— Эльза, постойте, постойте, — вступает ведущий. — Вы хотели повесить отцовство на Богдана Царева из-за того, что у вас вспыхнули былые чувства? Или вы сомневались в том, кто отец вашего ребенка?
— Нет, сомнений никаких не было. Между мной и Богданом давным-давно все кончено, — резко выдыхает она. — Отец ребенка не он. Но… я…
Эльза замолкает, не находя нужных слов, а я едва ли могу переварить ее слова. Она на всю страну созналась в своей же лжи. Интересно, что за игру она ведет на этот раз?
— Я пришла сюда, чтобы попросить прощения и сказать, как сильно раскаиваюсь. Я до сих пор люблю Богдана какой-то частью своего сердца, — она демонстративно прижимает руки к груди. — Но безответная любовь толкает на отвратительные поступки. Мне жаль. Мне действительно очень жаль.
После этого эфира рейтинги будут зашкаливать, а Эльза получит именно то, за чем и пришла — не за прощением, а за славой. Кто-то начнет ее жалеть, кто-то наоборот ополчится на нее, но самое главное — эту женщину снова будут обсуждать. Скандал — это отличная пиар-компания. Кому как не Эльзе знать об этом.
— Вот это поворот! — восклицает Егор, явно удивленный тому, что только услышал. — Эльза, вы отдаете себе отчет в том, что разрушили семью Богдана Царева?
— Да, и прошу за это прощение, — она снова вытирает глаза от нахлынувших слез. — Я только сейчас понимаю, что натворила. И именно поэтому пришла на передачу на суд зрителей.
— Значит, все эти фотографии в отеле — это обычная постановка? — сдержанно спрашивает Москвин.
— Лишь желание все вернуть в тот момент. Ведь это я виновата в нашем разрыве.
— Вы считаете, вы заслуживаете прощения? — хмурится Егор.
— У каждого должен быть второй шанс, если порыв виновного искренен, — с болью в голосе произносит Эльза, а затем разворачивается к камере, устремляя взгляд в ее объектив. — Аделина, если ты смотришь эту передачу, пожалуйста, прости меня. Сложно принять, что все кончено даже спустя столько лет. Это, конечно, не оправдание, но все же. Ты должна знать, у нас ничего не было с Богданом.
— Эльза, если у вас все, то я бы хотел с вашего позволения обратиться к специалистам, компетентным в подобных вопросах, — говорит ведущий, подключая приглашенных специалистов.
Я нажимаю на кнопку на пульте и выключаю телевизор. Я услышала достаточно — такое нужно переварить. Как ни странно, я верю Эльзе в том, что у них с Богданом ничего не было, но это не отменяет факт встречи в гостинице, после которой наша с Богданом жизнь стала мыльной оперой.
Откровенно говоря, я испытываю некое облегчение от того, что все прояснилось, но этого недостаточно, чтобы передумать и отменить развод. Маловероятно, что завтрашняя встреча с Богданом что-либо изменит. Доверие — это очень хрупкая материя, и, потеряв его однажды, обрести заново — та еще задачка.
— Слушаю, — я отвечаю Карине моментально, прижимая мобильный к уху.
— Видела? — запыхавшись, спрашивает подруга.
— Да.
— И?
— Это ничего не меняет, Карин. Решение принято, — интонацией подчеркиваю каждое слово.
— Ты уверена? — голос Москвиной вмиг становится поникшим.
— Да, — отвечаю утвердительно.
— Я заеду вечером, подруга.
— Буду ждать.
Глава 23
Богдан
— Богдан Игоревич, вы просили напомнить… — в дверях кабинета появляется взволнованная секретарша Марина Павловна. — Про встречу…
— Спасибо, — отвечаю напряженно, отрывая сосредоточенный взгляд от экрана ноутбука. — Я помню.
«Встреча». Это даже смешно. И печально одновременно. Марина Павловна так отчаянно старается сгладить для меня разрушительный эффект предстоящего развода, носится вокруг меня как наседка над цыпленком. Но факта это не меняет. Через несколько часов я буду свободен. И Адель тоже… Она ведь этого хотела, правда?
Закрыв крышку ноутбука, я прячу лицо в ладонях, стараясь выдохнуть. В последние дни старательно отгонял от себя мысли о разводе, концентрируясь на мести людям, которые наивно решили поиграть со мной, но сейчас, когда финал так близок, ощущаю, как в груди все тянет и горит.
Чувства никуда не делись. Просто теперь у меня нет права их демонстрировать. Скоро я не смогу с полным правом называть Аделину моей женой, и носить кольцо тоже будет необязательно.
Бросаю взгляд на простой золотой ободок на безымянном пальце, который буквально жжет кожу. Я уже некоторое время думал снять его, но так и не решился. Как-то это будет... Чересчур фатально. Не могу.
Стрелки на наручных часах показывают полдень. Понимаю, что действительно пора. Бессмысленно оттягивать. Если я не приеду — нас все-равно разведут. А я… Наверное, хочу еще раз внимательно посмотреть Адель в глаза до того как мы станем формально чужими.
Приезжаю к ЗАГСу, опоздав всего на пару минут. Ловлю в поле зрения знакомый силуэт, поднимающийся по лестнице.
Пока еще моя жена. И Говоров. Вьется вокруг нее, не оставляет ни на минуту. Наверное, счастлив. Но только он дурак — Лины ему не видать как своих собственных ушей. Не потому что я не хочу видеть его рядом с ней, а потому что она не позволит. Они знакомы даже дольше, чем мы с ней. Если бы у него был шанс, он бы его уже получил.
