Вот…
Тварь.
Ведь детей траванула она. Не было в вагоне ни Красавчика, ни целителя их психованного, ни Нины.
— Ой… кажется… — Лиза опять хихикнула. — Я испачкалась!
— Обдолбалась, — выдал Красавчик. — Нина, забери у неё нож…
Выражение лица Нины явно говорило, что она обо всём этом думает.
— Да-а-а ла-а-адно тебе, — ноющим голосочком произнесла Лиза. — Всё одно они тут трупы… а если бы ты знал, как она меня достала. Господи, ноет и ноет… истеричка несчастная. И её муженёк не лучше. Козёл похотливый.
Я дёрнул тень.
Так, надо пошевеливаться, пока нервы не сдали или у революционеров, или вон у Алексея Михайловича, который прямо посерел весь. И явно с немалым усилием сдерживается.
— Я тебе говорил, не давать ей…
— Я не давал! — взвизгнул Курощеев. — Она сама взяла где-то…
— Заинька… ну не дуйся, — Лизонька вытянула губки. — Какая разница… главное… я не забыла… вот, видишь…
Она расстегнула верхнюю пуговку, сунула пальчик и, подцепив цепочку, потянула к себе.
— Не забыла… подарочек наш…
Подарочек тускло светился, а ещё фонил тенью.
— Хватит одной лишь малости…
Это походило на кругляш из бумаги, причём вырезанный криво.
— Надави и…
— Дай сюда, — красавчик протянул руку.
— Ты мне не доверяешь? — Лизонька отшатнулась.
— Ну что ты… я о тебе беспокоюсь… я не хочу, чтобы ты брала на душу такую ответственность, — голос Красавчика сделался низким и мурлычущим. — Я понимаю, скольким ты уже пожертвовала…
Тень сунула голову во второй ящик. Теперь она тянула силы неспешно, но от потока прибывающих голова слегка кружилась, и я опёрся на Метельку. К счастью, то ли заряд в этом чемодане был поменьше, то ли мы уже попривыкли, но поток оборвался раньше, чем шум в ушах меня вырубил.
Вот кто бы сказал, что мне с этой силой делать?
— … и не могу требовать от тебя большего.
Лизонька смотрела на Красавчика заворожённо. И не стала сопротивляться, когда он вынул пластинку из пальцев Лизоньки.
Так… хорошо это или нет?
Скорее да.
У этого в голове хоть какая-то стройно-логическая мысль имеется. И вряд ли он взорвёт себя, во всяком случае, пока будет уверен, что есть куда отступить. А вот чего Лизонька вытворит — предугадать сложно.
— Вот и умница… сейчас мы будем их судить.
— Их?
Затуманенный смертью Лизонькин взгляд остановился на нас. А я вот увидел тонкие нити тени, к ней устремившиеся. Они таяли, впитываясь в тело. Нос чесался от запаха лилий, и повинуясь порыву я потянулся к серым ниточкам, зацепившись за них.
Лизонька покачнулась.
— Что?
— Сердце… — почти нормальным голосом сказала она. — К-кольнуло… отпустило уже. Что-то… дряни намешали какой-то.
— Просто хватит уже опиумом баловаться, — не удержалась Нина. — Идём.
А потом добавила с выражением:
— Время…
Да, это правильно. Время надо учитывать. Тень переводила дух. Она ощущалась раздутой, такой, которая того и гляди лопнет от переизбытка силы. А рисковать не хотелось. Может, и не погибнет, но если эта дрянь, в неё собравшаяся, выплеснется вовне, чую, ничего хорошего не будет.
Лизонька же, обведя собравшихся протрезвевшим взглядом, спросила:
— А Лаврушин где?
[1] Киндер-бальзам (или подъёмные капли) — смесь из лавандового, мускатного, лимонного, гвоздичного, укропного, мелиссного масел, китайской корицы и кудрявой мяты, настоянных на спирту. Часто использовалась как средство от колик, болей и т.д. у детей. Но в то же время из-за содержания спирта была популярна и среди лиц, имевших проблемы с алкоголем.
[2] Народная воля — нелегальная революционная партия. Члены «Народной воли» одними из первых начали использовать индивидуальный террор как метод достижения политических целей. На их счету три попытки подрыва царского поезда, взрыв в Зимнем дворце и, после ещё нескольких неудачных попыток, убийство государя Александра II. В нашем мире после этого силами полиции партия была почти уничтожена.
[3] Боевая организация социал-революционеров (эсеров) продолжила деятельность Народной воли и заявила о себе в 1902 г. с убийством министра внутренних дел Сипягина.
[4] Организаций, которые занимались терроризмом и экспроприациями было огромное количество. И размах террора лишь нарастал. Так, начиная с октября 1905 года, в Российской империи было убито и ранено 3611 государственных чиновников. К концу 1907 года их численность увеличилась почти до 4500 человек. Вместе с 2180 убитыми и 2530 ранеными частными лицами общее число жертв в 1905—1907 годах, составляет более 9000 человек. По официальной статистике, с января 1908 по середину мая 1910 года совершено 19 957 террористических актов и экспроприаций, в которых было убито 732 государственных чиновника и 3051 частное лицо, при этом 1022 государственных чиновника и 2829 частных лиц были ранены.
