«Однако все-таки странно…»
Он поджал в недоумении губы, смазанные на ночь бараньим жиром, — чтобы не так жгло сочащиеся сукровицей трещины.
Зачем нужно копать землю ради каких-то старых, истлевших вещей? Или, может, старые вещи дорого стоят? Если из золота, то конечно… Но какой глупец станет зарывать золото в долине?
Тяжелый сон снова сморил Али-Мухаммада, но прежде чем подчиниться необоримой силе, он удовлетворенно улыбнулся, твердо сознавая, что теперь-то его не разбудит никто! Никто не нарушит спокойствия тела его и души, может, уходящей для отдыха в зеленые сады рая в канун этой ночи — первой мирной ночи за долгие месяцы страха, огня и смерти.
Версия Салеха оказалась верна: мало-помалу разбирая завал, рабочие обнаружили среди битого, слежавшегося камня осколки надгробной плиты, и Меширов, складывая их как мозаику, слово за словом восстанавливал истертый арабский текст.
Лагерь пробуждался затемно, и сразу же начиналась работа — кропотливая, трудоемкая, с короткими, редкими перерывами для отдыха. И археологи, и солдаты, и подсобные рабочие из местных спешили. И понять их было нетрудно — ведь сроки экспедиционных работ вскоре истекали.
Через три дня завал был полностью расчищен, а еще день спустя, когда Салех обломок к обломку реставрировал надгробную плиту, разметили площадку вероятного расположения могильника. После безуспешного поиска сколь-нибудь заметных его следов Меширов принял решение:
— Будем копать там, где нашли самую крупную нижнюю часть надгробия.
Почва — каменистая и плотная — поддавалась с трудом, лопаты тупились, и над лагерем с утра до ночи висело мерное жужжание ручного наждака и надсадный звук обрабатываемого металла.
Когда глубина ямы достигла двух метров, Салех и Меширов решили расширить поиски в горизонтальной плоскости.
Вот тут-то и произошло то, чего они столько дней ожидали с душевным трепетом и надеждой: работавший в яме афганец, запустив руку в щебень, вытащил из него какой-то черный ажурный предмет.
— Вот, — подал он находку Меширову. Потом указал себе под ноги.
Профессор нагнулся над ямой. Из глубины круглыми провалами пустых глазниц на него взирал темно-коричневый череп.
— Кисти! Несите кисти! — не помня себя вскричал Меширов и спрыгнул в яму с поразительной для его возраста поспешностью.
Салех между тем рассматривал первую находку.
— Похоже, часть серебряного шитья с головного убора, — сказал он археологам, сгрудившимся у края ямы.
Меширову передали кисти, и он сам принялся — миллиметр за миллиметром — расчищать почву вокруг останков.
Вечер наступил незаметно.
Работу пришлось прекратить. Всем было ясно: при свете керосиновых ламп и электрических фонарей толку будет мало. Однако по палаткам расходились с сожалением. Очень уж впечатляющими оказались находки. Помимо остатков серебряного шитья, некогда украшавших шапку — истлевшую, а казалось — бесследно исчезнувшую, словно это была шапка-невидимка из волшебной сказки, в могиле были найдены две серьги из чистого золота с сапфирами и тяжелое резное ожерелье. Тоже золотое. Все вещи явно арабские, сработанные ювелирами, жившими во времена первых халифов.
Лагерь ликовал: находки из тех, которые сделали бы честь любой экспедиции.
Меширов, напротив, оставался сдержан. Не будучи арабистом, он относился к этим находкам как к исходному материалу, требующему дальнейших исследований. По его мнению, решительное слово было за специалистами из Кабула и Москвы. Сам же он ограничился лишь осторожными предположениями, что в версии Салеха есть рациональное зерно.
Ну а Салех? Салех был убежден, что останки принадлежали женщине, причина смерти которой, вероятнее всего, если это не явилось следствием серьезной травмы, останется неразгаданной. Захоронение, судя по всему, одиночное. Найденные предметы указывают на знатное происхождение умершей. А вот каким образом очутились они здесь — главный вопрос, и ответ на него более чем непрост, хотя именно в нем и заключен весь смысл. Очевидным представлялось и то, что украшения являли собой немалую художественную ценность — факт радующий.
До поздней ночи засиделись археологи в палатке профессора, разглядывая тонкую, филигранную резьбу по золоту: цветы, фигурки всадников, изящный декор оправы сапфиров. Наконец, выпив по кружке чаю, разошлись по своим палаткам.
Назавтра предстоял длинный день выматывающей работы. Главный день экспедиции, как считали все.
Прозябать в помощниках у гончара Али-Мухаммад, разумеется, не собирался. Не к лицу воину таскать воду, месить глину и убираться в доме подобно женщине. И что в результате? Ячменная лепешка, чашка кислого молока и полуголодное существование в холодной, темной, закопченной хижине?
Уже в первое утро он, всласть отоспавшись, отправился на берег узкой, шумной, бешено брызжущей пеной речки. Там отмылся, подстриг бороду, ногти, а заодно продумал план, как с пользой провести время, пока он будет жить в кишлаке.
