– Мама говорила об этом. Какой ужас. Бедняжка.
Мужчина с шумом сел на диван. Верхняя часть его туловища сразу же начала подозрительно клониться в сторону, он мог заснуть там, где сидел, и на Аннику нахлынула волна беспокойства.
– Вы не можете оставаться здесь, – сказала она громко, – и тем более этой ночью.
Мужчина разлегся на диване, положил ноги в уличной обу ви на подлокотник и запихал декоративную подушку себе под голову. Биргитта села рядом с ним.
– А что такого случится, если мы…
Анника крепко зажала уши ладонями на несколько секунд.
– Вы должны уйти, – сказала она и потянула мужчину за руку. – Оба!
– Успокойся, – буркнула Биргитта явно немного испуганно. – Не тяни его, он может рассердиться.
– Неужели у вас нет ни толики порядочности? – не сдавалась Анника, с трудом держа себя в руках. – Врываетесь ко мне среди ночи, поскольку по пьяни не смогли уехать домой. Уходите отсюда!
– Не разговаривай так со Стивеном, это нехорошо, – пропищала Биргитта.
Мужчина открыл глаза и уставился на Аннику.
– Ты, черт тебя… – начал он.
У Анники перехватило дыхание, когда дверь спальни открылась и Джимми Халениус встал ровно позади нее, она чувствовала его грудь своей спиной.
– У тебя мужчина в спальне? – сказала Биргитта.
– Андерссон, криминальная полиция, – представился Халениус и показал свой пропуск в Розенбад. – Эта квартира считается местом преступления, сейчас мы занимаемся здесь его расследованием. Я должен попросить вас удалиться отсюда немедленно.
Слова статс-секретаря произвели на мужчину поразительный эффект. Он мгновенно протрезвел и довольно проворно поднялся с дивана.
– Стивен, пошли, – сказала Биргитта и взяла его за руку.
«Это не впервые, – подумала Анника. – Он имел дела с полицией раньше, что наложило свой отпечаток на него, подобное случается с хроническими пьяницами».
– Туда, – сказал Халениус и взял мужчину за другую руку.
Анника видела, как они исчезли в прихожей, слышала, как входная дверь открылась и закрылась и лифт пришел в движение. Она еще какое-то время стояла неподвижно при свете телевизора и слышала барабанный стук своего сердца.
Биргитта, любимая дочь, блондинка-красавица, услада маминого сердца, принцесса со средним интеллектом, которую всегда выбирали школьной Люсией.
Анника была папиной дочкой, темная и угловатая, но с рано появившейся грудью и большими глазами и самыми высокими отметками по всем предметам, пусть и не открывала учебник.
Халениус вернулся в гостиную.
– Андерссон, криминальная полиция? – сказала Анника.
Он вздохнул и сел в кресло.
– Присвоение полномочий должностного лица, – констатировал он. – Я признаюсь. Штраф в десять дневных заработков, если бы я попался. Итак, это были твоя сестра и зять.
Анника почувствовала, как у нее подкосились колени, и села на диван.
– Спасибо за помощь, – сказала она.
– Я помню ее по школьной фотографии, – сказал статс-секретарь. – Она училась на класс младше тебя, не так ли? Ролле был немного влюблен в нее тоже, но не как в тебя.
– Все сходили с ума по Бигган, – ответила Анника и прислонилась затылком к стене гостиной. – Я думаю, она как-то переспала с Ролле в старших классах.
– Все так, – подтвердил Халениус. – Хотя за неимением тебя.
– Это ее природный цвет волос, – сообщила Анника. – Они у нее как бы полосатые, с различными оттенками белого. Люди платят приличные деньги, чтобы выглядеть как она.
– Сколько ей сейчас? Тридцать семь? Она кажется старше.
Анника выпрямилась и посмотрела на Халениуса.
– Как, черт побери, ты можешь помнить, что Бигган переспала с Ролле? Я думаю, она сама этого не помнит.
Он улыбнулся и покачал головой.
Анника наклонилась к нему.
– Как хорошо ты знал Ролле? – спросила она. – Как много вы общались?
– Много.
– И он рассказывал о нас, обо мне и Бигган?
– Главным образом о тебе. Постоянно фактически.
Анника посмотрела на Халениуса. Их взгляды встретились.
– Я вырос вместе с тобой, – сказал он. – Ты была утопией, миражом, девочкой-мечтой, которую нельзя получить. Почему, по-твоему, я приехал тогда на ужин к тебе домой в Юрсхольм?
У нее пересохло во рту.
– Хотел посмотреть на тебя, – сказал Халениус тихо. – Увидеть, какой ты стала взрослой.
– Разрушить картинку из снов? – спросила она сухо.
Халениус смотрел на нее несколько секунд, потом поднялся.
– Увидимся утром, – сказал он, взял свою верхнюю одежду и покинул квартиру.
День 5Воскресенье 27 ноября
Я проснулся оттого, что Длинный шагнул в хижину. Его запах нахлынул на меня, как волны около Ёлльнё. На несколько секунд я попал во власть паники, прежде чем понял, чего он хотел.
