– Если сейчас он находился там, – сказала Анника, – он, пожалуй, уже жил в Кении.
– Правильно.
Анника поежилась, поднялась с кровати, пошла и закрыла окно.
– Биохимик, – сказала она. – Что заставило его стать похитителем?
Она села на стул.
– Он так и не закончил, – сообщил Халениус. – По какой-то причине бросил учебу, когда ему оставался только один семестр. Особо звезд с неба не хватал, но имел хорошие оценки и отзывы. В будущем мог стать ученым в фармацевтической промышленности.
Анника поднялась и подошла к компьютеру Халениуса.
– Покажи мне его, – попросила она.
Халениус занялся поисками нужного файла, кликая по различным посланиям и папкам. Анника стояла у него за спиной и изучала его шевелюру. Кое-где уже пробивалась седина, и она обнаружила несколько совершенно белых волосков. Его плечи были действительно огромными, широкими и мускулистыми, ей стало интересно, не занимается ли он, случайно, штангой. Анника сжала руки в кулаки, чтобы подавить внезапно возникшее желание прикоснуться к ним, почувствовать, на самом ли деле они такие твердые, какими казались сквозь ткань рубашки.
– Здесь, – сказал статс-секретарь и запустил воспроизведение фильма.
Анника подтянула к себе стул и села рядом с ним.
Видео оказалось первым из двух, выложенных в Сети. Лицо мужчины появилось на экране, нечеткое изображение немного дрожало. Халениус поставил его на паузу.
– Родился в начале 1980-х, – сказал он.
– Где-то тридцать сейчас, – констатировала Анника.
– Возможно, старше, – сказал Халениус и скосил глаза, внимательно изучая картинку.
– Или моложе, – предположила Анника.
Они какое-то время молча рассматривали грубые черты мужчины на экране.
– Тутси, – нарушила тишину Анника. – Вторая народность называется хуту, не так ли? В чем, собственно, отличие между ними?
– Никто не знает больше, там все менялось со временем. Речь идет о классовом разделении в какой-то мере.
– И тутси были привилегированными?
– Бельгийцы, получившие Руанду в качестве протектората в 1916 году, усилили различия между обеими народностями, введя паспорта с «расовой принадлежностью» и дав тутси лучшую работу и более высокий статус.
Анника нажала воспроизведение, и высокий голос зазвучал снова.
«Фикх Джихад» взял в заложники семь делегатов ЕС в качестве наказания за зло и высокомерие западного мира…»
Она закрыла глаза. Без английского перевода звучавшие сейчас слова ничего для нее не значили. Они напоминали песню на языке банту, которую ей вряд ли еще когда-либо было суждено услышать в жизни, оду о преступлении, которое могло преследовать ее вечно. «Аллах Акбар», – закончилась песня, а потом воцарилась тишина.
– Последнее не на киньяруанда, а по-арабски, – объяснил Халениус.
– Аллах велик, – сказала Анника.
– Собственно, «величайший» или «самый великий». Первая фраза всех исламских молитв, введенная самим пророком Мухаммадом.
Анника прищурилась на черный экран.
– Руандийцы ведь не мусульмане?
Халениус немного отъехал на кресле от стола и почесал голову.
– Их было мало до геноцида, но христианские лидеры собственноручно изменили ситуацию. Множество священников, монахов и монахинь принимали участие в убийствах тутси, тогда как мусульмане защищали их.
– Хотя их же крестили? – сказала Анника.
– Определенную часть, но это особо не помогло возродить доверие к христианству. Люди стали массово переходить в ислам, сегодня примерно пятьдесят процентов населения Руанды мусульмане.
– Отмотай фильм немного назад, – попросила Анника.
– Я фактически не знаю, как это делается… – признался Халениус.
Анника потянулась вперед и взяла у него мышь. С ее помощью она передвинула квадратик на пару секунд от конца, туда, где мужчина в тюрбане таращился в камеру маленькими бесстрастными глазами.
Действительно ли она видела зло перед собой? В чистом виде, без прикрас? Орудие власти и подчинения, которое домашние тираны, и диктаторы, и террористы использовали с одинаковой для всех маньяков уверенностью в собственном праве распоряжаться чужими жизнями: «Ты сделаешь, как я говорю, иначе я убью тебя». Или речь шла о чем-то ином, апатии, скуке, желании заниматься хоть чем-то за неимением другого? Как в случае Усамы бен Ладена, худого как мощи сына саудовского богача, хоть немного воспрянувшего духом, когда выиграл борьбу с Советским Союзом в горах Афганистана, когда война уже подходила к концу, стал военным героем, толком не понюхав пороха, и поэтому ему пришлось искать для себя нечто новое, в чем он преуспел, начав абсолютно самостоятельно войну против врага, о котором он знал не слишком много, окрестив его «Великим Сатаной». Или других молодых людей без цели и смысла жизни, в один прекрасный день получавших стимул вставать по утрам, когда у них, например, появлялась возможность сражаться за Бога, которого они сами себе придумывали.
– Этот фильм также выложили на сервере в Могадишо?
– Нет, – ответил Халениус. – Он появился из Кисмайо, сомалийского города, расположенного на побережье Индийского океана. Этот город находится в двухстах – двухстах пятидесяти километрах от Либоя.
