Я не помню, как добираюсь до гардероба. Надеваю пальто, на автомате вызываю такси, пока жду машину, умудряюсь даже переброситься несколькими вежливыми фразами со знакомыми. Десять минут спустя я, наконец, оказываюсь в теплом салоне автомобиля. И именно здесь моя выдержка дает сбой.
Откинув голову на спинку кресла, прижимаю к губам кулак, чтобы сдержать рвущееся наружу рыдание.
Ребенок. У Дана и Эльзы...
Какое извращенное чувство юмора у автора моей судьбы.
— С вами все в порядке? — осторожно уточняет таксист, бросая на меня обеспокоенный взгляд в зеркало дальнего вида.
— Сейчас нет, — отвечаю с горьким всхлипом. — Но обязательно будет.
— Может, воды? — сочувственный взгляд водителя заставляет меня собраться. Ненавижу когда меня жалеют.
— Спасибо, — шепчу я, вынимая из подставки пластиковую бутылочку и делая несколько глотков воды.
Я должна успокоиться. Прилюдные истерики — это не мое. Надо держаться. Каких-то полчаса, и я буду дома. Рыдать, плакать, рвать на себе волосы можно будет там. Такси — не место для моих срывов.
Наверное, это профессиональная закалка, но мне удается взять себя в руки. До боли закусив губу, я отгоняю от себя навязчивые образы мужа и Эльзы и заставляю себя сосредоточиться на мелькающих за окном ночных пейзажах.
Добравшись домой, я еще в прихожей сбрасываю с себя пальто, а следом и праздничное платье и, даже не умываясь, иду в спальню, где обессилено падаю на кровать.
Я думала, что отпустив себя, в уединении своей спальни буду выть в голос. Но на самом деле на меня вдруг находит такая слабость, что я, свернувшись калачиком, просто закрываю глаза. Сил нет ни на что — даже на то, чтобы заплакать.
Надеюсь, что смогу отключиться, но сон не идет. Глаза болезненно сухи. Внутри — пустота, будто из груди вырвали все чувства, превратив меня в бездушную куклу. Думаю, пройдет совсем немного времени, и осознание произошедшего накроет меня с головой в полной мере, а пока… Впереди два выходных дня, чтобы спрятаться и залатать новые раны.
Не знаю, сколько проходит времени, когда я поднимаюсь с кровати и в темноте медленно бреду на кухню. Очень болит голова. Нужно выпить таблетку. Наливаю в стеклянный стакан воду, а из ящика, в котором хранятся лекарства, достаю серебряный блистер.
Но перед тем, как отправить таблетку в рот, я замираю. Завтра прием у гинеколога. Месячных так и нет. Задержка уже приличная. Да, тест отрицательный... Но что если я вдруг каким-то чудом окажусь беременной? Эта мысль кажется мне невозможной, ну а вдруг… Я смогу узнать это наверняка только завтра. Убираю таблетку обратно в упаковку, а затем просто осушаю стакан с водой.
Я подхожу к окну и, отодвинув занавеску, смотрю на огни большого города. Как красиво. Меня всегда завораживал этот вид. Это одна из причин, по которой мы с Богданом приобрели именно эту квартиру. Я всегда любила стоять вот так и молча смотреть в окно, а Дан подходил со спины и обвивал руки вокруг моей талии, крепко прижимая меня к себе. Его мягкие губы касались моей шеи, а после…
Тряхнув головой, я пытаюсь прогнать навязчивые воспоминания. У него будет ребенок. От другой. Он изменил мне, предал. И даже, если я тоже окажусь беременной, для меня это ничего не изменит. Горько усмехаюсь про себя — у Богдана может появиться на свет двое детей примерно в одно время. Парадоксально и смешно. Если бы не было настолько грустно.
Неожиданно раздается стук в дверь. Я машинально бросаю взгляд на настенные часы — почти двенадцать. Кого могло принести на ночь глядя? Наверное, это кто-то из соседей. Больше просто некому. У нас элитный дом с закрытой территорией — посторонний человек не сможет попасть внутрь.
Но когда я смотрю в глазок, за дверью оказывается Богдан. Он стучит еще раз, а потом и еще. Я не открываю, лишь молча жду, когда он уйдет. Вот только мой муж не собирается этого делать. Царев намерен поговорить.
Не дождавшись ответа, Дан вставляет ключ в замочную скважину, но дверь заперта изнутри на другой замок — его так просто не открыть ключом. Тогда супруг стучит со всей силы еще много раз, вот только это ничего не меняет. Если ему так хочется, он может вынести дверь. Я не открою.
— Я знаю, что ты там, Лина, — заплетающимся языком говорит муж. Похоже, он пьян. — И знаю, что ты меня слышишь. Значит, поговорим так.
Я нервно сглатываю. Мне хочется отойти от двери, но не могу — ноги будто приросли к полу. Зная Богдана, я не сомневаюсь, что пока этот мужчина не выскажется, он не уйдет. Я сползаю на пол и, прижав затылок к двери, прикрываю глаза.
— В тот день, когда я тебя впервые увидел, — неожиданно говорит Царев, — я сразу понял, что ты будешь моей. У меня был сложный период. Я перестал доверять людям. Но с тобой всё это отошло на второй план. Банальность такая. Но правда. Знаешь, что у нас с самого начала все было правдой.
