– Пойдем на диван, – сказал Халениус.
Анника оторвала полосу туалетной бумаги, высморкалась и вытерла лицо.
Гостиная почему-то выглядела точно так же, как и прежде. Лампа на потолке и маленькие светильники горели, и газеты кучей лежали на придиванном столике. Чашки стояли на тех же местах, на кофе в них образовалась пленка.
Они сели рядом на диван.
– Еще неизвестно точно, о руке ли Томаса идет речь, – сказал Халениус. – Кольцо его, но это ведь ничего не значит. Парни из Государственной криминальной полиции, которые звонили, ждут известия о проверке отпечатков пальцев. Потом мы все будем знать наверняка.
Она несколько раз беззвучно втянула в себя воздух.
– Проверке?
– Все, кто приезжают в Кению, должны оставить отпечатки пальцев на таможне.
Анника закрыла глаза.
– Но даже если рука принадлежит Томасу, это же не самая страшная трагедия, – сказал Халениус. – Он ведь правша?
Анника кивнула.
Он провел рукой по ее волосам.
– Томас поправится, – сказал он. – Люди не умирают, если у них ампутируют одну руку.
Она закашлялась.
– Но рана ведь сильно кровоточит? Он может истечь кровью?
– Конечно, крови хватает, через руку проходят две артерии, но кровеносные сосуды как бы сжимаются рефлекторно. Если помочь им и держать оставшуюся часть высоко и перетянуть чем-нибудь, кровотечение прекращается через десять – пятнадцать минут. Правда, есть опасность инфекции.
– Разве это не больно? – прошептала Анника.
– Ну, от боли можно потерять сознание, и реально болит где-то два-три дня.
– И люди из криминальной полиции знали все это? Об артериях и рефлексах?
– Я позвонил одному товарищу, врачу из больницы в Седере.
Анника посмотрела ему в лицо: он действительно подумал обо всем. Сейчас вокруг его глаз снова появилась красная окантовка, словно он тоже плакал. Она убрала прядь волос у Халениуса со лба, он улыбнулся ей. Она подтянула ноги под себя и свернулась в клубок, положив голову на колени Халениуса. Свет маленьких декоративных ламп отражался в оконном стекле красными и зелеными пятнами на фоне холодного зимнего неба, бахрома занавесок медленно шевелилась от сквозняка.
Анника заснула.
«Наша офисная мебель по своему качеству сравнима с нашей журналистикой и нашей пунктуальностью», – подумал Андерс Шюман и осторожно прошелся пальцами по повязке у себя на голове.
Их шестичасовая встреча начала все больше перемещаться на начало седьмого и еще позднее, но ее по-прежнему называли шестичасовой чисто по привычке. Сейчас было уже без четверти семь. Шюман поднял глаза и огляделся. У него создалось ощущение, словно он просидел за этим столом несколько столетий все в той же компании своих помощников, создающих хаос и истребляющих запасы кофе в его комнате на пути к их навечно закрепленным местам.
Он глубоко вздохнул.
– Закройте дверь и садитесь, чтобы мы в конце концов смогли начать…
Редакторы расселись, замолчали, и все в ожидании уставились на него. Словно он обещал вытащить кролика из шляпы или устанавливал порядок во всем мире.
Он кивнул Патрику, новости стояли на первом месте, он всегда старательно подчеркивал это. Шеф новостей энергично поднялся со своего стула.
– У полиции есть подозреваемый по пригородным убийствам, – сообщил Патрик Нильссон с триумфом. – Мы пока еще не получили формального подтверждения, но Мичник и Хеландер разберутся с этим за вечер.
Шюман кивнул задумчиво сам себе. «Пригородные убийства» выглядело далеко не глупым термином для данной серии преступлений, его вполне можно было использовать в качестве общего заголовка.
– Нам известны какие-то подробности? – спросил он и щелкнул своей шариковой ручкой.
– Есть свидетели, которые могут привязать его по крайней мере к одному из них, и его мобильник оставил электронный след по соседству минимум с одним из других. У нас есть первая полоса на завтра.
Патрик Нильссон хлопнул ладонью по ладони своего помощника.
Шюман снова потрогал пальцами повязку, ему на затылок наложили четыре шва. Он залил кровью годовой финотчет.
– Хорошо, – сказал он. – Подождем и посмотрим, где окажемся. Но нам необходимо поддерживать интерес и к истории с похищением. Там явно вот-вот наступит развязка.
Джимми Халениус позвонил ему как раз перед встречей и поведал, что Томасу Самуэльссону, скорее всего, отрубили левую руку, но главный редактор не собирался рассказывать это здесь.
– Испанец вчера пришелся очень кстати, – сказал Патрик. – Но сейчас нам ведь придется просто топтаться на месте.
– У нас есть фотографии, где он соединяется со своим другом и матерью, – вставил слово Пелле Фотограф.
– Он не сказал ничего больше? О Томасе Бенгзтоне?
– Бенгзтоне? – спросила девица, отвечающая за интернет-версию.
Шюман обреченно закрыл глаза. Патрик застонал.
– Ни звука. Только передал через кого-то вроде своего пресс-атташе просьбу оставить его в покое. У нас есть еще что-нибудь о парне в купальной шапочке?
