— Тут и чудо может быть, и ловушка. Скажем, вот пустят слушок, что Слышнев жив. Вы и заволнуетесь…
— Кто «мы»? — он разогнулся. А прям белый весь.
— А ты и твои приятели, которые с товарищем Светлым дружбу водят.
— Света?
— Я ничего не говорила.
— А там и говорить не надо. У тебя ж на лбу всё написано, а что не написано, так в разговорах твоих читается, прям между строк, — я всё-таки поёрзал и сел, опираясь на узкий подлокотник. — Фабрика — ваших рук дело. И не отрицай, не на допросе. Хотел бы сдать — сдал бы давно.
— А ты не хочешь?
— Пока дядька молчать велел.
— Послушный мальчик, — он осклабился, мол, я маленький и старших слушаюсь, а вот он, Симеон, стало быть, большой и весь из себя самостоятельный. Ну-ну, пускай и дальше так считает.
— Какой есть. Может, они там с твоими договорятся, может, нет… не моего ума дело. Да и вообще я о другом хотел. Случай больно удобный. Сам посуди. Привезти умирающего, пустить байку, что он выздоравливать начал. И ждать. Вы ж не упустите случая, полезете добивать.
И по лицу понятно, что угадал.
— Ты преувеличиваешь, — сказала Светочка мягко. — То, что произошло на фабрике, случайность… и сейчас… мы никого не убиваем! Мы за мирное решение народной проблемы.
Симеон рот открыл.
И закрыл.
Явно ему про мирное решение высказаться хотелось. Но сдержался. Молодец. Взрослеет.
— Ты же сам говорил… — своё раздражение он направил на меня. — Про Церковь.
— И опять скажу. Сказать — это недолго. Языком пахать — не мешки ворочать. Сам голову включи, воитель. В том и проблема, что может и так быть, и этак, и вообще по-третьему, а как, того ни ты, ни я не допрём. Может, он вообще давным-давно помер, ваш Слышнёв. А может, завтра вон на ноги встанет и воевать побежит.
Надеюсь на второе, но первого тоже не исключаю.
Что-то нет у меня доверия к высоким ангельским технологиям.
— Но, — говорю, глядя в глаза Симеону. — Тут есть один вариантец…
— Какой?
— Уточнить.
— И… кто уточнять станет?
— Ну… мы вот можем. Всё одно ж в госпитале торчим.
— Ага, — подхватывает Метелька. — И ещё торчать будем…
— Это… было бы неплохо, — Симеон отряхнул тросточку, но только грязью заляпался. — Но… мне действительно пора. Светлана, ты не проводишь меня до ворот? На парочки внимания обращают меньше и…
Тени я выпустил.
И нет, убивать мы этого героя не станем. Просто присмотримся.
[1] На основе заметки в газете «Екатеренбургская неделя», №13, 1892 г.
Глава 24
Глава 24
При естественном порядке вещей общество постоянно выводит из строя своих нездоровых, слабоумных, медленных, колеблющихся, неверных членов. Вмешательства же благонамеренных людей останавливают этот процесс очищения и даже увеличивает разложение, абсолютно поощряя умножение безрассудных и некомпетентных. [1]
«Социальная статистика». Запрещено цензурой.
— Ты им веришь? — Симеона хватила ненадолго. До поворота промолчал, который на дорогу выводит, а та уже и к воротам госпиталя.
Тьма трусила с одной стороны, Призрак, тоже пожелавший прогуляться, с другой. Он принюхивался к запаху Симеона, и я уж заодно.
В вязкое ароматное облако кёльнской воды, которую тут продавали в аптеках на разлив, вплетались знакомые лилейные ноты. Они почти истаяли уже, растворившись в какой-то химии, но я всё одно учуял.
Смерть.
И Симеон имел к ней непосредственное отношение.
Стало быть, мальчик как минимум рядом стоял. С кем? И где? Нет, может, кто-то там, из бедных, которых он навещал, и преставился во время визита, но что-то подсказывало, что всё немного сложнее.
— Ты о чём?
А вот от Светланы пахло солнцем. И главное, что запах этот манил теней. Вот раньше он не ощущался, то ли от усталости моей, то ли перебиваемый больничными, но теперь и Призрак, и Тьма оба стремились за ним. Они собирали, впитывали остатки этого запаха, а я не мешал.
— Строишь им глазки. Будто я не вижу, — злость из Симеона выплёскивается. И Тьма ворчит, потому что запах солнца становится слабее.
А кто сказал, что теням чуждо солнце?
— Я не очень тебя понимаю.
— Конечно, вы одной крови… встречаешься с этой… Татьяной, — сказал, как выплюнул.
— Да. Представляешь, она предлагает открыть школу! Настоящую! У них остались деньги от продажи поместья. И можно выкупить дом. Конечно, не в центре, но в центре нам зачем? А вот её кузен нашёл лавку, которая продаётся. Там хорошее место. И сегодня мы идём смотреть.
Молодец, Мишка. Быстро он.
— Там даже кое-что из мебели останется…
— А ты и рада?
Симеон резко обернулся. И Светочка остановилась.
— Сёма? Что с тобой?
Ревность. И злость. И дерьмо, которое есть в каждом человеке. Просто одни держат его в себе, понимая, что оно их, личное, для внутреннего пользования. А другие щедро выплёскивают на ближних своих.
— Ничего, — он, кажется, сообразил, что перебарщивает. — Просто вы… ты… она такая… такая… дворянка. Видно сразу.
