– Многие африканцы живут в хижинах, но не все. Здесь номер ее счета и прочие банковские реквизиты.
Анника забрала у него бумагу, встала, взяла свой компьютер и пошла в детскую комнату. Зарубежный платеж можно было сделать через Интернет.
Она перевела всю находившуюся в ее распоряжении сумму, 9 452 5890 шведских крон, в Кенийский коммерческий банк неизвестной ей Фриде Арокодаре. Заполнила все необходимые номера, адреса и коды, выбрав 462 (означавший «Прочие услуги») для налогового департамента, подтвердила данные транзакции и нажала «Выполнить».
Деньги мгновенно исчезли с ее счета.
Сальдо высветилось ей красными цифрами: 0,00 кроны.
Анника моргнула, смотря на экран, попыталась представить себе, как сгоревший дом вихрем кружится по киберпространству, парит в виде комбинации единиц и нулей в электронном тумане. А потом попыталась заглянуть себе в душу и проверить, какие ощущения у нее вызывала случившаяся с ее капиталом метаморфоза, но не обнаружила там никаких эмоций.
– Как прошло? – спросил Халениус от двери.
– Прекрасно, – ответила Анника, встала и вышла из комнаты. Вся процедура заняла менее десяти минут.
Она вздремнула немного в кровати Эллен, одолеваемая тяжелыми снами. Проснулась мучимая неясным беспокойством и потная, долго стояла под холодным душем. Затем приготовила обед себе и Халениусу (итальянскую лапшу с вегетарианской подливкой из свежих томатов, паприки, лука и чеснока).
А потом закрылась в детской комнате и несколько часов писала свою статью о похищении и снимала саму себя на камеру (на кровати Калле на этот раз), после чего вышла в гостиную на, казалось, налитых свинцом ногах и села на диван.
Снаружи уже стемнело. Уличные фонари отбрасывали тени на потолок.
Халениус сидел в ее кресле с кипой газет на коленях. Он махнул самой верхней из них.
– Здесь есть хорошая статья о Кибере, – сообщил он. – Районе в центре Найроби, ранее считавшемся самым большим в мире по части трущоб, но сейчас это мнение уже не актуально.
– Могу я спросить тебя об одном деле? – поинтересовалась Анника, изучая его лицо в полутьме.
Халениус недоуменно поднял брови.
– Оно немного личного характера, – продолжила она.
Он отложил газету в сторону. Анника проводила ее взглядом, это было какое-то африканское бизнес-издание.
– Если бы ты получил возможность выбирать, родиться тебе или нет, как бы ты поступил?
Халениус сидел молча какое-то время.
– Не знаю, – пожал он плечами. – Так сразу и не скажешь… вероятно.
Она посмотрела в его сторону.
– Мой вопрос показался тебе странным?
Он задумчиво посмотрел на нее.
– Почему тебя это интересует?
Анника сжала руки в кулаки.
– Я размышляла, как поступила бы сама, и пришла к мысли, что лучше не стала бы. Наверное, подобное звучит ужасно. Мама страшно разозлилась бы, услышь она меня сейчас. Назвала бы вечно недовольной, избалованной и неблагодарной. Томас сразу скис бы и принялся ныть, что он любит меня и детей, но речь ведь не об этом. Само собой, я люблю их, но дело в другом… Если человек считает, что его жизнь имеет смысл…
Халениус кивнул:
– Я примерно понимаю, о чем ты говоришь.
Она села прямо на диване.
– Я знаю, нет смысла размышлять, почему мы здесь. Знай мы это, у нас были бы ответы на все вопросы, не так ли? Следовательно, бессмысленно ломать голову. Мы не должны знать.
Анника замолчала.
– Но… – нарушил тишину Халениус.
– В любом случае это ощущается не как награда, – сказала она. – Скорее как испытание. Человек должен пройти через все и показать себя с наилучшей стороны. Понятно, есть просто фантастические вещи, вроде детей и работы и некоторых погожих летних деньков, но имей я возможность выбирать…
Она смахнула рукой волосы с лица.
– По-твоему, я избалованная?
Халениус покачал головой.
– Я понимаю, так может показаться, – сказала она. – Особенно когда знаешь, как живется другим.
Анника показала на одну из газет на придиванном столике. По виду напоминавшую «Квельспрессен», но с таким же успехом это мог быть и «Конкурент». «Мясник из Кигали» – кричал заголовок, а с фотографии на Аннику смотрел похититель Томаса, Грегуар Макуза.
Халениус потянулся за газетой.
– Англичане раскопали его прошлое, – сообщил он.
Анника посмотрела в окно. Серое небо было подсвечено темно-красным.
– В международном трибунале по Руанде, в городе Аруша в Танзании, хватает свидетельских показаний, которые описывают, как проходил геноцид в пригороде Макузы в мае 1994 года.
Анника удобнее устроилась на диване.
– Там убили много тысяч человек, изнасиловали немереное количество женщин и маленьких девочек, юношей заставляли есть собственные яички…
Она приложила руку ко рту и отвернулась к стене.
– Отсюда, пожалуй, его неестественно высокий голос, – продолжил Халениус тихо.
