Разве бывает, чтобы полынья внутри человека существовала?
Ладно, тела. То, чем стал Анчеев, нельзя было назвать человеком. Получалось такое вот… как будто реальность выворачивали наизнанку.
Змеи же спешно расползались, захватывая пространство.
— Сав? Чего…
Я бросил взгляд на станок. Давление росло, и валы начали движение. Осталось мелочь — запихнуть тварь в машину и пускай идёт себе на переработку. Только вот что-то подсказывало, что она с этим планом может не согласиться.
— Ты в сторону… и не маячь.
Я попытался ткнуть в тварь багром, но хлысты-змеи перехватили его, норовя выдернуть из рук. Тьма, рванув наперерез, толкнула тварь в грудь. И от удара её разрыв в грудине увеличился, а Тьма едва увернулась от потока тварей, что рванули в разлом, будто ждали…
Или и вправду ждали?
С той стороны?
Нет, тогда они должны были бы знать, где ждать. А это уже в принципе проявление разума, хотя… Тьма вон даже разговаривает. И в разумности её у меня сомнений нет.
Эти же…
Призрачные крылья взбивали воздух. Они едва касались моего лица, в последний миг ускользая и взбираясь выше, дальше. Под ногами мелькало что-то крысоподобное.
А из раскрытого рта, с выдохом, ко мне устремился рой пчёл.
Не долетел.
Тьма оказалась между нами и, растянувшись тонкою плёнкой, просто вобрала в себя тварей.
— Уходи, — шелест в голове. — Сильный. Там. Идёт.
То есть, это лишь свита? И щупальца… щупальца продолжали вываливаться из живого разлома. Они почти полностью скрыли тело Анчеева. И теперь он весь казался одной лишь огромною шевелящеюся горой.
Призрак щёлкнул клювом, сбивая очередную тень.
Он теперь был рядом.
Так. Уйти мы можем, но… и даже разумно будет, уйти. Хрена из себя героев строить, только… самолюбие? Что-то иное? Меня прямо дрожь пробирала от этой твари. А от близости разлома самого наизнанку выворачивало. Я не мог его оставить. Просто не мог. А потому…
— Эй, — я разжал руку, позволив багру упасть в шевелящийся ковёр. — Ты меня понимаешь?
— Разум. Нет, — доложилась Тьма, и я уловил её неодобрение.
— Ты большая и сильная… — я наклонился и вытащил нож. Если револьверов и иного огнестрела полиция не одобряла, то вот к ножам относилась равнодушно. Ножи здесь и у детишек были.
Вот и у меня нашёлся.
План складывался идиотский, но какой уж есть.
— Хочешь сладенького? — поинтересовался я и полоснул ножом по ладони.
Щупальца зашевелились.
Нет, они и так-то шевелились, но сейчас особенно бодро. Они прямо заплясали, а потом потянулись ко мне, при этом норовя поймать капли крови, которые упали на пол.
И не только они.
Все-то твари, что успели вырваться, разом развернулись. И я поймал на себе взгляды многих и многих глаз. И как-то вот неуютненько стало.
— Савка, ты чего творишь-то? — шёпотом спросил Метелька, подступая ближе. — Ты совсем больной?
— По ходу, совсем, — я не стал спорить. — Теперь давай, когда полезет, ныряй под станок, а я…
Я отскочил, позволив щупальцу ударить мимо. И Тьма с готовностью впилась в него, отгрызая кусок. А с другой стороны с не меньшим энтузиазмом в тварь вцепился Призрак.
— Иди, иди… цыпа-цыпа…
Я забрался на приступку.
— Палку!
Метелька сунул в руку багор.
— И готов будь…
Я взялся за край.
Приступочка изнутри узкая. И прогибается. И кажется, приварена весьма условно. Если я бухнусь… пар в системе был, и валы раскочегарило. Они вращались, поблескивая отвратительно чистыми плавниками ножей. И как-то даже живо представилось…
Так.
Потом буду представлять.
Я полоснул ножом, расширяя рану, и щедро плеснул кровью на ножи и валы. И теперь… с тенями работать учил Мишка. У самого у него не особо получалось, но теорию он знал. Тьма, откликнувшись на зов, поспешила рассыпаться пылью, укутывая меня собой, таким вот душным зыбким облаком, которое размывало границы.
— Тяни, — сказал я Метельке, цепляясь одной рукой за борт, а другой — за багор. — Давай…
Рывок.
И ступенька, от которой я отталкиваюсь, хрустит и, кажется, подламывается, но тело моё уже переваливается через край, падая неловко, неудачно. Плечо пробивает болью, и полог на мгновенье осыпается, но я собираю его.
Я успеваю нырнуть ниже, туда, под деревянную платформу, которую поставили, потому что машины слишком высоки и громоздки. Он подгнила.
И внизу пыльно.
Воняет.
Метелька, благо, сообразив, прижимается ко мне. И Тьма ложится поверху, а рядом растягивается Призрак. Крылья его расправляются, пусть даже они пока малы, но он делится силой с Тьмою и ворчит.
Он тоже недоволен.
Но куда более недовольна тварь. Она меня потеряла. Такого сладкого, такого близкого. И щупальца шарят там, наверху. Она чует ещё запах моей крови, но, не найдя источника, решает отправиться по следу. Тварь уже в достаточной мере выбралась в наш мир, чтобы обрести подобие плоти.
И вал цепляет её.
Я слышу вой.
И злость.