Дядя подарил ему халат — пусть неказистый, зато прочный. Не очень-то щедрый дар, но с бедного старика, как со стриженого барана, больше ничего не возьмешь. Таким образом, чтобы выбраться из кишлака, ему прежде всего необходимо разжиться едой и одеждой.
В чем именно он нуждается? Конечно же, в запасе вяленого мяса, консервов, в паре хорошей обуви. Кроме того, для горных переходов где-то надлежало раздобыть крюки и веревку с карабинами. Раздобыть любыми, какими угодно путями.
С чего он должен начать? Сначала нужно высмотреть дома, где имеется то, без чего ему не обойтись. Потом надо будет осторожно выведать у археологов, какая ситуация в близлежащих районах. А дальше? Конечно же, уходить в горы — в сторону тайников, к деньгам. Пока же можно трудиться в лагере. Частью заработанных денег он, пожалуй, поделится со стариком. К тому же наверняка у археологов найдутся консервы. И лишние горные башмаки тоже можно выклянчить. А если не выклянчить, то украсть… Три-четыре дня, и он восстановит утраченные силы, а там — имея надежное снаряжение и провиант — он двинется в горы, не страшась никакого преследования. Он ведь знает сотни тайных троп и тысячи секретов — как пробраться незамеченным там, где видна каждая травинка, как миновать препятствия, кажущиеся неодолимыми, где добыть питьевую воду и топливо для костра… А если будет погоня? Что ж… преследующих ждут пули из великолепной снайперской винтовки, способной поразить в глаз орла, парящего над горами! Нет, никакая погоня ему не страшна; страшно другое — попасться на воровстве в кишлаке или в лагере. Тут прости-прощай надежда на хорошую жизнь!
Вор на Востоке — всегда наполовину мертвец. За свою долгую жизнь Али навидался расправ над собратьями по опасному ремеслу. Уяснил одно: ни под каким видом нельзя позволить, чтобы тебя схватили. Однажды ему чуть было не отрубили руку.
Слава Аллаху, пощадили, приняв во внимание молодость. В другой раз — переломали ребра, когда он попался на краже барана. Хорошо, тогда обошлось без тюрьмы. Хозяин барана выместил злобу на месте.
Он содрогнулся, отгоняя тягостные воспоминания, от которых мороз пробегает по спине.
В лагере археологов Али-Мухаммада встретили дружелюбно, сразу же дали работу. В раскопках он, правда, участия не принимал — сослался на слабое здоровье. Зато активно помогал кашевару: возил из кишлака воду на волах, рубил дрова, разводил огонь в очаге. Вел себя скромно, даже заискивающе, играя привычную роль недалекого, безропотного дехканина, терпеливого простофили. Не обошлось, конечно, без естественной настороженности русского сержанта и царандоевцев, отвечающих за безопасность экспедиции, но настороженность эту Али, как мог, старался усыпить беспечной простотой своего поведения.
Надежды Али оправдались: в лагере он и в самом деле нашел все, что ему было нужно. И хорошее пропитание, и деньги, которыми быстро задобрил дядю, так холодно его встретившего. Наметанным глазом приметил, где что плохо лежит. В первый же день ему удалось незаметно похитить из хозпалатки новенькие альпинистские башмаки, капроновый канат, моток и крюки — вещи, очевидно, взятые в экспедицию на всякий случай и при нынешних раскопках оказавшиеся бесполезными, а потому на какое-то время забытыми. Кража внимания не привлекла. Укрыв похищенное в повозке, за порожними бочками из-под воды, Али без всяких осложнений перевез добычу в кишлак.
Первую удачу Али расценил как доброе предзнаменование.
Обнаруженные в древней могиле драгоценности просто перевернули ему душу. Такие ценности Али видел впервые в жизни. Стоили они, если верить тому, что говорили археологи, больше, чем весь кишлак вместе с его жалкими обитателями и их полудохлым скотом.
Теперь Али-Мухаммаду с трудом удавалось напускать на себя невозмутимость. Алчность буквально выжигала ему нутро, мысли путались, толкая на поступки крайне необдуманные и скоропалительные. С превеликим усилием заставлял он себя успокоиться, до мелочей обдумывать каждый шаг и терпеливо ждать — ждать своего часа.
Раскопки между тем шли своим чередом. Была расчищена земля вокруг останков; к находкам добавились два золотых кольца, некогда украшавших пальцы покойной; грунт просеивался через сито — археологи старались не упустить ни единой мелочи. Тем не менее на второй день, под вечер, окончательно стало ясно: захоронение одиночное, исследования проведены в полном объеме, и дальнейший труд напрасен. Отыскано все, что можно было найти. Больше надеяться не на что.
В полдень, во время прощального чаепития, когда все — рабочие, охрана и археологи — сидели возле костра, Меширов и Салех поздравили собравшихся с окончанием работ, поблагодарили местных дехкан за помощь и объявили, что завтрашним утром экспедиция начнет готовиться в обратную дорогу.
— Транспортный вертолет прибудет в лагерь через сутки, — предупредил Меширов.
Засиделись допоздна. Уже в небе, как сквозные пробоины в изрешеченном пулями куполе мечети, засветились первые звезды, а люди все сидели, пили чай, говорили о разных разностях.