Будь на его месте опытный скалолаз со всеми своими альпинистскими причиндалами — и у того бы, как пить дать, ушел бы час-другой на то, чтобы перелезть на другую сторону.
— Экая незадача! — сплюнул Сергей в сердцах. Нужно было принимать решение. Но какое? Душман уходит все дальше и дальше. Возвращение его, Еременко, теперь неоправданно. А дальнейшее преследование оправданно и отрезанной назад дорогой, и близостью бандита… Значит — продолжать преследование, идти вверх по тропе. А если и там обвал или такая вот трещина? Но в этом случае и бандиту деваться некуда. Впервые он поступает вопреки приказу… Но приказ был отдан, чтобы не рисковать жизнями археологов и местных афганцев, а он — солдат… Его поймут. Должны понять…
Внезапно в голове пронеслось:
«Рюкзак!»
Беспокойно огляделся кругом. Вот так влип… Рюкзак, перед тем, как взобраться на скалу, он оставил на тропе. А в нем — спички, фонарь, консервы, спиртовка, моток веревки… А что в наличии? Автомат с запасным рожком, фляга да туго свернутый бушлат.
Где-то на темном дне подсознания шевельнулось скользким угрем: «А может, все, хватит сюрпризов? Ну, не выполнил приказ — разве твоя тут вина? Даже рюкзака нет, никто не осудит, поймут…» Эти слова почему-то произнес голос Хафиза, и Сергей встряхнул головой, отгоняя наваждение. Затем решительно встал, поднял руку, призывая к вниманию свою с бору по сосенке набранную команду — горстку перепуганных, отчаянно жестикулирующих, сбившихся в тесную кучку крестьян.
— Возвращайтесь в кишлак! — крикнул сержант, не жалея голосовых связок, и для наглядности показал рукой: идите, дескать, обратно. Вслушался в доносившиеся в ответ крики. Вновь энергично махнул рукой, давая дехканам понять, что им нужно возвращаться восвояси.
— Это приказ! — прокричал он и ладонью перечеркнул крест-накрест воздух, мол, разговор окончен.
Еще минуту-две крестьяне топтались в нерешительности. Затем побрели прочь, в сторону родного кишлака.
Давящее чувство одиночества охватило Еременко.
«Ну, искать-то, положим, тебя будут, — обнадеживал он себя. — Будут, парень, не беспокойся. И, видимо, в самом скором времени. Тебя и его… Если к ночи не найдут, костер разведу, с вертолета заметят, как пить дать заметят…»
Хмыкнул. Костер! Во-первых, спички находились в рюкзаке. Три коробка. Во-вторых, какой еще костер? Приманкой чтобы стать для бандита? Костер только от зверя хорош… Бандит же всегда норовит сподличать, предпочитает открытому бою вероломный выстрел из темноты.
Сергей расстегнул пуговку на нагрудном кармане. Вытащил карту, сложенную ввосьмеро, по размерам кармана.
Развернув, он разложил ее на обломке черного мрамора, плоском, как аспидная доска, разгладил ладонью сгибы и, опустившись на колени, побежал глазами вдоль извилистой красной линии, обозначавшей маршрут. Так. Еще километров восемь-десять по тропе — и будет пологий склон. Там долина, пастбище… Только бы не обвал, только бы пробраться туда… Но до того — кровь из носу, а прищемить хвост душману — не дать, чтобы вышел к этому перепутью. Пять дорог, поди потом догадайся, на какую из пяти свернул бандит. Заметет след и — поминай как звали! «Так что ноги в руки — и вперед!» — мысленно отдал себе приказ Еременко.
Он аккуратно сложил карту — как было, по сгибам. Спрятал в карман, застегнул пуговицу, одновременно изучая взглядом уходящую к небу тропу — загроможденную камнями, зияющую расселинами и обрывами, ничуть не похожую на ту, которая так красиво вьется по новенькой карте-двухкилометровке.
Подумалось: наверху, куда лежит его путь, простору больше. А выберется к снегу — вообще будет как на ладони… Но и душману — как его — Али, что ли? — снег тоже ни к чему, ему в скалах хорониться сподручно, в тени, как гаду ползучему. Ведь на снегу он тоже словно на ладони. Появись вертолет — и душману крышка. А потому он спешит. Но то, что дорога взбирается вверх, в поднебесье, сулит ему, Еременко, ночку куда как не курортную…
Он посмотрел исподлобья на солнце — еще колючее, пышущее нерастраченным за день жаром, но уже клонящееся к закату. Потом вскинул за плечи автомат и пошел без оглядки. Странное чувство владело Сергеем — будто сейчас шел он именно за тем снайпером, что стрелял в Хафиза… Ведь наверняка с Хафизом было так же: растянувшееся по тропе отделение взвода, коварный выстрел из засады… Толчок в спину — тупой, ниоткуда, но онемели вмиг ноги, нагнулось голубой, переворачивающейся чашей горное небо, и исподволь скользнула мысль: все, конец…
Ему, Еременко, повезло. Упредил он снайпера. И везение это — не в том, что жив остался, а в том, что может он догнать врага. Может и должен.
Он вновь вспомнил прозрачную восковую кожу на лице друга, глаза его, залитые болью и мукой…
Тот это снайпер или не тот, он обязан его обезвредить, как самого что ни на есть ТОГО!
