Анук скорчил гримасу отвращения.
— Ходячая скверна! И как у тебя хватило духу к ней прикоснуться! Как вспомню мокквисина и его клетку… ух…
— Цукиеми не виновата, — задумчиво ответил Сахемоти. — Она просто боролась за выживание. Когда-то она была одним из высших морских божеств, но с тех пор многое изменилось. После падения Кирима она ушла в море и расплатилась за жизнь утратой человеческого облика. Зато она может принять вид любого морского существа и оставаться в нем сколько захочет. Думаю, именно это помогло ей оставаться незамеченной столько столетий. Но чтобы общаться с людьми на их языке, ей приходится одеваться в труп. Пусть Цукиеми малость поглупела, общаясь с одними рыбами, пусть безвозвратно выродилась в морского демона — она все равно может нам очень пригодиться…
— Была богиня, а стала упыриха с дырой в макушке. Теперь она льстит и заискивает, а еще вчера хотела сломать тебе шею. Лично я ей не доверяю, — подвел итог Анук. — Братец, посмотри — сцена завтра будет готова. Кагеру уехал за музыкантами. Когда же мы начнем репетиции?
— Когда у меня будет второй актер.
— А откуда он возьмется, если мы его не ищем?
— Не беспокойся. Он появится сам.
— А! — оживился Анук. — Так ты все-таки кого-то пригласил!
— Скажем так — оповестил всех желающих…
— Когда только успел… Но у нас мало времени! Меньше месяца!
— Значит, возьмем того, кто откликнется первым.
Отделавшись от младшего брата и решив несколько мелких вопросов по устройству сцены, Сахемоти наконец ушел с террасы и подозвал к себе Цукиеми, которая терпеливо дожидалась, пока он обратит на нее внимание. На девице была вышитая рубаха до колен и штаны на завязках — наряд местной рыбачки (его принес из деревни староста плотников по просьбе Сахемоти). Расчесанные соломенные волосы легким облаком спадали до пояса. Губы и щеки Цукиеми подкрасила чем-то розовым, и для двухдневного трупа, одержимого демоном, выглядела более чем прилично.
— Что случилось? — тихо спросил Сахемоти.
— Мне надо с тобой поговорить, царь-дракон, — прошептала она, опустив глаза. — Наедине. Подальше от мужичья.
— Есть новости?
— Да.
Сахемоти обнял ее за плечи и повел к берегу. Поднимаясь на дюну, он оглянулся — плотники занимались своими делами, некоторые проводили их взглядом, обмениваясь понимающими завистливыми ухмылками.
— Сюда, — Сахемоти выбрал самую высокую дюну, с которой хорошо просматривались берег и нижняя терраса, опустился на теплый песок и сделал знак девице устроиться рядом. — Выкладывай.
— Я всё утро болтала с твоими работниками. Ну, знаешь, эти байки о демонах и духах, сплетни, слухи о чудесах, не происходило ли на побережье чего-нибудь необычного — всё, как ты велел…
— И?
Цукиеми потупилась с таким видом, что будь на ее месте живая девица — точно бы покраснела.
— В общем, есть в артели один парень. Зовут его Везунчик.
— Везунчик? Не припоминаю.
— Ничего удивительного. Он абсолютно невзрачный с виду, маленький, рыжий, в веснушках. Тем не менее, — Цукиеми улыбнулась, — тут его любят. Плотники считают, что он приносит им удачу. Он веселый и приветливый, знает множество смешных историй. Он охотнее других болтал со мной. Когда я отходила, провожал меня взглядом, все время косился в мою сторону… Вот я и подумала — если я ему так нравлюсь, то почему бы не…
— Решила его соблазнить? — хмыкнул Сахемоти.
— «Соблазнить», — Цукиеми сморщила нос. — Тут полторы дюжины мужиков, и все на меня таращатся, роняя слюну. Только подмигни — и они уже побежали…
— Неужели Везунчик не прибежал?
— Нет, — печально сказала Цукиеми.
Бывший бог рассмеялся.
— И вправду, загадка.
— Он, похоже, догадался, кто я такая.
Сахемоти сразу перестал смеяться. Он внимательно оглядел демоницу.
— Исключено. Еще денек это тело послужит, к тому же утром я подстраховал его иллюзией. Потом тебе надо уходить отсюда и что-то придумывать. Но пока ты выглядишь прекрасно, никто не придерется…
— А Везунчик догадался, — упрямо повторила Цукиеми. — Пока мы смеялись и шутили, все шло хорошо, но прикасаться ко мне он не захотел.
— Он испугался? Разболтал остальным?
— Да ничего подобного! Он ведет себя как обычно. Просто когда я захотела его обнять, он шарахнулся в сторону, и лицо у него стало такое же, как у тебя… той ночью.
Сахемоти, опустив голову, рассеянно разглаживал ладонью песок.
— Говоришь, этот Везунчик знает, кто ты, и при этом не испугался, и никому ничего не сказал… Не думаю, что он знает. Скорее, всего, ему что-то смутно померещилось, и теперь он сомневается. Присматривается к тебе, прикидывает — а может ли такое быть? Это трупные пятна или тень от ресниц? Потому он и молчит — боится, что его поднимут на смех. Да, в конце концов, ему могло просто не понравится, как от тебя пахнет…
Цукиеми сверкнула глазами.
— Издеваешься?