– Так в чем разница? Что это означает чисто практически? Похитители находились в разных местах, выкладывая фильмы? Или они могут управлять подобным на расстоянии? Что они используют в качестве средства связи – спутниковые телефоны, или мобильники, или какой-то беспроводной Интернет?
Халениус почесал голову снова.
– Мне объясняли это дело, но я, честно говоря, не в состоянии воспроизвести…
Анника не смогла сдержать улыбку.
– Попробуй своими словами.
– Нельзя даже приблизительно локализировать местоположение похитителей, исходя из того, какие серверы они использовали. Их разговоры также не удалось отследить, по крайней мере согласно полученным мною данным. Честно говоря, я не верю, что янки рассказали все известное им, у них есть привычка придерживать информацию…
Халениус прервался, поскольку кто-то начал неистово звонить в дверь. Анника рукой смахнула волосы со лба.
– Начинается кино, – сказала она.
Халениус вопросительно посмотрел на нее.
Анника вышла в прихожую. Звонок надрывался не переставая. Столь бесцеремонно и назойливо в половине одиннадцатого воскресного вечера могли вести себя только две категории людей: занимающиеся опросами общественного мнения репортеры с телевидения или журналисты вечерней газеты, и она сильно сомневалась, что кто-то из первых решил потревожить ее именно сегодня. Звонок не унимался. Она скосилась в направлении детской комнаты, Калле и Эллен могли проснуться в любую минуту. А потом сделала глубокий вдох, отперла дверь и шагнула на лестничную площадку. Фотовспышка ударила ей по глазам и на мгновение лишила зрения.
– Анника Бенгтзон, – сказал Боссе, – мы просто хотели дать тебе шанс прокомментировать статью в завтрашнем номере, которая касается…
– Будь ты проклят, Боссе! – буркнула она. – Кончай полоскать мне мозги. Тебя меньше всего интересует мой комментарий, вам нужна моя свежая фотография, как я выгляжу убитая горем.
Она повернулась к фотографу, прятавшемуся за своей аппаратурой.
– Я была достаточно несчастна? – спросила она.
– Ах, – ответил он, – может, сделаем еще одну попытку?
Она посмотрела на Боссе, чувствуя себя на удивление спокойной, тогда как у него, казалось, челюсти свело от напряжения.
– У меня нет желания вообще ничего комментировать, – сказала она. – Я хочу, чтобы ты и твоя газета оставили меня в покое. Свобода слова дает мне право высказывать собственное мнение, но также и право отказаться это делать. Все правильно?
Она развернулась, собираясь вернуться в квартиру. Вспышка сверкнула у нее за спиной.
– Журналисты обязаны все выяснять, – бросил Боссе возмущенно.
Она остановилась, оглянулась через плечо и получила еще одну вспышку в лицо.
– Журналисты единственные сегодня, кто может безнаказанно преследовать и третировать других людей. Наверное, вы ведь будете снимать меня тайком тоже? Это запрещено для полиции и всех прочих, но только не для тебя.
Боссе заморгал, сбитый с толку.
«Сейчас я подкинула ему идею, – подумала она. – Неужели так никогда и не научусь держать язык за зубами?»
Она вошла в квартиру и закрыла дверь за собой.
Халениус шагнул в прихожую с бледным как снег лицом. Анника почувствовала, как кровь отхлынула у нее от головы и устремилась вниз, в ноги.
– Что? – спросила она и обессиленно привалилась к стене. – Что?!
– Англичанка, – сказал он. – Катерина Уилсон. Ее на шли мертвой около лагеря беженцев в Дадаабе.
Сердце Анники бухало, как большой барабан, не по этому ли поводу Боссе хотел получить ее комментарий?
– Как?..
Халениус закрыл лицо руками, потом позволил им упасть вдоль тела.
– Ее выпотрошили. Как рыбу.
Ночью любые звуки казались гораздо громче, чем днем. Они эхом отдавались от обшитых железом стен, приобретая самые разнообразные новые оттенки. Костер охранников своим грохотом не уступал водопаду, складки их одежды скрежетали, а от их шагов дрожала земля. Я лихорадочно искал угол, где мог бы спрятаться от всего этого, отыскать место, куда не долетали бы окружавшие хижину шумы, шорохи и разговоры. Они связали мне руки и ноги снова, но я все равно старался хоть как-то двигаться, катиться или ползти, однако звуки охотились за мной, преследовали меня, я не мог найти от них спасения. В конце концов, изможденный, я приземлился на темное пятно, где умер датчанин, зловоние экскрементов окружило меня, но тише не стало и здесь, пусть расстояние и увеличилось. Я же находился сейчас дальше всего от закрытого стальным листом отверстия в стене, от других хижин маниатты, от крови, которую сразу же впитала земля и которая мгновенно стала коричневой и свернулась.
Земля здесь на ощупь казалась твердой как камень, но не имела с камнем ничего общего, поскольку она жила и пожирала все, что попадало на нее, кровь, и мочу, и рвотные массы. Она глотала их и прятала в себе, не делая ничему исключения, хранила все в своих недрах и превращала в яд и желчь. Они попытались заставить меня есть, но я швырнул еду на землю. Они не принудят меня больше ничего делать. Ничего. Ничего. Я вернул еду и воду земле, в ее вонючее чрево, и никогда больше не прикоснусь к их дерьму, к их подлостям. Ее глаза неотступно преследовали меня, остекленевшие от боли, но все равно полные презрения и ос