И тех, других, которых она поглощала, просто прикасаясь, выплавляя в жижу. А уже её всасывала в себя, рокоча от удовольствия. Главное, надо понять, что дальше.
— Он… болел? — уточняю у Метельки.
— Так да… грудница… такая, которая теневая, с той стороны. Дядька Еремей прежде знатным добытчиком был. Хаживал, — Метелька постепенно успокаивался, уверяя себя, что причиною происходящего — та самая грудница. — Ну а после да… тень никого не щадит.
Сказано это было уже иным, взрослым почти тоном, на который мы с Савкой кивнули.
— Кашлять стал. Хворать… помрёт, да? — впрочем, этот вопрос Метелька задал шёпотом и на ухо.
— Х-хрен… в-вам… — Еремей встал на четвереньки и его скрутил приступ кашля. А я потянул тень обратно. Нажралась? Вот и хватит. Нет, человека есть нельзя… даже если он пахнет так, что сожрать охота. И главное, я тоже ощущал дурманящий аромат из боли, ненависти, надежды, всяких иных сложно различимых эмоций. И понимал, что разодранное другими тенями тело — слабо.
Что и душа, вот она, сладкая и подгнившая, как… читал где-то, что медведи очень падаль жалуют, что порой свежие туши оставляют специально, чтоб гнить начали. Что так-то им вкуснее. Выходит, что тень наша — сродни медведю?
Ладно…
Еремей сплюнул на землю кровяной ком. И медленно так разогнулся. Он двигался осторожно, прижав левую руку к рёбрам. И взгляд его был устремлён на меня.
В меня.
Нехороший такой взгляд.
Может, не надо было тень отзывать? Сожрала бы этого вон, а свалили бы на болячку. Грудницу. На резкое её обострение. Бывает же?
— Ох… — Еремей вытер губы ладонью, поглядел… я увидел чёрное на белом. Кровь? Вероятнее всего. И Метелька схватил меня за руку. Я чувствовал, что одно резкое движение, и он сорвётся на бег.
Надо бы и нам, но…
Далеко не уйдём.
— Охотник, — произнёс Еремей. — Мелкий, а… дышать легче стало. Вытянул?
— Вроде… извините… там у вас… тёмное… как червяки, — я говорил, запрокинув голову. Еремей возвышался этакою глыбиной. — И так захотелось их забрать… так… это дар… развивается. Третья стадия.
Ни хрена не уверен, но Еремей кивает.
— С-спасибо, — выдавливает он и пытается сделать вдох. Только снова заходится в кашле. И выплюнул новый ком. Тёмная капля потекла по подбородку. — Ишь ты… и вправду дышать легче…
— Там… внутри… разодрали всё. Кажется. Целитель надо. Червяков я убрал… а что разодрали.
— С остальным справлюсь, — Еремей наклонился, а потом присел, заглянул в глаза и глядел долго-долго.
А Метелька за спиною выдыхает с облегчением. Дошло, что прямо здесь и сейчас убивать нас не станут.
— Ну… идём тогда, Охотник, — Еремей берет Савку за руку, и Савкина ладонь тонет в огромной этой лапище. А тень сыто ворчит, потому как запах стал слабее, но не исчез. И дотягивается-таки до Еремея, и впитывает эту мерзость в себя…
Собаки тоже, если так-то, падали не чураются.
Еремей ступал медленно и осторожно. И дверь автомобиля открыл. И Савку усадил, верно, опасаясь, что сам тот не справится. Меж тем на Метельку он внимания вовсе не обращал.
— Ты… это… другим разом, — зашептал Метелька, когда Еремей удалился. — Предупреждай. А то и вовсе… повезло.
Он выдохнул и пот со лба смахнул таким, театральным жестом.
— Кто он?
— Дядька Еремей? Он при Мозыре за… с теми, кто должён говорит. Или с несогласными. Или так вот… жестокий — страсть! Говорят, что один купец платить не хотел. Кричал, что государство его защитить должно… так Еремей ему все-все косточки ломал, по одной вот…
Правда?
Нет?
То, что человек в шинели был далёк от святости и вообще не сильно-то парился соблюдением закона, я и так понял. Душа его за то говорила. И тень согласилась, что хорошая душа, многое на себя приняла, потому-то и пахла вкусно.
Для тени.
Интересно, если разрешу, то она сумеет сожрать? И как скоро сделает? Так… это теория и ещё раз теория. Никого жрать мы не станем. Пока во всяком случае.
Тень вздохнула.
Но спорить не стала. А воротившийся Еремей сунул в руки огромный пакет.
— Ешьте вон. А то ехать и вы голодные. С голодного работника толку мало.
В животе тотчас заурчало, и не только у меня. Но Метелька руку в пакет совать поостерёгся, точно предоставляя мне право первым выбирать. Я и выбрал.
Пара калачей.
Хлеб, причём мягкий… ага, а тут и мясо. Курица? Точно, жареные куриные ножки, жирные до того, что этот жир, сдобренный специями, по пальцам потёк. И запах офигенный. Савка без моего понукания в ножку впился.
— Голодные, — с непонятной нежностью в голосе произнёс Еремей. — В приюте-то, чай, не кормят.
— Кормят, — проговорил Метелька с набитым ртом. — Но не мясом.
— И то дело. Мяса, небось, на всех не напасёшься. Вы ешьте, ешьте…
И снова кашель.
Плевок…
— Ешьте… пить вот только вода если.
Еремей протянул флягу.
— Благодарю, — ответил я вежливо, потому как он вовсе не обязан, но заботится. По-своему… а что не ангел, так и я ничем не лучше. Нет, костей самолично не ломал… точнее и это случалось как-то, и не только это, но давно.
