— Он тоже царандоевец?
— Да, из нового пополнения…
— А как его имя? — Голос Муслима стал вкрадчивым.
— Али-Мухаммад, — не моргнув глазом, ответил Сергей.
— Но зачем вы пришли в долину? Чтобы попасть сюда? — Палец Муслима обвел стены дома.
— К воде пришли, — объяснил Еременко. — Жажда одолела. Потом… думали, скроемся. Затаимся до прихода наших. Не вышло.
Все пятеро снова переглянулись.
— А рация в вашей группе была? — последовал вопрос.
— Ну а как же!
Вновь молчание.
Муслим повернул голову к охраннику, махнул рукой. Охранник потянул Сергея за рукав к выходу.
На пороге Еременко лицом к лицу столкнулся с Али.
— Держись, боец! — похлопал он его по плечу и тут же получил такой мощный удар прикладом в спину, что, вылетев во двор, пару раз перевернулся в пыли. Привстал. В голове гудело.
Охранник, как ни в чем не бывало, улыбался ему. Сергей ладонью смахнул песок, прилипший к разбитым губам.
— Пас-скуда, — сплюнул он с презрением.
Душманы, сидевшие на коврах, зычно загоготали.
Еременко опустился на землю, повернулся лицом к ограде.
Потянулись томительные минуты ожидания…
«Чем завершится допрос Али?» — терялся он в догадках.
Легенда, которую он преподнес Муслиму, преследовала, в общем-то, одну цель: покарать Али руками его же единомышленников. Еременко не сомневался, что про археологов и похищенные ценности Али не пикнет. Будет вилять, изворачиваться, лгать, словом, делать все, чтобы только драгоценности не отдать этим мерзавцам в богатых халатах. Ну а если, спасая шкуру, Али попытается выложить все как на духу? Вряд ли. Да и слушать его не станут. Поставят к стенке и хлопнут.
Грешно, конечно, бандита царандоевцем представлять, да и погибать в компании с ним препротивно, однако что делать? Жаль, не узнает никто, как погиб сержант Еременко. Жаль, ценности он не возвратил по назначению… И еще жаль — никогда не пройтись ему по главной улице родного Хорога. В гражданском, спортивного покроя костюме, но с боевыми наградами на лацкане пиджака. Под ручку с лучшей в мире девушкой Наташей.
Очутившись в доме, Али склонился в почтительном поклоне перед господами, предающимися чаепитию и степенной беседе. А то, что это очень важные господа, Али уяснил с первого взгляда — все говорило за то, что родились эти люди, чтобы повелевать, и Али был для них чем-то вроде муравья — слабого, жалкого, участь которого — денно и нощно молить Аллаха, чтобы его не раздавили.
Глава собрания — моложавый, чернобородый, в зеленой чалме защитника ислама — вперил в Али жгучие, насквозь прожигающие глаза. Медленно проговорил:
— Ты, как мне доложили, из отряда Карима?
В голосе его Али почудилась нотка сочувствия.
— О да, мой господин, — подобострастно склонил он голову и прижал к груди ладони, сложенные вместе.
— Так расскажи нам, — приложил руку к сердцу чернобородый, — расскажи нам об этом славном отряде, о гибели соратников твоих и… — Он выдержал паузу. — О путях, которые привели тебя к нам. Не бойся, рассказывай по порядку, здесь ты среди друзей…
И Али начал. Он рассказал о неудавшейся засаде, чудесном своем спасении, о трудностях перехода через горы в эту долину, о том, как, мучимый жаждой и голодом, преследуемый солдатами и царандоевцами, брел козлиными тропами над пропастями; об ужасном землетрясении и о том, как лишился винтовки.
Естественно, подробности о пребывании в доме дяди, работе в археологической экспедиции и украденных драгоценностях он почел за лучшее опустить. Рассуждал Али так: сержант вряд ли проговорился об этом, ибо не в его интересах, чтобы ценности попали в чужие руки. Наверняка он сказал этим важным господам, что преследовал душмана, и не более.
Слушали Али внимательно и даже, как показалось, сочувствовали ему, перенесшему столько невзгод. Во всяком случае ни один из важных господ ни разу ни вопросом, ни репликой не прервал его долгой исповеди. И только когда повисла долгая пауза, чернобородый дружелюбно спросил:
— Ты все рассказал нам, воин?
Али, закрыв глаза, вновь поклонился.
— Тогда, — заметил чернобородый невозмутимо, — позволь назвать тебя гнусным лжецом. И я докажу тебе, что ты гнусный лжец, спасающий свою вонючую шкуру.
Он оглядел собрание, согласно кивающее его словам.
— О, господин… — упал на колени Али.
— Путь, проделанный тобой, — не обращая на Али никакого внимания, продолжил чернобородый, — очень непрост. Раненый, голодный человек, охоту на которого неверные начали в окрестностях Сухой долины, не мог уйти от погони. Я вижу: ты — сильный, тренированный мужчина, но будь в тебе силы втрое больше — все равно ты не прошел бы этот путь без отдыха и еды. Я знаю горы, и тебе не обмануть меня. Затем — ты не принял в расчет время пути и расстояние… Твой обман очевиден.
