— Всё равно это как-то… неправильно, — отступать братец не намерен.
— Почему?
— Ты же не только с ним гуляла…
— Не только, — спорить Татьяна не спорила. — Мне, к слову, Роберт Данилович предложил место при больнице.
— В этом нет нужды! — Мишка аж вскинулся.
— Есть, — Татьяна склонила голову, глядя спокойно и даже насмешливо. — Во-первых, это явно полезно… там своеобразная атмосфера.
— Да уж… — Мишка налил чаю. — Своеобразней некуда.
А чего он хотел? Пусть больничка Святого Евстафия и была куда приличней той, в которую нас Еремей когда-то водил, но всё одно была больницей с её характерными запахами и болью. Впрочем, Мишку волновал не столько факт, что больничка — для юной девицы место не самое подходящее, сколько пребывание в этой самой больничке вышеупомянутого Роберта Даниловича. Вообще целителей было двое. Модест Евстафьевич, лет этак шестидесяти семи от роду, а потому с точки зрения Михаила вполне безопасный. Или, может, не в возрасте дело, но в наличии суровой жены, заведовавшей сёстрами и финансовыми делами больнички, а заодно приглядывавшей и за супругом. Женщину эту я видел. Она и вправду одним взглядом все лишние мысли осаживала. Но помимо старшего целителя имелся ещё Роберт Данилович, который был мало того, что подозрительно не женат в свои тридцать четыре года, так ещё и внешностью обладал самой подходящей для коварного соблазнителя.
— А во-вторых, мне это нравится, — сестрица выпрямила спину и потянулась за сушкой.
— Вскрывать чирьи и накладывать повязки?
Мишка закипал. И ёрзал. И бровями шевелил, на меня поглядывая, мол, помогай аргументами и в целом-то.
Не собираюсь.
— Что в этом дурного? — возразила Татьяна. — На самом деле я лишь ассистирую. Готовлю инструмент. Мешаю растворы. На большее, к сожалению, не гожусь. Но Роберт Данилович уверяет, что у меня отлично получается успокаивать пациентов. Что с моим появлением в клинике дышать легче стало.
И это правда.
Птаха вон выглядывать не спешит, но в прошлый раз Татьяна обмолвилась, что та уже почти вернулась к прежним размерам. Больничка, может, и не фабрика, но всякой погани там имелось. Главное, что погани мелкой и относительно безопасной. Можно сказать, диетического свойства.
— Кроме того, вы все заняты своим делом. Они вон на заводе. Ты — в своей мастерской. И возвращаться не спешите. А я тут одна…
Не совсем, но да, блаженный Тимоха с Еремеем — не та компания, в которой можно развлечься.
— А когда я одна, я начинаю думать о… всяком, — осторожно произнесла Татьяна. — Иногда мне хочется плакать. Иногда — убить кого-то. Второе чаще.
Я верю.
В паспорте фамилию любую нарисовать можно, но натуру пером не выправишь.
— Я начинаю злиться… это плохо. Злость отзывается на Птахе. И дар… с ним и без того было сложно, а сейчас вовсе. В больнице же я при деле.
— Почему там⁈ — Мишка вскочил. И сел.
— А где?
— Ты… можно найти какое-нибудь другое занятие?
— Какое? — поинтересовалась сестрица, глядя на Михаила с лёгким прищуром. Вот сдастся братец, тут и думать нечего. Он у нас ещё тот подкаблучник. — Куда мне пойти? В гувернантки? Так рекомендаций нет, да и Тимофея я не брошу, а гувернанток обычно с проживанием берут. Его же к приличному дому и на выстрел не подпустят. Что ещё остаётся? Прислуга? Или вот в проститутки сразу…
— Таня! — Мишка аж пятнами пошёл.
— Ой, да ладно, можно без этого лицемерия. Хорошо. В телефонистки? Или стенографистки? Так у меня пальцы плохо гнутся, писать могу, но медленно. Кому такое счастье надо?
— Тебе нет нужды работать.
Нет. Вот реально. Тех денег, которые мы прихватили, хватит не на один год жизни. Даже если не сильно экономить.
— Нужды нет. Желание есть. И если ты не можешь предложить другой вариант, я отвечу согласием. Уже ответила.
Вот, зараза.
— Тем более Тимофею там хорошо. Роберт Данилович, к слову, придерживается мнения, что многие душевные болезни не стоит лечить, но нужно лишь создать условия, при которых душа сама затянет свои раны. А это покой и та обстановка, которая приятна пациенту. Тимофею же нравится находиться в больнице.
Как и Татьяне.
— Он там меняется… знаешь, неуловимо, но… и Птаха рядом постоянно. Мне даже кажется, что она делится… ну… понимаешь?
Мишка осторожно кивнул. Его тень всё ещё пряталась, а братец, как понимаю, не сильно горел желанием её вытаскивать и воспитывать.
— Я просто чувствую, что нам это нужно. И… здесь я точно с ума сойду.
И снова же, понимаю. Целыми днями торчать в четырёх стенах, развлекаясь лишь чаепитиями с хозяйкой да разговорами о важности устройства личной жизни, — так себе перспектива. У любого нормального человека крыша посвистывать начнёт.
Так что… пускай себе.
А к этому Роберту Даниловичу приглядимся. Глядишь, если человек неплохой, то и пристроим сестрицу, а там и отправим куда, к морю там или где ещё тихо, спокойно и размеренно.