Интересно, та, моя душа, она бы приманила тень?
Или как?
Додумать не успел, потому как дверь распахнулась, выпуская сразу двоих.
— Ну чего ты… — этот нервный псевдоженский голосок заставил Еремея отвернуться и сплюнуть. — Ну классный же вариант! Знаешь, сколько за такую дадут?
— Веревку тебе. Другую — мне. И это в лучшем случае… — огрызнулся Мозырь и, остановившись, развернулся, да так резко, что бежавший за ним Сургат врезался в вора. За что и получил по лбу. — Вот я не пойму, у тебя от успехов глаза застило или от дури? Помнится, клялся, что больше не употребляешь.
— Я? Я не употребляю! Что ты! Ни-ни… — Сургат отступил и перекрестился.
Был он сейчас не в халате, но в какой-то мешковатой, не по размеру, одежде.
— Тогда совсем не понятно, почему ты сам не соображаешь…
— Да никто не узнает! Сегодня заказ исполним, а завтра уже девки в городе не будет…
— Идиот, — Мозырь произнёс это с тоскливой обречённостью. — Какой же ты идиот… ладно, вернусь — объясню. И смотри, узнаю, что за моей спиной игру затеял…
Движения я не уловил.
Просто у Сургата вдруг подкосились колени, и он упал бы, если бы не ладонь Мозыря, нежно сдавившая горло.
— Я ж могу решить, что ты, дружочек, стал опасен… — произнёс он мягко, нежно даже. — Что заигрался… перешёл границу… создал проблемы и не только мне. А помнишь, о чём мы говорили? Хочешь жить долго и хорошо — не создавай проблемы важным людям…
Он разжал руку и Сургат упал на колени.
А Мозырь, повернувшись к машине, велел:
— Заводи.
[1] Вполне себе оригинальный рецепт, если кто захочет попробовать. В тот же день в меню значились суп с фаршированными клёцками и тушёный шпигованый огузок с репой.
Глава 24
Глава 24
«…извещает о прибытии в церковную лавку Свято-Сергиевского собора новой партии свечей восковых иерусалимских по цене 55 коп. Гарантийные письма прилагаются. Возможна доставка»
«Объявления»
Город.
Снова тени и тени. Молчание. Мозырь сел спереди, мы с Метелькой устроились на заднем сиденье. Еремей вёл машину неспешно, уверенно.
Куда мы ехали — понятия не имею.
Ехали. Порой поворачивали. Одно время машину и потряхивать стало, будто та по камням скакала. И Мозырь даже выругался, но тихо, едва ли не шёпотом. Впрочем, вскоре тряска утихла, машина же прибавила ходу. Поворот. И ещё один. И остановились.
Еремей вышел первым. А Мозырь повернулся к нам:
— Это старые мануфактуры. Место не самое приятное, так что держитесь Еремея, он приглядит… хотя ты, мелкий, можешь и остаться.
— Я пойду, — насупился Метелька и, вспомнивши, с кем разговаривает, добавил: — Если позволите.
— Позволю… отчего ж не позволить. Я тоже пойду.
И Мозырь вышел.
А там и нам дверь открыли.
Воздух… первое, что обращало внимание на себя, это воздух. Какой-то едкий, душный, будто пропитанный химией. От этого воздуха глаза заслезились, и в носу защипало. И я чихнул.
Потом ещё раз чихнул.
И откровенно закашлялся. Не только я.
— Тут… воняет, — выдавил Метелька — Как на кожевенных…
— Они и стоят. Он там, — пояснил Еремей, махнувши рукой куда-то в сторону. — Еще пара скотобоен имеется, у речушки. Ну и так, по-мелочи.
Реку я видел, широкий чёрный рукав, вплотную к которому подбирались низкие узкие здания. Из крыш их то тут, то там торчали трубы, а из труб сочился грязный самого отвратного вида дым. Да, до мысли строить очистные сооружения тут явно не дошли.
Подозреваю, что и отходы сливают прямо в реку. И потому пить из местных рек не стоит.
Это на будущее.
Савка снова очнулся и теперь озирался с немалым любопытством. В таких местах он не бывал.
— Меня мамка только во двор пускала, — признался он. — И ещё потом на улицу, но там меня побили…
Это не в тот ли раз, когда он субдуральную гематому получил, а с нею и проклятье? Но смотрим вместе. С рекою понятно. Со строениями — то ли коровники, то ли те самые скотобойни, то ли ещё что — более-менее тоже. По другую сторону от поля, на краю которого приткнулась машина, возвышались тёмные громадины домов, причём высоких таких, этажей на пять.
— А там что?
— Старое общежитие, теперь доходный дом сделали. Дешёвый, — пояснил Еремей. — Рабочие обретаются. И так… всякий-разный люд.
Полагаю, не самого благочинного поведения.
Вот уже и думать начинаю местными критериями. Ассимилируюсь.
— И что мне искать?
— А вот если б я знал, чего искать, — Мозырь заговорил насмешливым тоном. — Я бы и нашёл… третьего дня тут девку нашли, мёртвую. И без следов… повреждений. Высосали её, стало быть.
Или инсульт приключился с инфарктом.
Или ещё что, чего они не выяснили.
— После всплеск отметили… тут есть наше… дело, — Мозырь чуть поморщился, явно не та тема, которую стоит развивать. — А на ближней скотобойне рабочий сменщика забил. И сожрать пытался… его-то другие скоро пришибли, но думаю, если б Синодника вызвали, тот одержимость подтвердил бы.