— На тебе одежда русских, — подал голос сидевший справа плешивый толстяк с бородой, выкрашенной хной. — Ты не мог так одеваться в отряде. Ты откуда-то взял эту одежду…
— Да, — подтвердил чернобородый. — Однако такое обвинение легко снять, прибегнув ко лжи. А лжи — довольно. И потому развеем твою лживость последним доказательством… Ты утверждаешь, что погоня за тобой шла, как за безымянным врагом… так?
— Я не понимаю, господин, — с испугом пролепетал Али.
— Ты сказал, — повысил голос чернобородый, — будто преследование ты впервые заметил уже будучи на караванной тропе.
Али тупо кивнул.
— О да, господин…
— О нет, — насмешливо откликнулся чернобородый. — Сержант, который, как ты утверждаешь, настиг тебя здесь, в долине… — Он замолчал. — Этот сержант знает твое имя. Ответь, откуда? Познакомиться вы не могли, но ему известно твое полное имя! Отвечай, Али-Мухаммад, откуда.
Али растерялся. В голове все путалось. Имя… Ну да, имя… Конечно… И как же он забыл… Что он может ответить чернобородому? Ничего он не может ответить, запутавшийся вконец.
— Давайте сюда русского, — распорядился чернобородый. Когда в дом втолкнули сержанта, чернобородый, мельком посмотрев на него, обратился к пленникам по-русски, чем немало Али удивил.
— Вы, — сказал чернобородый, — скрыли от меня правду, ту правду, которая, возможно, и спасла бы вас…
Толстяк, сидевший рядом, начал, запинаясь, переводить его слова для Али.
— Впрочем, — продолжил чернобородый, как бы рассуждая сам с собой, — стоит ли выпытывать у вас эту правду? То, что нам придется уйти из кишлака, ясно и так. То, что твоя смерть, сержант, неизбежна, так как ты — враг, тоже святая истина. А тебя, Али-Мухаммад, нам придется казнить, поскольку нет тебе доверия… Обманувший один раз обманет опять… Однако я, Муслим, добр по природе своей и я дам вам возможность остаться в живых, если, во-первых, вы расскажете об истинной причине вашего появления здесь, а во-вторых, — чернобородый перешел на фарси, — нам нужны планы вашего командования, Сережа. Когда начинается операция по захвату кишлака? — спросил он резко. — Мы видели ваш разведывательный вертолет… Ну, отвечайте!
Сержант ответил по-русски. Он произнес что-то очень короткое и, как понял Али по изменившемуся лицу чернобородого, чрезвычайно дерзкое.
Муслим, сузив глаза, горящие яростью, обратился к Али, раздельно произнося слово за словом:
— Сержант не захотел жить… Теперь выбирай ты. Стервятники уже слетаются…
И тут Али-Мухаммад нутром понял все помыслы этого человека, жаждущего спастись, уйти от расплаты, как понял и то, что, открой он ему всю правду, отдай золото, объясни, что вертолет вовсе не был разведывательным, а поисковым, все равно гибели не избежать… Даже если эти жирные волки и примут его в свою голодную стаю, даже если он вымолит у них спасение, унижаясь, кара его рано или поздно все равно настигнет. От тех, кто воюет с этими волками, от тех, кто подобен сержанту, которого Али не предаст. Ибо обязан искупить подлость, совершенную там, на леднике, над пропастью, и тогда Аллах ему простит все прегрешения.
Али вдруг бросило в жар. Горячая волна прихлынула к губам, к горлу, его мускулы напряглись, как мускулы снежного барса, готовящегося к прыжку, силы, казалось, удесятерились.
— О, господин… — просяще простер он руки к чернобородому, и тут же с перебитой переносицей рухнул охранник, а в следующее мгновение под дулом направленного на них карабина жирные волки превратились в жалких, поджавших хвосты шакалов.
Второй охранник, лихорадочно вскинувший автомат, получил небрежный, но точный удар ногой в пах и, выронив оружие, скрючился в корчах на полу у стены. Сержант сориентировался сразу же: на лету подхватил выпавший из рук душмана автомат.
Али уже хотел было спустить курок, но тут чернобородый заговорил вновь.
— Подожди, воин, — молвил он, поднимая холеные руки. — Я… недооценил тебя… Ты храбрый человек, но зачем тебе погибать? Даже заплатив за свою гибель нашими жизнями? Я клянусь… я, Муслим, клянусь Аллахом, что ты не только останешься жив, но и станешь моей правой рукой, мне очень нужен такой помощник — бесстрашный, ловкий… А если ты захочешь уйти отсюда — уходи. Я дам тебе все, что попросишь, — оружие, деньги… Я дам тебе очень много денег, Али…
— Если ты, господин, продолжишь свою речь дальше, — смиренно перебил его Али, — ты быстро умрешь…
Губы чернобородого сжались, словно он захлебнулся от ярости. Ноздри его тонкого, прямого носа, побелев, раздулись.
Сержант, кивнув на пятерку оцепеневших любителей побаловаться на досуге китайским чаем из пакистанских пиал, показал затем Али в сторону двери…
Жест его Али понял. В самом деле, главари вполне могли сослужить хорошую службу в качестве заложников. Однако ему пришла в голову более перспективная идея.
— По одному… выложить оружие, — приказал он, в упор глядя на Муслима.
Тяжело брякнули пистолеты, кинжалы, обоймы…
— А теперь, — Али приставил дуло карабина ко лбу Муслима, — ты пойдешь к двери и крикнешь пулеметчику, пусть он явится сюда с пулеметом и с лентами.