Так что…
Тянем.
И Тень соглашается, разделяя жгут своей силы на части. А те ввинчиваются вглубь ядра, туда, где нити лежат довольно плотно. Обжигают, чтоб их…
— Оба… а это у нас кто? Это ж у нас сам… Сталь, ты поглянь!
Я выныриваю.
Купе.
Дверь. И террористы, Еремеем упакованные. Лежат аккуратно, ровно. Пасти заткнуты… и без сознания. Ну, кроме покойника, через которого эти вот переступили спокойно.
И вот дальше делать будут? Как-то вот не спешат помощь братьям по оружию оказывать. Усатый вон задумался ненадолго, потом усмехнулся и, подняв револьвер, нажал на спусковой крючок.
Выстрел бахнул глухо.
Завоняло порохом. И снова бахнуло.
Раз-два-три-четыре-пять. Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана. Какая только хрень в голову не придёт. Нервы, Громов. Нервы беречь надо.
— Чего… ты чего… чего творишь? — пролепетал этот, с артефактом, пятясь. И явно сдерживаясь, чтобы не перекреститься. Может, и перекрестился бы, да огненный шар на ладони помогал сдерживать души прекрасные порывы.
— Это не я. Это кровавые псы империализма устроили казнь без суда и следствия… — ещё два выстрела. И Тень урчит возмущённо, потому что серые тени уходящих жизней ей куда интереснее остатков жгучего заряда. — Теперь точно не отмоется. Жаль, камеры нет. Засняли бы.
— Но… а если кто узнает?
— Откуда? Вы ведь не скажете, мальчики? — это уже нам. И улыбочка такая же, как у Лизоньки, мир её праху… или как там говорят. Главное, что по улыбке этой ясно — живыми нас не отпустят.
— Эй… — меня дёргают, выставляя между террористом и Лаврушиным, который вполз в вагон, зажимая рукой дыру в ноге. Кровь красная.
Нет, цвета я бы хотел видеть, но вот как-то не столь однообразно, что ли.
Взгляд у Лавра шальной.
Но он останавливается.
— Поговорим? — предлагает террорист, с силой вдавливая в мою башку револьвер. Вот ведь люди… второй раз за день. И никаких угрызений совести.
Ладно, там, внутри шара, уже почти пусто, да и внешняя оболочка держится на волоске. Причём я как-то умудрился это волосок перехватить. И теперь стоит дёрнуть, и всё обвалится. Взрыва не будет… ну глобального точно, а вот герою, который с магической хернёй балуется, может руку-то и оторвать.
Но я по этому поводу точно страдать не стану.
— Тварь ты… Искра.
— Узнал, стало быть.
— Сбежал, стало быть, — в тон ему ответил Лаврушин. — И чего тебе, Искра, на каторге-то не сиделось? За нынешние дела, сам знаешь, виселица, а то и вовсе в монастырь какой пойдёшь. На опыты…
— Так, чтоб повесить, сперва поймать надобно, потом приговорить. Господа присяжные, они же ж добрые… глядишь, и войдут в положение, проникнуться… ты лучше с вагона-то защиту сними.
— И рад бы, но… — Лаврушин руку убрал и о стену опёрся, оставив на ней яркий отпечаток. — Это не в моём ведении… Алексей Михайлович лично занимался.
— Так зови его сюда.
— Может, вы…
— Нет, Лавр, мы вот туточки постоим, с детишками. А то ж там, на улице, ветрено. Застудятся ещё… пули свистят опять же. Глядишь, и свистнет какая не так да не туда. Ты, главное, поспешай. Скажи, чтоб защиту с вагона убрали. Видишь, я даже разоружаться не требую. Так, хватит, если вы вон отступите… вон, к третьему классу. И там постоите, пока мы туда-сюда… мы ж с пониманием. Скоренько управимся.
И давит на револьвер.
Этак мне дырку в черепе продавит совсем.
— А чтоб сговорчивей был, то… Сугроб, отрежь мальцу палец.
— Давай без этого, — Лавр попытался разогнуться. — Я тебя и без того знаю…
— Так оно быстрей пойдёт, с переговорами. А вздумаете лезть, так мне их пристрелить…
В этот момент с тихим хлопком погасла огненная сфера. И тень виновато икнула, мол, само оно так получилось.
— Ой… — прозвучало растерянное.
Револьвер от головы убрался, точнее чутка отодвинулся, и этой малости хватило, чтобы пнуть державшего меня урода в колено. А чего. Ботинки нам Еремей хорошие справил.
И револьверчик его в руку сам лёг.
Завопил тот, другой, которому Метелька в бочину ножа вогнал. И тоже с размаху, от души.
— Я… я…
Револьвер в моей руке коротко рявкнул. Злой. И вёрткий. И руки у меня слабые, едва удержал. А пуля… нет, хорошо вошла, под нижнюю челюсть, хотя целился я в плечо. Но челюсть надёжнее.
— С-сука…
— На пол! — заорал Лавр, пытаясь выцелить того, Метелькою подраненного, который не собирался помирать, но быстро спохватился и Серёгу за руку цапнул, к себе потдаскивая.
Мужичок с артефактами, попятился, а потом, развернувшись, опрометью бросился прочь.
Пускай.
— Фас, — сказал я Тени, указав на урода за Серегиной спиной.
И эту команду она выполнила с удовольствием. Тень рванула, с лёгкостью меняя план мира, выливаясь этакою густой кромешной чернотой, которая обволокла, облепила террориста.
