— Что ж вы шляпу-то не снимете, преподобный? — не умолкая, болтала старуха. — Думаете, я такая любопытная? Нет, мне совсем не интересно, только о вашем удобстве и забочусь. Посетитель, так сказать, всегда прав. У меня в доме гость может быть спокоен за свою репутацию. Даже святому человеку порой надо немного развеяться, уж кому, как не мне, это понимать. Говорила ли я вам, преподобный, что в юности я была известнейшей…
Болтовню старухи внезапно прервали. Долгий заунывный вой долетел откуда-то со стороны ворот и постепенно затих вдалеке.
— Храни нас Семизвездный! — старуха побледнела. — Это еще что за напасть?
— Пес где-то воет, — равнодушно отозвался монах.
— Люди говорят, если в небо воет, то к пожару. А если в землю — то к смерти. Тьфу, тьфу, нечисть… Ой, опять!
Вой донесся снова, на этот раз ближе. Многоголосый, наводящий жуть. Снаружи послышался звук шагов, и в дверь поскреблись.
— А вот и гости. Слышишь, хозяйка?
Совсем недавно старуха лопалась от любопытства, а теперь ей почему-то совсем расхотелось открывать. «Надо было сразу выставить этого монаха», — с раскаянием подумала она.
— Мне что, самому открывать? — недовольно спросил монах.
— Сейчас, уже иду….
С замирающим сердцем Прекрасная Азалия отворила дверь, сама не зная, кого увидит, но заранее страшась, — и попятилась, не находя слов от изумления. Перед ней стояла женщина в великолепном одеянии из алого и черного шелка. Полы и рукава платья были так пышны, что едва проходили в дверь, а вычурная, украшенная гребнями, шпильками и подвесками прическа доставала до потолка. Лицо женщины было скрыто за расписным веером. Рисунок на веере, как и вызывающе яркая расцветка платья, ясно указывали на статус гостьи.
«Это же кисэн высшего ранга! — поняла потрясенная старуха. — Вот так монах! И откуда у него такие деньжищи? Храмовую казну разграбил, что ли?»
— Неужели я первая? — раздался из-за веера медовый певучий голос. — А, нет, кто-то меня опередил…
Роскошная кисэн, потеснив бормочущую приветствия старуху, проплыла в гостевую комнату. Снова раздался стук в дверь. Прекрасная Азалия помчалась открывать.
Третьим гостем оказался монах в точно такой же шляпе и рясе монастыря Семи Звезд — плечистый, воняющий мокрой шерстью, похожий на переодетого разбойника.
— Гляжу, меня опередили, — буркнул он, врываясь в чайный домик. — Надеюсь, сожрали еще не всё. Гр-р, проголодался!
Не успела Прекрасная Азалия и рта раскрыть, как в дверях показалась еще одна разодетая красавица. Она была меньше ростом и изящнее первой, и волосы у нее были темно-рыжие.
— Ага, вот и наши собираются! — прощебетала она, пряча лицо за веером. — Ух, повеселимся! Не запирайте, тетушка, я видела у калитки еще троих…
«Да у монахов Семизвездного сегодня просто праздник какой-то!» — подумала хозяйка, снова устремляясь к двери.
Через мгновение в домике толпилось уже шестеро гостей. Прекрасная Азалия уж и забыла, когда в последний раз принимала столько посетителей сразу. К странному обществу присоединились два худых молчаливых монаха в надвинутых до подбородка соломенных шляпах и две смешливые кисэн, хихикающие за неизменными веерами. Вся компания, толкаясь и вполголоса переговариваясь, словно это были старые знакомые, направилась в гостевую комнату. Азалия сунулась было вслед за ними, но на ее пути встал громила в рясе.
— А ты ступай себе, мамаша, пока отпускают, — и с этими словами бесцеремонно вытолкал ее за дверь.
«Вот ведь распутные твари! Подумать только, и на это безобразие идут наши пожертвования! — в праведном гневе подумала старуха (в жизни не отдавшая на храм ни медяка). — Ишь, „отдыхай!“ Как бы не так! Чтоб мне провалиться, если я не увижу ваши гнусные лицемерные хари и не прослежу, что за разврат вы там чините!»
Прекрасная Азалия выскользнула на улицу, обогнула дом и подкралась к гостевой комнате со стороны двора. На вощеной бумаге двигались тени, изнутри доносилась застольная болтовня кисэн, которую время от времени заглушало рыкание громилы. Вытащив из прически шпильку, старуха проковыряла крошечную дырочку в оконной бумаге и прижалась к ней глазом. Однако, вот неудача — ничего не увидела, кроме спины рыжей кисэн, точнее, ее изящного затылка, подчеркнутого волнистой линией воротника. Старуха принялась орудовать шпилькой, чтобы расширить отверстие. Неожиданно ей померещилось, что на затылке у кисэн появились круглые желтые глаза и эти глаза смотрят на нее в упор. «Что за глупости!» — одернула себя старуха, глядя, как кисэн, не оборачиваясь, поднимает руку и звонко щелкает пальцами. В тот же миг свет погас в глазах Прекрасной Азалии. Не издав ни звука, она тряпичным кулем свалилась на землю.
— До чего же назойливая старуха, — кисэн наконец опустила веер, открыв на всеобщее обозрение мохнатую лисью мордочку. — Но стол накрыла на удивление неплохой… Так о чем ты там, братец? О какой-то дыре?