Догоняю их в коридоре.
— Привет, — говорю спокойно, глядя на побледневшую жену, которая как броню прижимает к груди кожаную сумку с документами.
Интересно, я когда-нибудь перестану думать о ней как о своей жене? Этот собственнический инстинкт когда-нибудь отпустит?
— Здравствуй, Богдан, — голос тихий, безжизненный.
Может быть, ей так же больно, как и мне сейчас? Может быть, это все — чудовищная ошибка. Может быть, у нас еще есть шанс…
— Богдан Игоревич, Аделина Юрьевна? — сотрудница ЗАГСа в нелепом зеленом костюме приглашает нас в кабинет, обрывая все мои мысленные «может быть».
Говоров рвется следом, но Аделина останавливает его взмахом руки.
— Не надо, Женя, я сама. Спасибо, — к моему удовольствию, это звучит как вежливая просьба пойти на хрен.
— Мы приняли ваше заявление. У вас было время, чтобы как следует подумать, — говорит администратор, когда мы присаживаемся на стулья в кабинете. — Ваше желание расторгнуть брак окончательное?
Я молчу. Смотрю на Аделину. Она все еще бледна, но теперь на ее щеках аллеют два красных пятна, ресницы подрагивают, губа закушена.
Она набирает в легкие воздух, но я перебиваю, обращаясь к сотруднице ЗАГСа:
— Извините, можем ли мы поговорить наедине?
Женщина недовольно поджимает губы, будто бы я сказал что-то в высшей степени глупое.
— У вас есть пара минут. После вас еще запись.
Как типично. Запись, поток. Разводятся сейчас едва ли не чаще, чем женятся. Уверены ли мы, что хотим стать частью этой неутешительной статистики?
Я не уверен.
Когда мы останемся одни, я осторожно касаюсь сцепленных в замок пальцев Аделины. Они холодные и гладкие. Мне хочется накрыть их ладонью и согреть. Сжать. Поднести к губам. Поцеловать.
— Лина, ты уверена, что хочешь этого? — спрашиваю тихо, прочистив горло. — Потому что я не хочу. Для меня ты — моя жена. Я… Да, черт, я не знаю, смогу ли я когда-нибудь перестать думать о тебе, как о своей жене.
— Мы уже решили, — она поднимает на меня выразительные глаза, в которых застыли слезы.
— Нет. За нас решили. Но правда открылась. Ты все знаешь. Я… Я был глупцом.
Она еще сильнее закусывает губу, качает головой.
— Скажи мне, ты скучаешь по нам? Хоть немного? — я перевожу дыхание. — Потому что я думаю о тебе постоянно. Закрываю глаза перед сном — мечтаю обнять тебя. Вижу тебя по ночам. Разочаровываюсь каждое утро, когда постель рядом оказывается пустой…
— Перестань, — просит она дрожащим голосом. — Зачем сейчас все это?
— Лин, я все еще люблю тебя, — срывается с моих губ отчаянное признание. — А ты?
В ее глазах вспыхивает огонек, но Аделина быстро тушит его. Отводит глаза.
— Я не могу, Богдан, — говорит на выдохе. — Больше не могу. Я устала. Я измотана и опустошена. Мне жаль, мне правда жаль, что Дима оказался двуличным и жестоким. И я рада, что ты смог вывести его на чистую воду. Но я хочу обо всем забыть. Пожалуйста… — наши глаза вновь встречаются, и в ее я вижу мольбу и печаль. — Не делай все это для меня еще сложнее.
Я закрываю глаза. Сглатываю. Позволяю ее просьбе осесть в моих горящих легких, в желудке, который сводит спазмом, в болезненно сокращающемся сердце…
— Ваш развод оформлен. Имущество разделено согласно вашего нотариального заявления. Всего хорошего.
Покинув ЗАГС, я запрыгиваю в машину и какое-то время неподвижно сижу, тупо глядя перед собой. Ни черта не вижу, разрывающийся от звонков и сообщений телефон воспринимается как белый шум, кровь разносит по телу боль и шок. И еще осознание, что я только что совершил самую большую ошибку в своей жизни.
Развод — это точка, чтобы можно было начать новое предложение? Чушь собачья. В миллионах случаев может быть правдой, но у нас с Аделиной — ошибка. Чудовищная. И в чем-то фатальная.
Я обещал ей, что не отпущу. Отпустил. Еще одно нарушенное слово, еще одна поруганная мечта, еще одно несдержанное обещание. В кого я, черт возьми, превратился?
Утром, подбадривая себя, планировал какие-то дела на вечер, но сейчас понимаю, что ни на что не способен. Хочется банального: напиться и забыться. И я впервые с того момента, как братец и Эльза опоили меня, не отказываю себе в этой слабости — завожу двигатель и еду прямо в любимый бар, хотя на часах еще рабочее время. И плевать. Работать я не смогу. Кому какое дело во сколько я буду напиваться?
В баре в этот час немноголюдно и тихо. Приглушенно играет музыка, персонал готовится к напряженному вечеру.
— Виски. Двойной, — бросаю знакомому бармену, усаживаясь на высокий стулу барной стойки.
— Сложный день? — спрашивает он, снимая с полки нужную бутылку. Выдержанное пойло. Двадцатилетнее.
— Бывало и получше, — соглашаюсь мрачно.
Передо мной появляется стакан с виски. Опрокидываю его в себя одним махом, морщусь, ощущая, как огненная жидкость опаляет горло и несётся вн