Пускай обзаводится семьёю.
Детишек там рожает.
Обставляет новый дом, чтоб фарфор там, безделушки и занавесочки. И забывает о том дерьме, в котором мы оказались. А с войной мы и сами как-нибудь справимся.
— Извини, — Михаилу, кажется, тоже что-то этакое в голову приходит. Вон, взгляд отвёл. Говорю же, подкаблучник. Татьяна посмотрела на меня. А я что? Я не собираюсь спорить. Мне предыдущий жизненный опыт подсказывает, что незанятая женщина — потенциальный источник проблем.
А их у нас и без того хватает.
— Кстати, Тимофею Роберт Данилович нравится… — завершила разговор Татьяна. — Пейте чай, а то остыл почти. И ещё. Еремей, ты же их сопроводишь?
— А то… всю жизнь мечтал на ещё живых революционеров поглядеть. В этой… как вы там выразились? В естественной среде обитания.
[1] Цитата из письма Ленина в Боевой комитет при Санкт-Петербургском комитете от 16 октября 1905 года. Сокращённый вариант. Полный цитировать не рискну.
Глава 6
Глава 6
Полагаю необходимым принять деятельнейшие меры к изысканию соучастников сих гибельных обществ, внимательно, со всею осторожностью, рассмотреть и определить предмет намерений и действий каждого из них ко вреду государственного благосостояния, ибо, руководствуясь примером августейших предков наших, для сердца нашего приятней десять виновных освободить, нежели одного невиновного подвергнуть наказанию. [1]
Из обращения Государя к министру юстиции князю Вельянову
Нужный дом мы нашли без труда, хотя ехать пришлось прилично. Вообще, как я заметил, если центр города застраивался сообразно архитектурному плану, чтоб тут не хуже, чем там, то окраины жили своей собственной жизнью. И тут находилось место всем, что фабрикам с заводами, что заводским слободкам, выраставшим окрест будто бы сами собой. Местами по-над хаосом строений из кирпича и дерева, часто гнилого или перебранного, вздымались каменные острова купеческих особняков. Сотворённые каждый на свой лад, согласно хозяйским представлениям о красоте и богатстве, они то раскидывали каменные крылья на подпорках-колоннадах, то поднимали миниатюрные башенки или слепили глаза сиянием куполов, мало отличавшихся от храмовых. В общем, кто во что горазд. Судя по виду и этот дом во времена былые принадлежал человеку состоятельному. От той поры осталась чугунная ограда изящного литья, дубовая дверь, ныне подпёртая камнем, и полуголая мраморная девица, стыдливо скрывавшаяся в тени. Сверху на статую падали плети то ли плюща, то ли винограда — без листьев не понять. Справа подпирали прутья разросшегося не в меру куста.
— Ой, вы пришли! — на ступеньки выбежала уже знакомая нам Светлана, ныне обряженная в клетчатое платье с пышною юбкой. — Знаете, я была уверена, что вы примете наше приглашение! А вот Сёмочка сомневался.
— Приму, отчего ж не принять.
Особенно, когда заплатить обещали. И в целом-то.
— Это Метелька. А это дядька Еремей. Ему вот тоже стало любопытственно, чего тут у вас.
Если появление Метельки девицу не удивило, то вот на Еремея она уставилась с подозрением. И даже нахмурилась, явно раздумывая, можно ли пускать нас, таких неожиданных.
— Так мы войдём? Филька говорил, что у вас тут школа.
— Школа? Ах да… и школа тоже. Вам повезло, вы умеете читать и писать, тогда как подавляющее число людей рабочих безграмотны! — она счастливо выдохнула, уцепившись за привычную тему. — Это удручающе! Вы знали, что больше половины детей не посещают школы![2]
— Понятия не имел.
— Вот! Это тот случай, когда общество в слепоте своей отказывается признавать…
— Светик, ты сейчас сходу заболтаешь наших гостей, — на пороге появилась женщина постарше. Её узкое лицо, как бы вежливо выразиться, сохраняло ещё признаки былой красоты.
Очень уж былой.
Ныне она стала одутловата. Щёки обвисли, тогда как от уголков глаз протянулись нити морщин. В гладких волосах поблёскивала седина. Однако женщина определённо не желала мириться с возрастом. И морщины прятала под белилами, а вот глаза подводила щедро, отчего те казались чёрными.
— Им это может быть не интересно.
В глазах Светланы появились обида и удивление. Ну да, как может кого-то не интересовать состояние образования Российской Империи.
— Доброго дня, — женщина позволила себе улыбнуться и протянула руку, которую я пожал. А вот это ей не понравилось. Вон, едва заметно дрогнула губа, будто женщина хотела сказать что-то, наверняка резкое, едкое, но сдержалась.
— И вам здрасьте, — ответил за меня Метелька. — А мы тут вот… а вы кто?
— Эльжбета, — представилась дама.
А вот взгляд у неё выразительный. И оценивающий. Оценили нас с ходу.
— Эльжбете принадлежит этот дом! Она любезно предоставила его для нашей школы. И ещё больницы.
— У вас тут больница?
— Это скорее Светочке хотелось бы думать, что у нас тут больница. Скорее такая смесь аптеки и фельдшерского пункта. Целителя, увы, мы не можем себе позволить.