Мои глаза увлажняются, а грудь сдавливает болезненный спазм. Я помню все, начиная с первой встречи и заканчивая нашим последним танцем, который состоялся всего несколько часов назад. Ведь я же поверила ему. Как он старался, искал и предоставлял доказательства, делал все, чтобы я поверила, а что в итоге… Мы сидим по разные стороны двери: я — с разбитым вдребезги сердцем, а он — с безуспешными попытками объясниться.
— Я полюбил тебя, Лина, — хрипло продолжает Богдан. — И то, что было до перестало иметь всякий смысл. Ты стала светом в конце тоннеля, которого тогда быть не могло. Я дорожил тобой тогда, и с тех пор ничего не изменилось.
Я жадно впитываю каждое его слово, хоть и понимаю, что нет ничего такого, что могло бы изменить настоящее положение дел. Даже если на мгновение представить, что Эльза врет насчет ребенка, то сам факт измены налицо. Пусть она не беременная или беременная от другого — все равно. Близость была, и поведение Богдана это подтверждает. Иначе бы он не явился сюда в нетрезвом состоянии.
— В тот вечер, о котором говорила Эльза, я был с братом. Ты улетела в Барселону, а я слишком поздно узнал об этом. Взял билет только на следующий день, — он делает паузу, и его молчание порядком затягивается. — Я был зол на тебя, Аделина, но это не могло стать поводом для измены. Понимаешь?
Я не понимаю. Ничего не понимаю. Только чувствую невыносимую боль внутри, которая разрывает мою душу на части. Все тело будто сковывает острый спазм, глаза наполняются слезами, а ногти впиваются в кожу ладоней, оставляя за собой яркие отметины.
— В тот день я перебрал. Дима предложил доехать со мной на такси до отеля, я отказался, — глухо говорит Царев. — Но он все равно настоял на своем, ведь я едва стоял на ногах. Давно со мной такого не случалось. Эльза появилась в отеле уже после того, как уехал брат. Она передала мне несколько нужных бумаг, их я увидел только утром. Я не помню, как я забирал их. Впрочем, не помню, как она ушла из номера.
Я не уверена в том, что он говорит правду. Теперь уже я не уверена ни в чем. Несколько лет назад Богдан ощутил предательство в полной мере, а теперь его ощущаю и я. От собственного мужа.
— Я не могу сказать тебе, что не изменял. Я этого не помню, — доносится его тяжелый вздох. — Одно знаю наверняка — неважно, в каком я был состоянии, но я бы ни за что не стал изменять и предавать тебя. Женщину, которую люблю и уважаю. Свой выбор я сделал — ты стала мне женой. И я ни разу в нем не усомнился. Прости, Лина, если сможешь. Я люблю тебя.
За дверью слышится какой-то шум, а после — тишина. Он ушел. А я осталась… оплакивать пепел, который остался от нашего брака.
Глава 10
Субботним утром я встаю строго по будильнику. И хотя я отвратительно спала и сейчас, кажется, чувствую себя еще хуже, чем когда ложилась в постель, я заставляю себя двигаться. Действую, словно робот. Даю себе простые задания, механически их выполняю: пойти в ванную, принять душ, почистить зубы, надеть свежее белье, выбрать удобную одежду, приготовить себе завтрак, от которого меня наверняка будет мутить... Сегодня у меня прием у гинеколога — это единственное, что оказывается способным перебить мою потребность к уединению и выманить из квартиры.
Ехать в клинику мне через весь город. Я отказываюсь от мысли позвонить водителю, опасаясь, что тот сдаст меня Дану, и вызываю такси. Пока жду прибытия машины, позволяю себе пролистать ленту канала светских сплетен. Не знаю, возможно я ожидала, что новость о беременности Эльзы уже стала достоянием общественности, но там пусто. А вчерашний благотворительный вечер обсуждают только в разрезе стоимости платьев и бриллиантов на главных модницах Москвы.
Усевшись на задний диван такси, откидываю голову на спинку и сознательно заталкиваю воспоминания о вчерашнем вечере на задворки памяти. Не хочу сейчас думать о Дане и Эльзе. Не хочу думать об их ребенке. Не хочу думать о пьяных признаниях мужа. Сейчас я хочу сосредоточиться на себе...
— Мне жаль, Аделина, — полтора часа спустя мой гинеколог Инна Владимировна с сожалением качает головой, разглядывая результаты моих анализов. — Ты не беременная.
Все же нет… Я даже не замечала, что все это время сдерживала дыхание, и теперь оно с шумом вырывается из моих легких.
— Я знаю, что это тяжело, но мы с тобой не прекратим попытки, правда? — пытается ободрить меня врач. — Но такая длительная задержка и симптомы, которые ты описала, меня очень беспокоят. Надо разбираться. Лейкоциты немного повышены. Есть некоторые отклонения еще по паре показателей. Я назначу тебе дополнительные анализы. Возможно, просто гормональный сбой. Аделина, ты в порядке?
На лице Островской отражается беспокойство, а ее глаза пытливо вглядываются в мое побелевшее лицо от которого, я чувствую, отхлынула кровь. Я знаю, что она видит — растерянность и разочарование. Похоже, в глубине души я все же верила, что ребенок будет.
Я помню, как мама говорила мне, что когда мы любим, мы закрываем глаза на многое. Возможно, для меня этот ребенок, который так и не стал реальным, был последней ниточкой, которая могла связать меня с мужчиной, который все еще владел моим сердцем. Пусть бы мы с Даном развелись, но ребенок был бы нашим общим. А теперь я точно знаю, что впереди у меня зима, одиночество и пустота.