И ярость, которая заставляет тварь обрушиться на машину. Она пытается вырвать щупальца и суёт новые, которые тоже наматывает на вал. И ножи с лёгкостью перемалывают свежесотворённую плоть. Но тварь большая, её много, и железная боковина станка вибрирует. Я слышу гудение и хрип, который выдаёт, что машина-то довольно старая.
Так… надо ещё.
Думай.
И вылезай.
— Метелька, сиди…
— Савка, чтоб тебя… — он ползёт следом. — Я тебя сам пришибу!
Но ползёт.
Твари было не до нас. Её частично затянуло в машину, и теперь воздух конкретно так вонял той стороной. Мертвенный дурной запах. Но она сопротивлялась. Тело Анчеева, больше похожее на иссохшуюся шкурку, прилипло к чёрному кому. Полынья не закрылась, но теперь я чувствовал, насколько она нестабильна. Ещё немного и…
Только тварь слишком велика. А станок гудел и ходил ходуном. И кажется, оставалось ему недолго. Сбоку со свистом вырывался пар. Значит, кожух пробило. Вот внутри что-то ухнуло, заскрежетало.
Так, если тварь освободится…
Я огляделся.
Вот.
И здесь был багор.
Я подхватил его, а потом, призадумавшись, оплёл своею силой. И вытянул в подобие копья. А потом, приблизившись к твари, воткнул эту штуковину в самый разлом. Визг существа смешался со скрежетом и воем пара. Свист нарастал.
— Бежим…
Я видел, как вырываются всё новые струйки пара, заставляя дрожать патрубки. Я даже видел мельчайшие трещины в них. То, как ширятся они. Я видел, как рассыпается металл. Как того и гляди рванёт он…
— Савка!
Я очнулся от крика.
И пинка. И упал. И рассеченная ладонь отозвалась болью. А боль привела в сознание.
— Бежим… — голос Метельки доносился откуда-то издалека. Я его почти и не слышал. Но всё равно понял. И поднялся, отталкиваясь от пола, понимая, что опаздываем.
Мы успели даже рвануть к дверям, которые почему-то теперь были такими далёкими.
А воздух вот сделался вязким, что кисель.
Мы и до этих дверей успели добраться.
Почти.
А машина всё-таки рванула.
Грохот оглушил. И волною раскалённого воздуха толкнуло в спину, да так, что на ногах я не удержался. И пол, который ударил в лицо. А рядом выматерился Метелька, проклиная и меня, и революционеров, и просто так…
— Дерьмо, — сказал я, поворачиваясь на бок, удивляясь тому, что жив.
— Ещё какое, — Метелька стёр с лица кровавые сопли. — Ну его на хрен такую революцию!
[1] «Катехизис революционера» — устав революционной организации «Народная расправа», составленный Сергеем Нечаевым в 1869 году.
Глава 11
Глава 11
Его превосходительство генерал-губернатор принимал вчера у себя во дворце поздравление от подведомственных ему чинов по случаю благополучного трехнедельного правления его краем. [1]
Ежедневник «Телеграммы»
Я сидел у стены, пытаясь отдышаться. Ребра ныли. Спина ныла. Руки ныли. Такое вот подзабытое уже чувство, что организм того и гляди на куски развалится. И выпить бы для успокоения души.
Можно, конечно.
Мы по местным меркам достаточно взрослые, чтобы пить. Да и в целом в здешних кабаках паспортами и возрастом мало кто интересуется. Были бы деньги и твори, чего хочешь.
Деньги были.
Но хрен вам.
— Сав, допрашивать станут, — Метелька сидел рядом, у стены и тоже шевелился тяжко, нехотя. Явно прилетело и ему.
— Всенепременно.
Цех закрыли.
Дверь опечатали. Внутренний двор был полон людей, что рабочих, что пришлых. Вся королевская конница, вся королевская рать… ладно, не вся.
И без коней.
На грузовиках прибыли и солдатики в мышастых шинельках, и бородатые, звероватого вида казаки, которые проходную перекрыли, и жандармерия. Этих, пусть и одетых в цивильное, люди сторонились куда больше, чем казаков с солдатами.
— И это ещё не повод закрывать всю фабрику! — нервный голос нового управляющего перекрыл общий гул людских голосов. — Вы хоть понимаете, какие это убытки⁈
Военный чин, которому выпала высокая честь объясняться, морщился, кривился, но отвечал тихо, а потому разобрать, что именно он там говорил, не получалось. Тени я отозвал и спрятал, потому как мало ли, кого сюда пришлют.
Да и не в том они состоянии, чтобы по округе носиться.
— И чего говорить? — уточнил Метелька.
— Говорить… правду. Что пришёл Анчеев, кинул бутылку и себе глотку вскрыл. А оттудова хрень полезла и Митрича убила. Можно матом. Так оно эмоциональней и доходчивей буду.
— А… как мы… ну её? Того?
— А никак. Мы вообще не виноватые, что тварь глупая. Мы ж как, побежали прятаться, она за нами, только мы под машину, а она наверх. Вот её на валы и накрутило. А там уж порвало. И машина взорвалась с перегрузу. Как-то так. Если стращать начнут, играй дурачка…
Я сглотнул слюну и зажал рот руками.
Сила внутри колобродила, ощущение такое, будто обожрался и так, что шевелиться лень. И нельзя, потому что любое неосторожное движение может привести к тому, что сожранное от жадности организм покинет. А мне переварить бы.