Глава 14
Глава 14
«Этот строй держится на трёх китах: рабство политическое, рабство экономическое, рабство духовное. Чёрными перьями имперского орла выстлана дорога на каторгу. Клювы его красны от крови народа и защитников его. Однако ничто не длится вечно. Рано или поздно воспрянет страна…»
«Манифест»
Запрещённые прокламации
Чтоб тебя…
Надо было устраивать инфаркт. Глядишь, списали бы на передоз. А теперь вот…
— Пётр Васильевич должен был следить за нижними чинами, — спокойно отозвался Алексей Михайлович. — Контролировать. Всё же дорога дальняя, часто возникает искушение отдохнуть… а отдых у нижних чинов один.
Он повернулся в сторону двери.
— Так что ищите его где-то там…
С вооруженными солдатами.
— Всё одно сдохнет, — спокойно ответила Нина. — Рано или поздно. Идём. Времени не осталось.
Она бросила взгляд на изящные часики.
— Ещё полчаса, а потом или останавливаем поезд, или будут проблемы…
Полчаса…
Полчаса до взрыва. Хватит ли переварить? Я потянул поток силы на себя, и тень неохотно поддалась. Ничего, ты сейчас третью бомбу сожрёшь, после чего я дам сигнал Еремею, и он всех тут быстренько убьёт. А судя по лицу Алексей Михайлович ему с превеликою охотой в том поможет.
Суд устроили в очередном купе, где остро пахло чем-то медицинским.
— Что за дрянь? — Красавчик скривился.
— Камфорная мазь, — пояснил Алексей Михайлович. — Мне порой нездоровится. Спина, знаете ли. Да и так-то.
— Что ж вы к целителям не обратитесь? — с издёвкой произнесла Нина. — С вашими-то возможностями?
— Увы… возможности есть, но в моём случае целители скорее вредны. Клади его вот на диван. Позвольте узнать, долго ли Георгий Сергеевич будет пребывать в сём состоянии?
Он поправил генеральские ноги, а Еремей и вовсе сунул под голову Анчуткова подушечку. Кстати, в первом классе подушечек было больше и диваны вроде как пошире.
— А что, беспокоитесь? Не стоит. Средство верное. Хорошее… часов пару пролежит. Нам того с избытком. Ты, титулярный, вон, туда ползи, к окошку.
Лаврентий Сигизмундович послушно опустился на диван. Свой саквояж он так и не выпустил.
— Возможно, мальчикам… — начал было он.
— Мальчики побудут здесь, — у Красавчика явно было своё видение процесса. — А ты пасть закрой, если не хочешь раньше времени на тот свет. Ты нам так-то и не особо нужен.
— Довольно, господа… — Алексей Михайлович отёр руки белоснежным платочком. — Не стоит срывать ваш гнев на человеке случайном, раз уж я есть. Спешу заверить, что я всецело к вашим услугам.
И слегка поклонился.
— Так… Нина, ты снимаешь… Лиза, мать твою ж… где камера⁈
— Камера? — Лизонька моргнула, точно опомнившись. — Камера… да… сейчас… я вот… там, где-то… я сейчас!
И выскочила из купе.
— Идиотка. Курощеев, присмотри за ней, — велел Красавчик. — А то сейчас натворит… бардак.
— А я что?
Впрочем, Курощеев тоже вышел.
— Нина, займи место у двери… следи. Если кто дёрнется — стреляй. Надеюсь, вы-то не станете рисковать жизнями этих милых юношей и портить свою безупречную репутацию.
Красавчик погладил Метельку по голове, а потом подтолкнул к Нине, чтоб ей, стало быть, легче стрелялось.
Я покачнулся.
Сила…
Надо с ней что-то сделать. Что? Так… у Лизоньки я зацепил за серые нити, кстати, связь осталась и я вполне могу подёргать, но пока не буду. А с этой Ниной…
— Что-то он квёлый какой-то, — недовольно бросила Нина. Мне? Похоже. — Сядь вон. И ты садись. На колени. Так, передо мной.
На колени я опустился с немалым облегчением. Ноги, честно говоря, не держали.
— Если что, я мозги им скоро…
И дуло ткнулось мне в затылок.
Не испугало, скорее… есть контакт. Вторая рука Нины вцепилась мне в волосы, и я выпустил силу, позволяя той оплести эту вот руку.
А не хрен детей обижать.
И что я могу? Рука одёрнулась, но вот сила осталась. Допустим… те красные пятна на Лизоньке — это чужая кровь. И убить она убила. А серый флёр — след от чужой смерти? Та самая трещина души, за которую цепляются тени? Или вот я… а Ниночка никого не убивала. Во всяком случае в ближайшем прошлом — за дальнее не поручусь. И флёра нет, но моя сила за неё зацепилась.
Нормально это?
И что я могу сделать? Сердце… нет, ещё пальнёт с перепугу, а мне мои мозги внутри черепа дороги. Пока просто подержим.
Тень тем временем отряхнулась и нехотя, словно через силу, потянулась к третьей бомбе. Давай, родная… ложечку за маму, ложечку за папу… хотя хрен его знает, есть ли у теней мама с папой. Тогда за меня вот и Еремея…
Ниночка, нервно дёрнувшись, отступила на шаг. Но дуло смотрело мне в затылок.
— Вот! — Лизонька вернулась с чёрной коробкой, из которой вытряхнула камеру. — Аполлоша подарил…
И хихикнула.
Камера… скажем так, отвык я от таких, здоровых, которые держать приходится обеими руками. С выпуклым глазом объектива, чем-то похожим на прицел.
— «Русь», сорок минут записи со звуком! Свежая плёнка… — Лизонька попробовала примостить камеру на плечо. — Есть и запасная… господа, улыбаемся. Вы же всегда улыбаетесь, а, господа⁈