— Баден… — Алексей Михайлович задумался. — Анна… а ты бывала за границей?
— Только в Бадене. На водах… с мамой.
— Тогда как ты смотришь, чтобы… проехаться? Скажем, Вена — красивый город… или вон Берлин ещё. Париж… в Гааге вон конференция собирается. Международная. По вопросам разоружения…
Анчутков только крякнул.
— Ты… там… только гляди, — сказал он мрачно. — Если вдруг… кто… полезет тебя, поганца, убивать и Аньку заденет, я ж тебя своими руками добью. Ясно?
Глава 21
Глава 21
Требуется мальчик от хороших родителей в чайный магазин т-ва Василий Перлов. [1]
Вологодская жизнь.
— Знаете, а ведь такая конференция была на самом деле, — профессор вызвался выкатить моё кресло на улицу. За последние десять дней моё самочувствие снова чудесным образом стабилизировалось, причём настолько, что я и садиться начал сам. Но лечащего доктора, который всё чаще заглядывал не один, но в компании с Тимохой, это событие не обрадовало. Кажется, он чуял подвох.
И правильно.
Там, внутри, я ощущал пустоту. Сложно описать её. Я был как тот шар, который мы с Тенью разрушили. Сначала внутри было много нитей-ниточек, которые и создавали оболочку, а потом их не стало, и та схлопнулась. И вот от меня тоже осталась только оболочка. Ниточки, удерживавшие всю эту внутреннюю требуху в условно-рабочем состоянии, почти исчезли. А когда развалятся последние…
Не знаю.
Хватит ли той, что тоньше волоса, связи, чтобы перекинуть моё сознание на ту сторону? Или она тоже исчезнет? А если нет и всё получится, то… что будет с Савкой? И почему мне важно знать, что я не убью его? И трогать нить было страшно.
А ещё страшно, что она просто развеется. Сама собою.
Думать об этом не хотелось совершенно. Я и не думал.
Вон с Ленкой болтал.
С Тимохой.
Виолеттка пришла, с мандаринами и бананами, потому что ходить к больным с пустыми руками неприлично, и то, что мне их нельзя, ещё не повод выставлять сестрицу жадной дурой.
Тем более…
Ну это так, текущее… главное, что отвлекало. Ненадолго. Не полностью. Но хоть как-то. Я заставлял себя думать о Виолетткиных квартирах. О Тимохиных историях из сада. О благотворительности вот или мировой революции…
Чем не тема?
Профессор тоже каждый день приезжал. Сегодня вот и в сад выкатили коляску, такую, в которой я полулежал. Под подбородком пластиковый намордник маски болтается. К спинке прикручен кислородный баллон, чтоб ежели чего, не бегать. В руках иглы и манжеты, что фиксируют пульс, сердцебиение и чего-то там ещё.
Но хоть посмотрю.
Осень вот скоро. В зелени листвы то тут, то там желтизна проглядывает. А в остальном ничего-то и не изменилось. Парк. Дорожки. Люди. Воздух сыроватый, пахнет близким дождём. Небо тёмное. Но в целом — красота.
— В 1899 году по инициативе России состоялась международная конференция по вопросам разоружения. Фактически тогда Россия предприняла первую попытку создания общевропейской системы безопасности, но увы… поздно и безуспешно. Нет, конференция прошла с немалым пафосом. Широко освещалась в прессе…
— Но и только?
— Верно. Германия стремительно наращивала военную мощь, заводы Круппа старательно выполняли госзаказы, при том не мало способствуя тому, что эти заказы появились. Капитал желал денег, государство — оружия. И они нашли друг друга. Следом тянулась и Австро-Венгрия. И это пугало Францию, которая небезосновательно опасалась нападения и спешила в свою очередь догнать и перегнать… Англия, видя, с какой скоростью отстраивается германский флот, понимала, что ещё немного и утратит первенство на морях. Османская империя едва дышала, но старалась не отстать от прочих. В то же время промышленники, почуяв выгоду от военных заказов, не собирались отступать… к началу войны в мире накопилось такое количество вооружения, что его просто нельзя было не использовать.
Мда.
Дерьмо…
И большое.
Но это у нас. А там — мир ведь другой. И время другое. Так почему же проблемы кажутся знакомыми? И я задаю вопрос. А профессор задумывается, впрочем, ненадолго.
— Видите ли… этот момент тоже вполне объясним, если у вас будет желание объяснять, — он не увозит меня далеко, опасаясь, верно, что если отойдёт и я начну умирать вдруг, то он не успеет вернуться.
И правильно.
Но даже если я начну умирать там, в больничке, всё равно не успеют.
Никто.
— Существует мнение, что войны при всей своей ужасности двигают прогресс. Как технический, вынуждая искать новые и новые способы убийства ближних, так и социальный. Это своего рода встряска для психики общества, заставляющая его взрослеть. В том, что касается техники, я где-то даже согласен. Многие изобретения изначально сугубо военного плана затем находили истинное предназначение в мирной жизни. Взять ту же микроволновку. Новый тип излучения должен был уничтожать вражескую технику, а теперь по всему миру люди греют обеды с ужинами. Вот… но с социумом всё сложнее… в конце концов, это ваша книга. Вам и решать.
Решу.
Понять бы, что решать да как… как не допустить начала первой мировой? И почему её вообще не случилось, если всё так, как у нас?