– Я не хочу этого знать, – сказала Анника.
– У него была сестра во Франции, самая старшая из всех детей в семье. И она покинула Кигали уже осенью 1992 года. Работала нелегально на текстильной фабрике около Лиона и явно скопила немного денег. Именно она платила за его учебу в университете Найроби, почти до самого последнего семестра.
– Как жаль, что она не продолжила делать это, – пробормотала Анника.
– На фабрике случился пожар, и она сгорела вместе с ней. Аварийные выходы оказались заблокированными, отсутствовали какие-либо средства пожаротушения. Макузе пришлось прервать обучение. Но он не вернулся в Руанду, а отправился в Сомали.
Анника встала с дивана, зажгла люстру на потолке и все декоративные светильники на окне.
– Когда случился пожар? – спросила она и забрала свой компьютер из детской комнаты.
Провод для подключения к Интернету волочился за ней, извиваясь как змея.
– Примерно пять лет назад, – уточнил Халениус.
Анника набрала в Гугле factory fire lyon[25], и ей пришлось повозиться, прежде чем она нашла то, что искала. Само событие явно считалось заурядным. По информации Внешней службы Би-би-си, шесть швей сгорели заживо, двадцати восьми удалось спастись. Предприятие шило фирменные сумочки, стоившие в бутиках десять тысяч крон за штуку и имевшие маркировку Made in France. Сестра Макузы и другие спали там же в фабричных помещениях. Они не успели выбраться наружу. Все умершие были нелегальными мигрантами, шесть из сотен тысяч в Западной Европе, которые жили на положении рабов, людей, приехавших туда ради лучшей жизни и залезших в огромные долги, лишь бы оплатить себе поездку в старый свободный мир.
В статье отсутствовали какие-либо фотографии.
– Это, конечно, не может служить оправданием, – сказал Халениус, – но хоть что-то объясняет.
Его мобильный ожил, и Аннике сразу стало очень холодно, словно она почувствовала беду. Он исчез в спальне, подсоединил телефон к записывающей аппаратуре и разговаривал тихо, как всегда делал, когда ему звонили из JIT в Брюсселе, из задействованных в истории разведслужб, другие переговорщики или люди из Государственной криминальной полиции. Сейчас он разговаривал по-шведски, поэтому, скорее всего, речь шла о последних.
Или, пожалуй, о ком-то из министерства. Парламентарий из умеренных, довольно известная дамочка, где-то около полудня написала на министра юстиции заявление в Комитет по вопросам конституции, обвинив его в личном участии в ситуации с заложниками. Наверное, о чем-то таком они и разговаривали. Или, возможно, посольство в Найроби захотело узнать о состоянии дел, или какие-то другие участники событий дали знать о себе…
Анника пошла на кухню и приготовила две чашки кофе.
Когда вернулась в гостиную, Халениус стоял там с белым как мел лицом.
Она опустила чашки на придиванный столик.
– Анника…
– Он мертв?
Халениус подошел к ней и взял ее за плечи.
– Перед полицейским участком в Либое нашли коробку, – сказал он. – В ней была отрезанная левая рука.
У нее подогнулись колени, она опустилась на диван.
Халениус сел рядом с ней, перехватил ее взгляд.
– Анника, ты слышишь меня? Я должен был рассказать тебе это.
Она вцепилась руками в край дивана.
– Это рука белого человека, – продолжил он. – На безымянном пальце осталось золотое кольцо.
Комната закачалась перед ее глазами, она начала судорожно хватать ртом воздух. Они вспомнили о гравировке на кольцах слишком поздно, все происходило как раз перед Рождеством, у ювелиров было по горло работы, но им удалось найти здорового парня в кожаном переднике на Хантверкаргатан, сделавшего ее в их присутствии. Это как бы придало значимости их помолвке, что им так повезло в последний момент.
– Гравировка на внутренней стороне кольца состоит из слова «Анника» и даты «31/12»…
Она оттолкнула статс-секретаря от себя, шатаясь, прошла через прихожую в ванную и упала на колени перед унитазом, стукнувшись о него головой. А потом ее долго рвало, пока желудок не освободился от всего, оказавшегося в нем в течение дня. Но когда это закончилось, она еще долго оставалась в том же положении, не видя ничего, кроме текущей из смывного бочка воды, и не слыша ничего, кроме собственного воя.
Но потом она постепенно стала приходить в себя, стояла на коленях, тяжело дыша, наклонившись над унитазом, почувствовала руки Халениуса на своих плечах.
– Тебе нужна помощь?
Она покачала головой.
– Дата, канун Нового года, 31/12?..
– День нашей свадьбы, – прошептала она.
Халениус опустился на пол ванной и притянул ее к себе. Ее зубы выбивали барабанную дробь, словно она промерзла до костей, она тихо плакала, и рубашка на его плече скоро стала темной и мокрой от ее слез. Он медленно качал ее, и она крепко держалась за его плечи. Когда она немного успокоилась и более или менее восстановила дыхание, помог ей подняться.
– Он мертв? Он умрет? – спросила она хриплым голосом.