И пальцы его разжались.
А Метелька дёрнул Серегу на себя.
Хриплый вопль стих. Сила… чтоб тебя. Штырит же. Конкретно так штырит. Аж дыхание перебивает вон…
— Что за… — Лавр опускает пистолет и прислоняется к стене. — Ну, Еремей… Волкодлак… ну да… и щенки у него волкодлачьей породы…
Правда, сказано это было с облегчением.
— И второго догони, — велел я тени. — Только… давай не до смерти. Его ж допросить надо будет, да?
Лавр кивнул.
Тень, выплюнув сгусток крови, который сполз по стене, развернулась и бросилась вдогонку. И догнала, что характерно. А чего ж не догнать, тот, убегавший, об покойника споткнулся.
И ухнул.
Ну а дальше Тень его клювом и по макушке приложила. Силы тоже урвала, но не крепко. Надо будет спеленать, что ли… а то нехорошо.
— Где… девочка? — Лавр на ногах держался с трудом.
— Там… — я махнул в коридор. — В вагоне… с генералом оставили.
— Он как?
— В отключке пока. Вам, может, ногу перевязать?
— Да не стоит… крови немного, а пулю один хрен потом вытаскивать. Не впервой. В отключке — это хорошо…
— Почему?
— Потому что не хватало нам тут только…
Договорить Лавр не успел. Вагон вдруг содрогнулся и так, что тень бросила лежащего террориста, юркнув ко мне под ноги.
— Очнулся… — мрачно сказал Лавр, убирая револьвер. — Вот теперь точно жопа…
Глава 17
Глава 17
«Экспроприация — вот что должно быть лозунгом будущей революции, если она хочет исполнить свою историческую миссию. Полная экспроприация для всех тех, кто имеет хоть какую-нибудь возможность эксплуатировать человека. Возвращение нации в общую собственность всего того, что может служить в руках отдельного лица орудием эксплуатации. Жизнь в свободном труде, человек не принужденный продавать своего труда и свободы тем, кто накопляет богатства, пользуясь трудом рабов, — вот что должна дать будущая революция.» [1]
Речи революционера
Неведомая сила подняла ещё живого террориста, как куклу, и, крутанув, швырнула в оконный проём. Я услышал влажный хруст, от которого к горлу подкатила тошнота.
— Так, назад… — Лавр попытался проковылять к нам, но каждый шаг давался с трудом.
Да и серовато выглядел Душитель свобод, того и гляди окочурится.
— Выходите… прячьтесь… лучше в лес. Вы… Серёжку не бросайте только.
Будто мы собирались.
— Так… это… малявка там осталась, — Метелька указал на коридор. — И он же ж того… он же ж за нас. Не?
Вот и у меня была та же мысль. Если это генерал чудит, то одно дело террористы, сами виноваты… как там в песенке? Не стойте и не прыгайте, там, где идёт строительство… короче, блюдите технику безопасности и будет вам счастье.
А кто не ублюдёт, тому не будет.
— Амок, — сказал Лавр так, будто это что-то да объясняло.
— В приступе боевой ярости, — Серега вот явно понял, что мы не въезжаем. — Дарник не различает своих и чужих. Все воспринимаются, как потенциальная опасность.
Понятно.
Амба будет.
Но для всех. Глобально, так сказать.
— Тогда вперёд, — что-то не было у меня желания встречаться с человеком, чья клубящаяся сила вытекала в коридор. Медленно так. Тягуче. Она облепила тело покойного Курощеева, приподнимая его, а потом выкручивая, как старую тряпку. И снова раздался мерзковатый звук. Метелька сглотнул.
— Как его… вырубить? — поинтересовался я шёпотом, не в силах сдвинуться с места. И не только я. Кажется, дышать и то стало тяжковато.
Ноги, мать вашу, к полу приросли.
Точнее приклеило их.
Причём не от страха, а от липкой этой силы.
— Боюсь… никак. Сергей? Ты попытаешься дозваться?
— Да. Но… я не уверен. Деда, он сильный очень…
И это, чую, плохо. Вот тебе и ответ, почему Алексей Михайлович не предпринял попытки привести генерала в сознание. А теперь, Громов, стой и гадай, сколько в нынешней ситуации виновата та водичка, которую ты ему на макушку вылил.
Он вышел.
Страшный. Нет, вот реально страшный. Волна ужаса поднялась из глубин, в которых прятался Савка, на долю мгновенья вообще отключив меня.
Э нет, возвращаться нельзя. Я, там, может, и выживу, но они тут, без меня, вряд ли.
— Не шевелиться, — приказал Лавр, обеими руками упираясь в стену. — Они… не очень хорошо видят. Слышат…
Это зря.
Генерал, до того замерший в проходе, словно задумавшийся над чем-то, повернул голову на звук. И к нам покатила лиловая волна, ударившая в Лавра. Она опрокинула его и потянула по полу. Лавр только и смог, крякнуть. А сила, окутав его плотным покрывалом, дёрнула вверх, медленно закручивая обвисшее тело.
— Деда! — заорал Сергей. — Деда, это Пётр Васильевич…
Ох, зря он голос подал.
Тело Лавра остановилось. А вот генерал повернулся к нам.
Чтоб вас…
Его будто изнутри распирает. Сила. Точно. Она. Она накачала его, раздула мышцы и ткань мундира треснула. Шея распухла, и голова наклонилась чуть вперёд. Повисли двумя жердинами руки, пальцы скрючило, и что-то появилось в облике генеральском обезьянье.