Или почти так?
Тени.
Дарники.
Чуется, что подвох где-то здесь, среди них. Но… ладно, если получится вернуться, то разберусь. Куда важнее понять, каким таким образом простой парень Савка может остановить грядущее безумие.
И может ли.
Или…
Или надо думать скорее о том, как в этом безумии выжить?
— Да погоди ты, Савка. Сейчас кину чего. Кто ж на голой-то земле сидит? — проворчал Метелька и исчез в вагоне.
Я прислонился к боковине его, пытаясь удержаться на ногах.
Вторые сутки тут, а тело всё ещё слушается плохо. Вязкое какое-то тяжёлое. Мышцы то и дело судорогой сводит, и это заставляет Еремея хмуриться. Но говорить он ничего не говорит.
Да и что тут скажешь?
Надорвался.
Это заключение вынес Алексей Михайлович, который соизволил-таки навестить меня. И артефакт в руки сунул. Целительский. Из личных, сколь понимаю, запасов. Матрёна, под опеку которой нас с Метелькою всучили, пока Еремей иным, куда более важным делом патрулирования и охраны занят, недовольно нахмурилась. Она явно полагала, что тратить целый артефакт на какого-то мальчишку неразумно.
Но спорить с Алексеем Михайловичем поостереглась.
Только вздохнула, когда тот артефакт разломил и сунул обе половинки в мои негнущиеся пальцы.
— Держи крепче. Сейчас полегчает…
Оно и вправду становилось легче.
Зеленое марево, выплеснувшись из обломков, пронзило руки тысячей игл, а потом всосалось в тело. И кровь побежала быстрее, да и в целом мышцы, ещё недавно представлявшиеся мне каменными, слегка расслабились.
Отпускало понемногу.
И уже холодный суп, принесённый тою же Матрёной, я глотал сам. Да и миску в руках держал уверенно. А там, ближе к ночи, Еремей и массаж сделал.
Ну, в его понимании.
В моём, так я чудом не сдох от такого массажа. Однако же вон, не сдох, а второй раз и полегчало даже. На рассвете получилось и встать, и из вагона выползти, пусть и на Метельку опираясь.
— Воздух тут хороший, — Метелька и вправду бросил на землю шинельку, которых в вагоне нашлось прилично. И лучше не уточнять, у кого их взяли.
Я и так знаю.
Но… мертвецам без надобности. А нам сидеть теплее. Под вторую забрались.
— Если замёрз, можем вернуться…
— Нет. Не хочу возвращаться.
— Ага… — Метелька поёжился. — А я раньше любил, когда от так вот… светает. У нас озерцо было. И я на рыбалку бегал… рыба — это ж хорошо. И посушить можно, и уху матушка варила. Меньшие со мной просились, но я не брал. С ними возни много. Да и так-то…
Он замолчал и, сорвав травинку, сунул в зубы.
Мне вот и сказать нечего.
Сидим.
Поезд на старом месте.
И помощь не спешит приходить. Нет, какой-то там прибыл, но малый, и он же отбыл, а вот чтоб по-настоящему… ощущение, будто о нас всех проще забыть, чем спасать.
— Еремей сказал, что сегодня точно подмога приедет… из синода и так-то… целители. Ну и вообще… мертвяков заберут. Так-то их он там, — Метелька махнул куда-то вперёд, — поклали… я думал пойти, да… Матрёна злая.
— Не злая.
— А ты не слышал, как она на Еремея шипела, чтоб он нас в другой вагон отвёл, а лучше вовсе, к кострам. Мол, мы привычные, нам на свежем воздухе ничего-то не сделается. Одна лишь польза будет.
Это да.
Воздух, чуть морозный, словно намекавший на близость осени, пробирался под шинель. И это хорошо. Липкий пот, застывший на коже слоем жира, вымывался этим холодом. Да и вся прочая дрянь, которой пропитались вагоны.
— И пока на неё генерал не рявкнул, не успокаивалась… мол, в купе тесно и детям даже присесть некуда, и вовсе нехорошо, когда за одним столом с нами, считай. Вот как спасать, так мы годные, а как за один стол…
— Обижаешься?
— А ты нет?
— Не знаю, — честно сказал я. — Я пока не очень разобрался, но глупо это как-то на Матрёну обижаться. Она не особо умная.
— Зато язык без костей. Она тебя байстрюком обозвала. А про меня сказала, что на мне клейма нету…
Да уж.
Надо и вправду переговорить с Еремеем, пока чего похуже не вышло. Я вон и на лагерь, что разбили близ конца поезда, согласный. На чистом воздухе точно приятнее, чем там вот.
Туман, выбравшийся из леса, колыхался где-то совсем рядом…
— Можно? — из вагона выглянул Серега и сонно потянулся. — Я просто услышал, что вы ходите…
— Матрёна искать будет.
— Не будет. Она поспать любит, — он спустился и снова потянулся. — Ощущение такое… неприятное… как будто внутри воняет чем-то, а чем — не разберёшь.
— Это тень. И та дрянь, которую в вагон вылили, — поделился я. — Залезай. А то застудишься, Матрёна тогда точно нас живьём сожрёт.
— Она хорошая. Просто не очень умная, — Серега не заставил себя уговаривать и нырнул под шинель. — Пряник будете?