— Как можно, — Сахемоти приподнялся, собираясь встать. — Ты очень наблюдательна, морская дева. К сожалению, среди людей тоже попадаются остроглазые…
Цукиеми задержала его.
— Ты ничего не понял, царь-дракон! Неужели я стала бы беспокоить тебя из-за какого-то глазастого подмастерья? Мне кажется, Везунчик — не человек.
Сахемоти опустился обратно на песок.
— Поясни-ка.
— Ну… я не уверена… Парнишка кажется простым и незамысловатым, как пустая ракушка, но… понимаешь, мне это знакомо. Я не хвастаю, но мало кто в море сравнится со мной в искусстве превращения. Когда я принимаю облик мурены, я становлюсь муреной, и ни один колдун меня не распознает. В этом и есть сила — раствориться в среде, стать неотличимой от настоящей. И время от времени, но не часто, менять обличье. Чем точнее подобие, тем больше шансов выжить. Если бы существовал такой безымянный, который полностью уподобится человеку — даже в незримом мире, чтобы его не могли обнаружить имперские боги, — он стал бы… неуязвимым.
— Не суди по себе, Цукиеми, — покачал головой Сахемоти. — Мировой океан сродни Камак Нара, надзвездной тьме, из которой вышли все боги Кирима, а потому морские божества долговечнее и сильнее, чем боги Земной заводи. Мы не так зависим от жертвоприношений и человеческой памяти. Но как бы выжил забытый бог в мире людей? В чем источник его силы? Человеческое тело, даже живое — ненадежное и кратковременное вместилище… впрочем, тебе не надо это объяснять. Везунчик — безымянный бог? Это просто смешно.
Сахемоти не стал договаривать, но ему пришел на ум еще один вариант, правдоподобный и крайне неприятный. Если Цукиеми все же не ошиблась насчет нечеловеческой природы Везунчика, то этот слишком наблюдательный парнишка вполне может оказаться шпионом имперских богов Небесной Иерархии.
Цукиеми, кашлянув, прервала его раздумья.
— Царь-дракон… Если я тебе больше не нужна, можно я уйду обратно в море? Пожалуйста… Мне плохо тут на берегу…
— Ты мне еще пригодишься. Впрочем, ладно. Сейчас можешь уйти.
Сахемоти поцеловал ее в лоб, отпуская.
— Пусть море тебя очистит, если сможет, Цукиеми. Придешь, когда я тебя позову. Или приходи без зова, если случится что-то срочное.
— Я вернусь, как только подвернется подходящее тело…
Цукиеми низко поклонилась и побежала к морю. Она вошла в волны, скинула рубашку, рыбкой нырнула — и больше над водой не показывалась.
Сахемоти вернулся обратно к подножию холма, улегся на своем любимом месте в корнях кряжистой сосны и довольно долго праздно там валялся, провожая взглядом облака. Потом подозвал Анука и что-то ему зашептал. Подросток выслушал с озадаченным видом, почесал в затылке, неуверенно кивнул. Сахемоти хлопнул его по плечу, поднялся со своего колючего ложа, и, не обращая внимания на удивление и смешки плотников, братья принялись за работу.
К закату сцена и площадка перед ней преобразились. Анук приволок с морского берега целый мешок ракушек, гальки, крабьих панцирей и прочей шелухи и разложил весь это хлам на сцене и на камнях святилища в загадочном порядке, указанном ему Сахемоти. От края каменной террасы Анук прокопал две неглубокие канавки до ближайшей одинокой сосны. Затем он состругал с дерева большой кусок коры и огородил сосну хлипкой изгородью из прутьев и веревок. В довершение всего по краю сцены и вдоль канавки Анук расставил несколько десятков крошечных свечек.
— Зажжем как стемнеет, — сказал он, любуясь на дело своих рук. — Будет не хуже, чем в день Голодных духов.
— А зачем вам это всё надобно, уважаемый мастер Терновая Звезда? — выразил всеобщее любопытство старшина плотников.
— Почтить духов горы Омаэ, — объяснил Сахемоти. — Начали стройку без их благословения, так надо хоть окончание отметить.
— Вот оно что, — старшина плотник с уважением глянул на комедианта. — Доброе дело!
— Сразу видно понимающего человека, — добавил его помощник. — Другой бы пригласил жреца Семизвездного, наших ками обижать. Не понимают они, что жрец придет и уйдет, а ками останутся…
— И монаха вашего, который тут всё вертится, правильно отослали, — крикнул еще кто-то. — Не место ему тут, на этой горе.
— Верно! От него только порча и вредность! — вразнобой поддержали остальные. — Отвратный монах! И братца своего от него заберите, он его плохому научит…
Мельком подивившись непопулярности Кагеру, Сахемоти собрал плотников для расчета. Он не жалел похвал, и все они были заслуженными — театр в самом деле вышел просто загляденье. Старшина, расчувствовавшись, произнес ответную речь:
— Поначалу-то, я прямо скажем, подумал даже, что госпожа княгиня на меня сердита, что сюда направила. Я ведь усадьбы и дворцы строю, а тут велели смастерить какой-то балаган-однодневку, да еще и на проклятой горе. Но нынче… Оно, конечно, нехорошо себя хвалить, но смотрю на эту сцену, и мерещится — построил княжеский дворец. Даже как-то захотелось прийти поглядеть на представление. Жаль, что оно только для благородных. Разве что на соседних холмах мест хватит…