— Я сказал: «Ну и дыра этот Асадаль!» — монах-громила сбросил шляпу, клацнул желтоватыми медвежьими клыками. — А похвальбы-то! «Жемчужина восточных островов! Второй Сонак»! Тьфу, помойка-помойкой. Домишки жалкие, улицы кривые…
— Ты просто прибыл в город не с той стороны. Северная застава…
— При чем тут северная застава? Я вылез из колодца в соседнем дворе. Местные жители, скажу вам, чего только не набросали в этот колодец! Кому бы понравилось, только оказавшись в незнакомой стране, тут же напороться на распухший труп с удавкой на шее?
— Где труп? — встрепенулась кисэн-хохотушка с мордочкой куницы.
— Да, где? — облизнулась вторая.
— Э нет, я первая спросила! Свежий или подтухший?
Гости убирали за пояс веера, развязывали и снимали шляпы. У семи из них на месте лиц скалились звериные морды.
Восьмым был Кагеру.
— …я не была на островах Кирим уже лет триста, а вы?
— Что здесь делать-то, сестрица? Скучное место, провинциальное. Множество мелкой трусливой нечисти, а крупной нет совсем. Деревня и есть деревня.
— Уж скорее кладбище. Неужели никто кроме меня не участвовал в той войне? Помнится, драка была страшная…
— …часто ли бываю в Сонаке? Да каждый год! Последний раз был в прошлом году, когда меня послали искусить одного зазнавшегося подвижника из храма Маго…
— Не искусить, а попросту напугать до смерти! Ха! А помнишь…
Демоны хохотали, делились воспоминаниями и впечатлениями, не забывая налегать на мясо и самогон. Все быстро захмелели, разговоры становились всё громче и бессвязнее, шутки глупее и непристойнее. Кисэн строили глазки монахам, намекая, что флиртом дело не ограничится. Один Кагеру не участвовал в разговоре, ничего не ел и не пил.
— Эй, монах, что загрустил? Выпей со мной! — тощий демон с волчьей мордой пихнул ему в руки чарку.
— Не хочу.
Все как будто только этого и ждали. Болтовня прекратилась как по волшебству, и семь пар желтых глаз уставились на мокквисина. У Кагеру пробежали мурашки по спине, хотя он считал, что ему, ушедшему за грань жизни и смерти, бояться уже нечего.
— Высокопоставленный демон имперской преисподней угостил тебя рисовым самогоном, — прорычал громила с огромными клыками, — а ты, ничтожный, ответил: «Не хочу»? Кем ты себя считаешь, смертный?
«Чародеем, который ловил таких, как ты, в тушечницы», — подумал Кагеру. Однако вслух ничего не сказал, потому что давно уже не был тем колдуном, да и злить демонов не собирался. К чему сердить тех, кому собираешься предложить сделку? Кагеру через силу ответил демону дружелюбной улыбкой и сказал, как ни в чем не бывало:
— Время уже позднее. Если гости насытились, может, перейдем к делу?
Глаза клыкастого демона налились кровью, однако его опередила кисэн, пришедшая первой. Ее миндалевидные зеленые глаза украшали хищную морду черной пантеры.
— По-моему, наш смертный друг слишком много на себя берет. Он забыл, что мы договаривались о встрече вовсе не с ним.
— Верно! — поддержали ее сразу несколько голосов. — Где Неправедный Судья, наш собрат? Почему он не явился?
— Семь — нехорошее число. Несчастливое, — нравоучительно заметил демон с вытянутой мордой волка. — Всемером начинать дела нельзя. А ввосьмером — если считать и монаха — и того хуже…
— Вы невнимательны, уважаемые. Нас девятеро.
Кагеру протянул руку к жаровне и опустил туда ладонь, почти касаясь углей. Его губы быстро зашевелились, произнося заклинание призывания. Вскоре под его ладонью сгустилась темнота, и из очага высунулась призрачная голова Тошнотника. В полной тишине волк выбрался из жаровни и улегся рядом с хозяином.
— Скажи им пару слов, Тошнотник.
— Я позвал вас, братья, и вы пришли, — раскатисто прорычал волк. — Теперь вместо меня будет говорить мой хозяин.
Тошнотник уронил голову на пол и закрыл глаза. Он был неразговорчив. Смущенные демоны начали перешептываться.
— Что ж, теперь весь зверинец в сборе, — сказал тощий монах с волчьей головой. — Смертный, мы тебя внимательно слушаем.
Кагеру протянул было руку, чтобы привычно погладить Тошнотника, усмехнулся и сложил ладони на коленях.
— Вы знаете, зачем я созвал вас сюда, в этот забытый богами Асадаль?
— Выпить и закусить! — предположил клыкастый.
— И повеселиться! — подхватили кисэн-хохотушки.
— Всё это так. А еще?
Один из демонов-монахов лениво бросил:
— Он намекает на ту дурацкую историю с какими-то местными божками.
— Да-да, которые строят театр на побережье, — кивнула кисэн-пантера. — Я бы задержалась тут и посмотрела, что у них получится, а вы, ребята?
— Нет уж! Театр? Это же смертельно скучно! То ли дело бои сколопендр с гадюками…
— По-моему, мы зря тащились в такую даль…
Кагеру приказал себе успокоиться и мягко сказал:
— Я вас вообще-то не на премьеру пригласил, уважаемые бесы. Театр — это только прикрытие. Два бывших киримских бога — морское божество Сахемоти и огненный демон, имени которого я не знаю, — собираются под видом представления провести какой-то ритуал.