Он принес с собой чай, воду, угали и свежий помидор. Улыбался и говорил необычайно много. Наклонился надо мной и развязал веревку, стягивавшую мои руки за спиной. Таким образом я получил возможность помассировать суставы, попытаться восстановить кровообращение в пальцах. Когда я осторожно потянулся за помидором, он кивнул ободряюще. Сказал «кула визури» и ушел. Оставил меня с несвязанными руками, но они обычно делали это, пока я ел.
Чай оказался крепким и сладким и отдавал мятой. Я никогда не пил такого вкусного с тех пор, как прибыл сюда. Вода была прохладной и явно свежей, а угали еще теплой.
Пожалуй, я вел себя правильно. Наверное, они поняли, что я не хотел доставлять им проблем, действительно жаждал сотрудничать, и в результате получил награду, и далее со мной будут гораздо лучше обращаться.
Эта мысль наполнила меня надеждой.
Пожалуй, Анника внесла свою лепту. Насколько я понял, они связались с ней, а я знал, что она сделает все для моего освобождения. Вероятно, выкуп уже заплатили. Скоро они подгонят большую «тойоту» и отвезут меня к самолету в аэропорт Либоя.
И надо признать, я заплакал от облегчения.
Если подумать, охранники ведь не сделали мне ничего особенно плохого. Кионгози Уюмла, крепыш в тюрбане, конечно, прилично ударил меня ногой, но ведь из-за моего вранья. Само собой, я богатый человек в их глазах, сказать что-то другое, естественно, ни в какие ворота не лезет. Мне досаждала сильная боль с правой стороны груди, возникавшая каждый раз, стоило мне сделать глубокий вдох, но ничего не поделаешь. К смерти датчанина они в принципе не имели отношения, у него же была астма, и француз… Да, что я могу сказать о нем? Время от времени у меня самого возникало желание лишить его головы.
Испанца и румына я не видел и не слышал о них ничего с того момента, как эту парочку забрали из хижины. Пожалуй, их ждала дорога к аэродрому в «тойоте» вместе со мной. Наверное, наши правительства совместными усилиями договорились о нашем освобождении в обмен на какое-то политическое обязательство.
Помидор я истребил первым. Затем доел последние крошки угали, выпил воду и облизал изнутри чашку из-под чая, чтобы добраться до остатков сахара. И сейчас, судя по ощущениям, набил живот до отказа. И если бы не чесались места укуса насекомых и не болел правый бок, мог бы сказать, что чувствую себя достаточно хорошо.
Я сидел в углу, прислонившись к железной стене по диагонали от темного пятна, оставшегося в месте, где умер датчанин. Фактически я превратил тот конец хижины в туалет. Не из неуважения, а чисто по санитарным причинам.
Металлический лист был все еще прохладным за моей спиной. Он мог очень сильно нагреться за день.
Потом я услышал какие-то звуки и голоса снаружи в маниатте. Мужские и женские, ну да, это же говорила Катерина, по-английски, громко, вроде бы о чем-то молила.
Я сел прямо и напряг слух. Не было ли там других голосов? Испанца? Румына?
Пожалуй, Катерине тоже предстояло составить нам компанию в «тойоте» до аэропорта.
– Please, please[21], – услышал я, как умоляла она и, похоже, плакала.
Я встал, насколько это получилось в низкой хижине, и повернулся лицом к стене.
На самом ее верху, как раз под крышей, находилась приличная щель. Я зажмурил один глаз, прижал другой к ней и сформировал из рук некое подобие круга у лба, чтобы лучше видеть. Но сначала ничего не получилось из-за проникавшего внутрь через щель ветра, который нес с собой массу песка и остатков высохшего коровьего навоза. Мне пришлось поморгать, и я попытался снова. И увидел три хижины, но не из железа, а из потрескавшейся глины, и почувствовал запах костра и плесени. Люди, чьи голоса доносились до меня, однако, не попали в поле моего зрения, но они наверняка находились где-то снаружи, скорее всего, за одной из лачуг, слишком уж хорошо их было слышно. Я посмотрел во всех направлениях, но не обнаружил ничего. Тогда сел и прислушался снова, попытался разобрать слова Катерины, понять, чего она хотела, и вроде там в разговоре участвовал еще какой-то мужчина, отвечавший ей? Но вдруг она воскликнула: «No, no, no!» – а потом раздались крики.
Женщину убили четырьмя ударами ножом в шею сзади. Она лежала на лесной опушке, рядом с тропинкой с тыльной стороны домов, выстроившихся вдоль Кунгсетравеген в южном Стокгольме. Недалеко оттуда находилась игровая площадка. Ее около шести вечера нашел мужчина, прогуливавшийся со своей собакой. Сходство с убийством Линны Сендман бросалось в глаза, конечно, если верить «Квельспрессен», на всякий случай разложившей все по полочкам, то есть по пунктам, с большими фотографиями:
● Орудие убийства: нож (снимок финки, текст под которым объяснял, что в данном случае именно она не являлась орудием убийства).
● Причина смерти: раны с тыльной стороны шеи (проиллюстрировано анонимным женским затылком, вероятно репортера Элин Мичник).
● Место преступления: рядом с игровой площадкой (фото покинутых качелей).
● Район: оба места преступления разделяли всего лишь пять километров (карта со стрелками).
Убитую женщину звали Лена Андерссон. Ей было сорок два года, одинокая мать с двумя дочерьми подросткового возраста. Она смеялась Аннике с газетной страницы, рыжие вол