Али схватил винтовку и, пригнувшись, отпрянул от края обрыва. Поправил лямки рюкзака, затем быстрым шагом, почти бегом, часто оглядываясь, устремился вверх по вьющейся, как размотанная лента чалмы, тропе.
У хрупкого мостика через пропасть он задержался. Глянул вниз, на белый крученый шнур вспененного потока, и с размаху швырнул в бездну ни на что не годную железяку, бывшую совсем недавно великолепной снайперской винтовкой. Следом в глубину полетело то, что осталось от цевья — горстка щепы.
Али уже занес было ногу, чтобы ступить на жердочки, изображавшие мост, но тут ему почудилось, что он слышит какой-то приглушенный звук. Он попятился назад и прислушался. Но тщетно — кроме едва доносящегося сюда шума потока, бьющегося о камни на дне пропасти, он ничего не услышал.
Вокруг, куда ни кинешь взгляд, громоздились горы, и такой же каменной, как эти гранитные исполины, казалась царившая вокруг тишина. И солнце большим раскаленным камнем висело прямо у него над головой.
«Послышалось», — успокоил он себя, но прежде чем сделал шаг по мостку через пропасть, до его слуха и в самом деле донесся глухой раскатистый гул. Как будто где-то в глубине гор, по меньшей мере в часе ходьбы от него, выстрелило орудие. Гул звучал всего лишь несколько долей секунды, но этого было достаточно, чтобы инстинкт самосохранения приказал: «Не ходи!»
И тут же раздался оглушительный грохот. Каменная тропа справа от Али поднялась вверх. Медленно, без толчков. Словно могучий джин, заточенный в подземной темнице, упершись ладонями в земную твердь, поднял ее над собой.
«Ложись!» — скомандовал Али-Мухаммаду все тот же инстинкт самосохранения и заставил прижаться всем телом к земле, охваченной мелкой дрожью, будто ее знобило.
«Землетрясение!» — ужаснулся Али-Мухаммад и, сам не зная зачем, впился скрюченными пальцами в расползающийся под руками, словно бы оживший гравий.
Несколько секунд царила жуткая тишина. Потом горы снова потряс устрашающий грохот, а земля затряслась от подземных ударов.
Теперь уже не одиночное орудие, а, казалось, десятки стволов ударили разом со всех четырех сторон. Обломок скалы величиной с быка просвистел, рассекая воздух, и грохнулся в десятке шагов от Али-Мухаммада. Не помня себя, со всех ног бросился он под гранитный выступ, козырьком нависающий над тропой. Прежде чем забился в укрытие, ухватил расширившимися от страха глазами — сверху по изрезанному склону, сталкиваясь и подпрыгивая, чем ближе, тем стремительнее, шумным потоком, разделяющимся на рукава, низвергаются камни.
— О, Аллах, защити и спаси меня! — крикнул он, сжимаясь в комок, но крик его потонул в жутком грохоте камнепада.
Али замер, прирос к скале и перестал дышать. Ни жив ни мертв прислушивался он, как сотрясают землю градом сыплющиеся обломки каменных глыб, а земная твердь между тем ходила волнами, и где-то глубоко внизу то коротко, то раскатисто гремели громы. Как будто там, в горных недрах, бушевала гроза. Потом подземный гул постепенно стих, как бы сошел на нет, и земля снова стала такой, какой сотворил ее Аллах — непоколебимой и прочной. В мир вернулась благословенная тишина.
Али-Мухаммад глянул на табло бывших профессорских электронных часов.
«Неужели весь этот ужас длился лишь десять минут?» — не поверил он собственным глазам. Но если глазам он еще мог не поверить, то часам не верить было нельзя.
Волоча за собой рюкзак, он выбрался из укрытия.
Воспаленным глазом смотрело сквозь медленно оседавшую пыль багрово-красное солнце. Щебень, груды камней и огромные глыбы, оторвавшиеся от скал, загромождали тропу.
С трудом Али-Мухаммад перебрался через каменный вал, преградивший путь к мосту, и разразился проклятиями: мостика как не бывало. Лишь гранитные плиты, на которые опирался настил, подтверждали, что до землетрясения мост все-таки существовал.
Выход оставался лишь один — двигаться вдоль пропасти, найти место, где можно будет перебраться на другую сторону.
«Попробовать перебраться», — поправил Али-Мухаммад самого себя и, потянувшись, как бы для того, чтобы проверить надежность и крепость своих костей, снова закинул на спину тяжелый рюкзак.
Идти было трудно и неудобно. Слева высокой, почти отвесной стеной тянулся скалистый откос, справа, в трех шагах, — кромка пропасти. Местами путь преграждали трещины и завалы, кое-где приходилось прыгать с камня на камень. Ноги при этом оскальзывались, а удержать равновесие, когда плечи тебе оттягивает рюкзак, дело очень и очень непростое.
Солнце снова было словно камень, раскаленный добела. Рассыпая тысячи блесток, оно мешало смотреть, а из пропасти несло смертным холодом.
Но вот красновато-серый утес почти перегородил путь. Али-Мухаммад, прижимаясь к неровному выступу, выпирающему верблюжьим горбом, и кося глазом на обрывистый край пропасти, осторожно обогнул преграду, и вдруг его глазам открылась широкая гладь ледника. Солнце играло в сверкающих изломах, окрашивая их во все оттенки лазури.
Али-Мухаммад остановился. Тяжело отдуваясь, окинул ледник придирчивым взглядом. Один его край уходил вверх по горному склону к двуглавой вершине, синевато-белой, как туча. Другой край ледяного поля пропадал из виду по ту сторону пропасти.
