…Они шли вдоль шеренги рыболовов. Колокольчики, тросики, потертые пиджаки, брезентовые штаны. Но лица почему-то у всех одинаковые… Нина раскрыла пакетик и освободила орхидею.
Смятый целлофан скрежетал, как старая калька.
— Не помню, как те назывались. Я похожие цветы собирала в тайге, под Енисейском, — произнесла она.
— А что ты там делала?
— Мы испытывали аппаратуру. Там я познакомилась с Владиком и вышла замуж. Он был геолог.
На Зимней канавке, как обычно, было пустынно и уютно. Оттого и уютно, что пустынно. Нина будто подслушала его мысли. Те, в трамвае… Она молчала. Что она еще скажет?
— Чертовски далек этот Енисейск, — пробормотал Филипп.
— Самолетом — чепуха. Наши заводские часто ездят в такие командировки. Недавно монтировали электронный пульт на химкомбинате в Якутии.
По Эрмитажному мостику пронеслись ошалелые «волги». Голубая и серая. По улице Халтурина, громыхая, проехал фургон «Мебель».
— Да, чертовски далек этот Енисейск, — вздохнул Филипп.
Нина поднесла к лицу орхидею.
— Я была не в самом, Енисейске, а в Маклакове. Поселок километрах в двадцати. Тайга, деревянные домики. Вечерами ходила к геологам играть на бильярде. Знаешь, я здорово играю на бильярде. Удивительно, в Маклакове дома деревянные, и среди них огромный каменный Дворец культуры. С колоннами. С лепными потолками. В Красноярске, наверно, такого нет… Послушай, Филипп, я ведь понимаю. Зачем тебе знать то, что было? Я у тебя не спрашиваю.
— Хочешь, я тебе все расскажу? — искренне воскликнул Филипп.
— Не надо. Люди должны чуточку не знать друг друга. Так лучше, — сказала Нина!
Десять теребеневских парней-атлантов озабоченно поддерживали навес старого подъезда Эрмитажа. У атлантов наивные детские лица и могучие фигуры. Атлантам досаждали голуби. Филипп, запрокинув голову, смотрел на гранитных парней. Атланты казались живыми. Или это шевелились голуби…
Рядом с Филиппом суетился невысокий человек с фотоаппаратом. Наверняка приезжий. Его спутница, полная женщина, держала синий плащ.
— Не мучайся, Боря… Сколько можно? Ты уже снимал таких мужчин возле красивого дома, где покупал сигареты.
— Тебе жалко пленку на искусство?! — укорял ее неутомимый Боря. — Это же произведение искусства!
— Боря, я знаю. Но сколько можно? Ты сегодня три раза заряжал свой аппарат… Боря, который час?
— Без четверти восемь.
Нина тронула Филиппа за рукав.
— Пошли. Мы можем опоздать!
Женщина посмотрела на Нину, виновато улыбнулась и принялась рассматривать атлантов, но через секунду забылась:
— Боря, какое сегодня число? Я, кажется, потеряла счет дням…
Первое августа падало на среду. С первого Филиппа подключили к группе, созданной по указанию директора для доводки ПОА. Ответственный — Трофимов. От конструкторского — Гликман. От отдела техконтроля — Круглый. Ларионов — эксперт по электромеханическим вопросам. От технологов Лузгин выделил бледную девицу с ретушированными ресницами. Девица когда-то занималась ПОА.
Первое пленарное заседание проходило в подвале после рабочего дня. Будто днем не было времени. Приборы оттащили в угол и обложили толстенными свинцовыми листами.
На заседании присутствовало трое: Филипп, Стас и Левка. Трофимов зашел на пять минут. Выразил им полное доверие, настоятельно порекомендовал обращаться к нему за всевозможными консультациями и смылся. Девица с ретушированными ресницами заявила, что оставаться после работы не будет — у нее ребенок в детском саду, — попрощалась и ушла.
— Вообще-то она нам нужна, как зайцу стоп-сигнал, — заключил Стас.
— Дело не в ней. С технологом солидней, — сокрушался Левка.
— Вы посмотрите на него. Ему нужна помпа! — сказал Стас.
Филипп промолчал. Он знал Левку. Ему не нужна помпа, ему нужна девица с ретушированными ресницами.
Группа начала свою работу. Первоочередная задача — найти удачную конструкцию для экранирования. Туллий обладает двумя основными видами излучения — гамма и бета. Алюминиевый корпус прибора не пропускает бета-лучи, а вот гамма… Расчеты Филиппа и Левки почти совпали: чтобы подавить гамма-лучи, необходима толщина свинца двенадцать миллиметров…
Эскиз был готов через полтора часа. Защита получилась довольно сложной конфигурации, зато не надо было нарушать расположение узлов.
— Неплохо вышло, а? — произнес Стас. — А завтра метр свободной рукой художника пройдется по эскизу и…
Послышался стук далекой двери.
— Идут, что ли? — закончил свою фразу Стас.
Он не ошибся. В подвал вошел директор.
— Ну, подпольщики, как дела? Собрался домой и думаю, надо проведать. А где Александр Михайлович?
— Вышел… Сейчас придет. — Левка покрывал начальство.
Корнев придвинул табурет и сел.
— Ох, и влетело мне в управлении за этот прибор! А в августе должны десять штук выпустить. И задолженность — три штуки.
— Жмет план! — проговорил Филипп.
Он не знал, как держаться: чего доброго, Корнев подумает, что Филипп обижен, что он слюнтяй.