— Я тоже, — Светочка пожала плечами.
— Нет. Ты другая. Ты добрая. И чистая. А она… смотрит на меня, как на дерьмо.
— Тебе показалось.
— Нет! — рявкнул он. — Я вижу. Знаю. Такие как она… только дразнятся. А потом смеются. Издеваются.
Ох, чудится, на Сёмкином жизненном пути не обошлось без прекрасной дамы. И дело закончилось хреновато. Во всяком случае для самого Симеона.
— Ты её совсем не знаешь. Это лишь маска. Воспитание. Мне тоже постоянно твердили, что нельзя проявлять эмоции, — Светочка сама взяла Симеона под руку, он и успокоился. — И что главное — сдержанность и вежливость, а иначе сочтут невоспитанной. Но у меня никогда не получалось сдержанной быть. Танечка — другое дело. И ты не справедлив к ней. На самом деле она очень добрая, если хочет потратить деньги на школу, а не на себя.
— Откупается. Знает, что заработала капиталы нечестным трудом. Её предки угнетали…
Скучно.
Впрочем, на этот раз Симеон сам затыкается. И доходят они почти до ограды, у которой дежурит сонный, разомлевший на солнышке, жандарм. На парочку он смотрит, но так, по-доброму, снисходительно, как люди пожилые и в целом довольные жизнью, смотрят на тех, у кого жизнь только начинается.
— Сёма, ты преувеличиваешь. Никого она не угнетала, а за предков, ты сам говорил, мы не отвечаем. И вообще, тебе просто нужно познакомиться с ней поближе. Хочешь? Мы встречаемся вечером и завтра тоже. Можешь с нами. Вот увидишь, она — чудо!
Причём это было сказано с абсолютной убеждённостью.
Вот реально же блаженная.
И в блаженности своей непробиваемая. А главное, я пытаюсь понять, хорошо это или нет, но не выходит. Наверное, если для нас, то хорошо, а вот для самой Светочки? Впрочем, когда святым было просто?
— А этот её брат? Он тебя не пугает?
— Тимофей? Он тоже славный…
А Симеона прямо передёрнуло.
— Славный? Он… он же… ненормальный! — Симеон больше не пытался сдержать отвращение. — Он сумасшедший, он…
— И снова ты не прав. Тимофей болен и только. Это как контузия. И поправится он обязательно.
Я в это тоже верю. А тени подбираются ближе.
Так, стоять.
Мне этого типа тоже прибить хочется, но не надо моё желание принимать за инструкцию к действию. Во всяком случае, пока.
— Ты серьёзно?
Заладил, попугай.
— Конечно. Мы с Танечкой долго говорили…
Когда успели только?
— Когда вы успели? — удивился Симеон.
— Так вчера же. Вечером. Когда ты ушёл. Мне стало так одиноко в доме. Так пусто… я и решила позвонить. Номер Танечка оставила. Мы и встретились.
— Тебе нельзя выходить из дому!
— Почему?
Вот именно. Хороший вопрос.
— Это… это не безопасно! Ты хотя бы сопровождение взяла?
Точнее охрану.
— Зачем? — Светочка моргнула. — Недалеко ведь. Мы в кофейню зашли. Там так уютно… я целую вечность не бывала в кофейнях…
— Жалеешь?
— Что? Нет, конечно. Татьяна пригласила, а я… я подумала, что почему бы и нет. Ты всё равно на всю ночь ушёл. Светлый с тобой…
— Я работал!
— Понимаю, — кротко ответила Светлана. — Я и подумала, что почему бы не встретиться. Вот мы и говорили… и Тимофей тоже был. Татьяна всегда его с собой берет. Тем более, что её кузен тоже работал, и оставить было не с кем.
— И в школу вашу тоже потянет?
— Конечно. Он тихий. И забавный. Он мне рисунок нарисовал. Красивый, кстати… только не очень понятный. Там колонны, и чаша треснутая, из которой чёрная вода течёт. И всё такое… словами не рассказать. Я подумала, что нужно купить ему краски. Как считаешь? Масляные, наверное, нет. Их оттирать тяжело. И растворители опять же. Вдруг да выпьет? А вот акварель — в самый раз…
— Свет, ты себя слышишь? — Симеон не выдержал и развернулся, навис над хрупкою фигуркой.
Э нет, дело там, конспирация или ещё что, но если он девчонку хоть пальцем тронет, то… Тьма подобралась, готовая броситься.
— Ты реально готова возиться с этим… ненормальным? Может, ещё замуж за него выйдешь? А что? Он благородный, пусть без мозгов, но…
— Хватит, — голос Светланы стал жёстким. — Я тебя не узнаю. Зачем ты так говоришь?
— Как так?
— С отвращением. Как будто тебе противно.
— А тебе не противно? Смотреть на него? Говорить с ним. Нянчится… а когда начнёт слюни пускать, вытирать станешь?
— Если понадобится, — и вновь же спокойно. — Это просто человек. Он болен. И заболел не по своей вине.
Светлана отцепила руки Симеона от своего пальтеца.
— Тебя ведь не пугают другие больные?
— Я не боюсь!
— С той же чахоткой, хотя она довольно заразна. С ожогами. Со шрамами. Я видела, ты с ними говоришь спокойно, а тут…
И взгляд у неё выжидающий. Симеон под этим взглядом теряется.
— Просто… просто… я боюсь ненормальных, понимаешь? От них никогда не знаешь, чего ожидать. Вот он спокойный вроде, а потом возьмёт топор и всё…