«Вот он, мост!» — воспрянул духом Али-Мухаммад. Однако, приглядевшись внимательнее, понял — радоваться рано. Поперек льда, ближе к дальнему краю пропасти — и все-таки над ней! — зияла трещина. Не так, чтобы очень широкая, шагов в пять, не больше, но он ведь не птица!..
Переставляя ноги так, чтобы, упаси Аллах, не перейти с шага на скольжение, он приблизился к этой трещине, созданной самим шайтаном.
«Что там внизу?» — подумал Али, с замиранием сердца вглядываясь вглубь.
И облегченно вздохнул. Трещина не была сквозной. Даже землетрясение оказалось не в силах расколоть ледник надвое.
Трещина уходила вниз, примерно на глубину в три его роста. При этом — под углом. Значит, нужно будет спуститься до того места, где можно дотянуться до противоположной стены, а потом — подъем вверх, и все страхи позади!
Свежий ледяной излом резал глаза острым блеском битого стекла, мешая Али-Мухаммаду как следует осмотреть трещину. Он лег на лед и, свесив голову, стал тщательно всматриваться вниз прищуренными глазами.
«О, Аллах, спасибо тебе за то, что внял моим молитвам!» — беззвучно прошептали губы. В ледяной стене было множество выступов и выбоин, там и здесь выпирали камни, намертво вмерзшие в лед. Это, конечно же, упрощало дело.
Он пожалел, что выбросил винтовку. Будь она под рукой, можно бы, орудуя ею как ломом, вырубить ступеньки во льду. Только разве могло прийти в голову, что коварная судьба выкинет такой номер?
«Ну да ладно, — утешил себя Али-Мухаммад, — обойдусь крюками и веревкой». И поднялся на ноги. Да, теперь ему стало окончательно ясно, как быть. «Главное — спокойствие и уверенность в себе!» — усмехнулся он, вытаскивая из рюкзака капроновый канат, свернутый в тугую бухту. Вытравил разлохмаченный конец, обвязал его вокруг пояса. Проверил, крепко ли затянут узел…
Землетрясение смешало сержанту Еременко все карты. Все разыгралось так быстро, что он и глазом не успел моргнуть. Внезапно раздался оглушительный грохот, и скала, на которую он вскарабкался, высматривая бандита, заходила под ногами, как палуба судна во время качки. И тут же сильный толчок подбросил его вверх. Он не смог удержаться и упал, успев услышать, как глухой подземный гул сливается с грозным грохотом обвала.
Потребовалось несколько секунд, прежде чем Еременко осознал: землетрясение. Нельзя сказать, чтобы новость эта была для него совсем уж полной неожиданностью. Здесь, в Афганистане, не проходило и недели без подземных толчков, и «старики» к ним постепенно привыкли, воспринимая как один из факторов дополнительной сложности обстановки. Но надо же было так случиться, что нынешнее застало его в самый неподходящий момент, когда остальная группа осталась внизу.
— Черт! — ругнулся Сергей, пытаясь подняться, и вдруг ощутил слабую боль в правом бедре. — Только этого не хватало!..
Он осторожно ощупал ногу. «Ерунда. Наверное, ушибся, когда падал», — подумал он и тут же вспомнил о Саиде. Он сам наложил ему повязку на рану и отправил с двумя пастухами обратно в лагерь.
Земля еще содрогалась от подземных толчков, но мысль о Саиде властно напомнила, что он не просто сержант Еременко, а еще и командир группы. Люди, оказавшиеся под его началом, попали в беду. Наверняка им нужна его помощь, а он, их командир, пусть не по своей вине, но все-таки не с ними и не может даже подбодрить товарищей.
«Не просто товарищей — товарищей по несчастью!» — думал он, шаг за шагом продвигаясь по все еще подрагивающей земле.
Еще пять шагов до края площадки. Сейчас должен начаться спуск по каменистому склону.
Но что это? Еременко замер. Будто ноги его приросли к гранитному уступу.
Склон пересекала огромная трещина, словно обвалившийся подземный ход крота-великана.
Поджав губы, смотрел, не мигая, сержант на расселину, отрезавшую путь вниз, к подошве скалы. На какой-то миг его сердце дрогнуло.
— И на коне не перескочишь! — пробормотал он, чувствуя, как пульсирует на шее вздувшаяся артерия.
Добровольные помощники — чабаны — виднелись вдалеке, у подножия скалы, по ту сторону непреодолимого провала. Спуститься к ним не было теперь никакой возможности…
— Э-ге-ге-ге! — крикнул он. И сам удивился, до чего же отчетливо, раскатисто звучит это его «э-ге-ге-ге».
«Землетрясение кончилось!» — дошло до его сознания.
— Э-ге-ге-ге! — прокричал он снова, радуясь воцарившейся тишине.
Чабаны услышали. Они тоже что-то кричали, махали руками.
Но до него долетали только отдельные слова.
— Все целы!
— Как у тебя?
— Что будем делать, товарищ сержант?
Что делать? Если бы он сам знал, что делать…
Сергей присел на выступ скалы, обдумывая создавшееся положение. Еще раз примерился глазом к расселине, напрочь отделившей его от горстки добровольцев-дехкан. Теперь, когда клубы пыли рассеялись, стало видно, что эта проклятая расселина — ни дать ни взять каньон. С обрывистыми, можно сказать отвесными, будто обтесанными топором боками. А в ширину — хоть умри, через нее не перебраться.