…Днем его вызвал Терновский и протянул прозрачные листки папиросной бумаги. Между приказом № 844:
«…считать вернувшимся из командировки Гришина В. К.» и приказом № 846: «…ушедшей в декретный отпуск Крыловой А. Т.» был отстукан приказ № 845: «…объявить выговор за нарушение трудовой дисциплины Круглому Ф. М.». Внизу — подпись директора.
«Видел? Достукался! А я тебе тоже выговор обещал, забыл? Да ладно уж, прощаю!» — говорил Терновский. «Напрасно. Обещали — надо выполнять! — ответил Филипп. — Просто вы не знали, как пишется слово „дискредитация“».
В лаборатории его громко поздравляли. Особенно Стас: «Еще один мученик!» Но к концу дня Филипп забыл о выговоре. Начисто! Вспомнил лишь с приходом директора.
Чего доброго, Корнев подумает, что Филипп — слюнтяй. И Филипп проговорил первое пришедшее в голову. «Жмет план!»
— Дело не в плане. Работаем неритмично. Сборочный цех месячную программу за последние десять дней выдает.
— А почему так, Роман Александрович? Все знают, и все мирятся? — спросил Филипп.
— Трудно иначе. Завод годами работает неритмично, — серьезно ответил Корнев. — Надо перестраивать работу вспомогательных цехов, отдела снабжения… А это непросто.
— Конечно. При чем сборочный цех, если детали вместо первого им подают к двенадцатому? — встрепенулся Левка.
До этого он молчал. Его тяготила мысль: директор будет ждать Трофимова, и откроется, что Левка соврал. Ладно, как-нибудь выкрутимся! Разговор на высоком уровне, и нечего терять время. Надо чувствовать себя государственным человеком.
— За количеством гонимся! Вот и получается тяп-ляп. — Левка решил начать серьезный разговор с критики.
— И количество не мешает, — уклончиво ответил директор.
«Не хочет ввязываться в скользкую тему», — решил Левка.
— Такое количество нужно годовому отчету, а не государству, — произнес Стас. Он тоже до сих пор молчал, рисуя женские профили на полях эскиза.
Корнев зеленоватыми глазами взглянул на Стаса. Видимо, его задели слова, произнесенные ленивым тоном. Ленивым и небрежным, как умел говорить Стас. Когда хотел… Это был вызов директору. Вызов не по пустякам.
Корнев чуть смешался. Вообще-то получилось нагловато. Слегка. А Стас? Стас дорисовывал девицу с ретушированными ресницами. Девица сидела верхом на саксофоне.
— Что ты сделал с эскизом?! — возмутился Левка.
— Ерунда. Все равно переносить на чертеж, — ответил Стас и дал девице толстую сигару с дымом.
Филипп из-под руки Стаса вытащил эскиз, сложил его и спрятал в карман.
— Когда мы были слабы… Ну, в тридцатых, сороковых годах… нам нужно было количество. Каждый станок на счету. Главное — тянуть! Срывали мозоли, потели, но тянули. Было надо. А сейчас? — Стас говорил так же лениво. Его никто не перебивал. — Неужели так нужно задыхаться, работать в конце месяца по воскресеньям, чтобы выпустить в суматохе еще десяток ненадежных приборов?! Что важней — ненадежные приборы к тридцатому или хорошие к десятому числу следующего месяца?
Корнев закурил. Потом спохватился и предложил сигареты ребятам. Все взяли и закурили. Разговор был мужской.
— Что ж, — сказал Корнев, — давайте разберемся.
— Начнете подводить базу под фразу? — проговорил Стас. Опять получилось грубо. Но ведь здесь собрались мужчины. И разговаривали на серьезную тему.
Корнев рассмеялся.
— Не спешите, юноша! Дайте отдышаться!
Филипп и Левка не вступали в разговор. После каждой новой реплики они молча принимали сторону сказавшего. На чьей же стороне они будут в конце спора? Они поворачивали голову туда, откуда ожидался удар. Как на волейбольном матче. А это трудно, когда болеешь за обе команды сразу. Что ж, пусть победит сильнейший…
Корнев. Если у нас выпускается ненадежная продукция, виноваты вы, отдел контроля.
Стас. А вы, директор? Почему вы ставите под удар отдел контроля своего завода? Когда за последнюю неделю надо принять месячную программу…
Корнев. Не спешите обобщать! Мне доводилось быть на заводе, собирающем космические корабли. Думаю, что у вас изменились бы взгляды на вещи…
Стас. Это — дело особое.
Корнев. Почему? Космические корабли — синтез экономики. Там их собирают, а делают на обыкновенных, рядовых заводах. Вы помните, наш завод делал для них один прибор.
Стас. Так то для космического корабля!
Все усмехнулись. Натянуто, но вежливо.
Корнев. Раньше приборы были несложные, и большинство заводов налаживало все у себя. Начиная с разработки и кончая выпуском. Они ни от кого не зависели. Работу таких предприятий планировать было несложно. В любом масштабе… И планирование было на уровне такого производства. Вы понимаете меня?..
Филипп улыбнулся. Левка кивнул. Стас промолчал.
— Современная промышленность, и в частности приборостроение, — это сложный клубок, — продолжал директор, — тут и полупроводники, и электроника, и химия полимеров, и ядерная физика. Нашему небольшому заводу поставляют материалы двадцать шесть предприятий. Фотоумножители, транзисторы, счетчики, датчики… Приплюсуйте сюда исследовательские институты — и вам станет ясно, что значит правильно скоординировать это хозяйство… А планирование серьезно отставало! Вот тут и начинается. Кибернетика считалась буржуазной наукой. Какое самодовольство! Разве современная экономика мыслима без быстродействующих счетно-электронных установок?.. Вот и отдуваемся за косность прошлого…