Шюман моргнул непонимающе.
– Или в полотенце на голове, – уточнил Патрик. – Мяснике из нашего собственного фильма ужасов.
Андерс Шюман увидел перед собой стильного Томаса Самуэльссона, в пиджаке, но без галстука, и попытался представить его без левой руки.
Халениус не смог оценить, хотели ли похитители таким образом выдавить из них выкуп или лишь в очередной раз продемонстрировали свою жестокость и садистские наклонности. Вероятно, речь шла и о том и о другом одновременно, во всяком случае, так они с Халениусом в конце концов решили.
– Я хочу иметь разворот о похищении, – сказал Шюман. – Фотографии жертв, пожалуй, с жирным заголовком наискось внизу: УБИТ, В НЕВОЛЕ, НА СВОБОДЕ. Вытащите исходные факты на свет божий еще раз, кто оказался в заложниках, как они умерли, все такое…
Он не думал бросать это дело, в выходные вся история вполне могла стать главным козырем. Передача денег и освобождение заложников, если верить Халениусу, являлись критической фазой в подобных драмах. Когда злодеи получали свое, жертва становилась балластом, она не выполняла больше никакой функции. Большинство смертей среди заложников случалось именно после выплаты выкупа. Либо они так никогда нигде не появлялись, либо их находили мертвыми.
Патрика, судя по его виду, особо не вдохновила идея шефа.
– Но, черт побери, я понимаю, будь там какое-то движение. А так ведь это просто переливание из пустого в порожнее.
– Поскреби по сусекам, – сказал Шюман. – Что у нас еще?
Патрик с недовольной миной опустил глаза в свои бумаги.
– Самое время для похудения снова, – предложил он. – Я посадил одного из временных сотрудников на это дело.
Шюман пометил у себя и кивнул: хорошая мысль.
Раньше чаще всего писались статьи, чтобы люди связывались с редакцией и рассказывали о самых разных явлениях, например о том, как им удалось сбросить вес при помощи нового, фантастического метода. Но так было в старые времена. Сегодня большие заголовки и первые полосы с оглядкой на тираж планировались заранее в определенном ритме (если только ничего исключительного не случалось: если кто-то не похищал шведского отца маленьких детей или серийный убийца не объявлялся в пригородах Стокгольма). Когда же приходило время для истории с похуданием, сначала делали анонс:
СБРОСЬ ВЕС С ПОМОЩЬЮ НОВОГО ВОЛШЕБНОГО МЕТОДА
Далее начинались поиски самого чудесного рецепта, а их всегда имелось целое море на выбор. Потом находили профессора, способного объяснить, чем же данный рецепт особенно привлекателен. И в итоге оставалось только подыскать какой-нибудь по-настоящему хороший случай с фотографиями до и после, лучше приятной молодой женщины, за три месяца поменявшей размер 48 на 36.
– Еще что-то? – спросил Шюман.
– Завтра день смерти Карла XII, и нацики, как обычно, выйдут на улицы проветрить свои свастики. У нас есть люди для этого, потом двадцать пять лет назад закрыли первый блок в Чернобыле, день рождения Уинстона Черчилля и Билли Айдола и именины у тебя.
Главный редактор с трудом удержался, чтобы не зевнуть.
– Может, пойдем дальше?
– Звонили из mediatime.se, – продолжил Патрик. – Они спрашивали, нет ли у тебя желания прокомментировать собственную черепно-мозговую травму.
Андерс Шюман осторожно отклонился назад на спинку офисного стула, всем своим существом ощущая, что для него пришло время заняться чем-то другим.
– Мы были в скансене, – сообщила Эллен по телефону, – и знаешь, мама, мы видели лося! Коричневого-коричневого! И с огромными рогами на голове, и у него был маленький лосенок тоже, super cute…[26]
Анника вздохнула: пожалуй, они все-таки зря отдали детей в американскую школу, несмотря ни на что.
– И это действительно был лось с рогами и с лосенком? – спросила она в учительской манере (а сама ведь где-то читала, что нельзя указывать детям на ошибку, просто все повторяют снова, используя правильные слова). – Обычно рога бывают у лосей-самцов, а лосята ходят с лосихами.
– Знаешь, мама, София купила нам попить. Калле кока-колу, а мне фанту с лимоном.
– Хорошо, что у вас все нормально…
– А вечером мы будем смотреть фильм «Ледниковый период-2: Глобальное потепление». Ты видела его, мама?
– Нет, по-моему…
– Здесь Калле подошел.
Девочка передала телефон брату.
– Привет, парень, как дела?
– Я скучаю по тебе, мама.
Анника улыбнулась в трубку и почувствовала, что ее глаза стали влажными от слез. Мальчик постоянно старался демонстрировать ей свою безграничную преданность. Скорее всего, он не думал о ней весь день, но как только представился случай, сразу же машинально уверил ее, что она важнее всего для него.
– Мне тоже не хватает тебя, – сказала Анника, – но я ужасно рада, что вы сможете погостить у Софии несколько дней, пока я попытаюсь вернуть домой папу.
– Вы разговаривали с киднеперами?