Часа через полтора Сергей остановился у тоненького, сочащегося между скользкими валунами ручейка. Вода! Наконец-то! Припав к ледяной струе сухими губами, пил жадно и долго. Наконец, утолив жажду, зачерпнул воду сложенными лодочкой ладонями и с удовольствием ополоснул лицо. Затем, расстегнув воротник, быстро, прямо из пригоршни, плеснул воду себе на грудь. Холодные струйки обожгли натруженное тело и вдруг вернули Сергея к реальности. Он глянул вперед, на тропу.
Сгущающиеся сумерки размывали очертания скал. Там, куда не попадали лучи солнца — по уступам и в мелких расселинах, — уже царила абсолютная темнота. Точь-в-точь как на передержанной фотографии. Двигаться вперед было опасно во всех отношениях.
Сергей еще раз оглянулся, придирчиво оценивая обстановку, и наконец решил: «Тут я расположусь на ночлег».
Надел бушлат, очистил площадку от крупных камней, а улегшись, плотнее завернулся в бушлат и, не опуская руки с автомата, придвинул его поближе к телу. Бок больно кололи мелкие острые камушки. Он повернулся на другой, но тут же вернулся в прежнее положение — все-таки удобнее, когда автомат под правой рукой.
Ночь выдалась довольно холодная. Съежившись, спрятав руки в рукава, Сергей смотрел на звезды, висевшие, казалось, между землей и небом, и, прислушиваясь к журчанию воды, вспоминал лагерь, палатку под сенью старого карагача, пружинящий надувной матрац, на котором так удобно спалось.
Сергей повернулся на спину. Заложив руки за голову, он уперся ступнями в каменную глыбу, выпирающую из земли. Теперь, когда его взгляд был направлен вертикально вверх, звезды словно отпрянули в глубь небосвода, подпертого со всех сторон снежными вершинами, металлически поблескивающими даже в темноте.
Полуприкрыв глаза, Сергей смотрел в ночное афганское небо. Больше всего звезд — или так ему казалось? — искрилось на северном склоне небесного купола. Там, за головоломной путаницей горных массивов, разделенных обрывами и пропастями, у подножия Шер-Дарваза раскинулся Кабул. Еще дальше, вон там, чуть правее, — предгорья Памира — Бадахшан. По эту сторону от границы — просто Бадахшан, а по ту, на советской стороне, — Горно-Бадахшанская автономная область Таджикистана. И вот там, где Гунт, сердито пенясь, с шумом сливается с пограничной Пяндж, стоит в окружении кишлаков, закутанных в зелень садов, маленький город Хорог.
Бадахшан значит негостеприимный. Но для кого как. Для него, для Сергея Еременко, нет и в целом мире края, более гостеприимного, чем Бадахшан. Да, он украинец, но таджики Муллоджановы для него такие же родственники, как и Еременко, живущие в Гнивани под Винницей. Вернее, не совсем такие же. Еременко из Гнивани — дальние родственники. Их он, Сергей, знает только по фотокарточкам. А Муллоджановы? Стоит закрыть глаза — и вот они, куда уж ближе!.. И конечно же, самые близкие — Ашур Сафарович и Зулхиджа Масудовна — приемные родители его отца, а значит, ему, Сергею Еременко, дед и бабка. Да, есть кое-что посильнее, чем узы кровного родства. Кое-что? Нет, взаимопонимание, сердечная доброта, готовность поделиться последним с людьми, вроде бы совсем чужими по крови, — разве это кое-что?
Гроза браконьеров, бесстрашный охотинспектор Ашур Муллоджанов, известный в округе больше под прозвищем Пурдил — Храбрец, не баловал ни детей своих, ни внуков. Но зато выросли из них настоящие мужчины. Дед Ашур часто брал Сергея в горы, учил, как развести костер, найти воду или прибежище на случай грозы.
«Настоящий мужчина, — говорил дед, — должен ориентироваться в горах даже ночью. А главное — настоящий мужчина тот, чья рука не дрогнет ни тогда, когда он приходит на помощь другу, ни тогда, когда стреляет по врагу». Сергей смежил веки, чтобы яснее разглядеть морщинистое лицо деда, поймать его взгляд, всегда светящийся лукавыми искорками из-под тяжелых нависших бровей…
Мгновение, в которое глаза его закрылись, а мысли рассеялись, Еременко не уловил. Усталость взяла свое, и он крепко уснул, а когда проснулся — никаких звезд не было уже и в помине; небо и окрестные скалы покрывал туман. Упершись руками в холодный мокрый щебень, он приподнялся. Лицо обдало холодом и промозглым запахом тумана.
— Подъем! — пробормотал он, потягиваясь. Потом протер глаза и быстро вскочил на ноги.
Тут же засосало под ложечкой. Машинально огляделся по сторонам и сразу же вспомнил, что еда была в рюкзаке, а рюкзак…
— Рюкзаком поужинало землетрясение, — невесело усмехнулся он. — Поэтому на завтрак рассчитывать не приходится.
Еременко прикинул в уме, когда он ел в последний раз. Получилось, что целые сутки назад. От этой арифметики еще сильнее заныло в желудке, и рот наполнился тягучей слюной.
— Черт побери! — не сдержался Еременко. — Хоть бы сухарик — на один зуб!..
Ему подумалось, что, может, кусок сухаря завалялся в кармане бушлата. Он сунул руки в карманы, но как ни шарил, не обнаружил ни крошки.
— Черт побери! — опять выругался он. Единственное, чем оставалось заморить червячка, была вода из ручья. — Жидковато! — резюмировал он, напившись холодной воды. Вытер ребром ладони губы, поморщился и наполнил флягу, затянул потуже ремень. — Вперед и выше! — скомандовал сам себе и осторожно двинулся вверх по тропе, ведущей в неизвестность.