Во всяком случае, он меня смутил. Всего каких-нибудь пять месяцев пробыл он в этой стране и все-таки знает ее гораздо лучше, чем я, живущий в ней, как у себя дома, уже пятьдесят лет. Он рассказывал мне о тысяче вещей, о которых я или ничего не знал, или только мельком слышал, не придавая им никакого значения и относясь к ним с недоверием. Несомненно, я поступил бы точно так же и с его рассказами, если бы он не извлек из меня своими расспросами кое-что такое, что мне самому прежде было недостаточно ясно и что теперь предстало предо мною в совершенно ином свете. И все-таки я очень скоро забыл бы все это, если бы не маленькое происшествие с Аделаидой.
Как произошло это? Негритянская девушка (она самая красивая и стройная из всех моих прислужниц и, собственно, моя фаворитка с того времени, как она у меня в доме!) накрывала чайный стол. Доктор внезапно прервал разговор и пристально посмотрел на нее. Когда она вышла, он спросил меня, заметил ли я маленькое серебряное кольцо с черным камнем на большом пальце ее правой руки. Я видел это кольцо тысячу раз, но никогда ничего не подозревал насчет него. Не видал ли я когда-либо такого же кольца у какой-либо другой девушки? Ну, это, конечно, возможно, хотя я и не уверен. Доктор задумчиво покачал головой.
Когда девушка снова появилась на веранде, чтобы подать нам чай, доктор, не глядя на нее, пропел вполголоса какой-то мотив: нелепую туземную песенку с недоразвитыми негритянскими словами, которых я не понимал (записано с его поправками):
Eh! Eh! Bombé, hen hen!
Canga bafio té
Canga moune dé lé
Canga do ki la
Canga li.
Бах! Чайный поднос упал на каменный пол; чашки и блюдца разлетелись вдребезги. Девушка с криком бросилась в дом. Док проводил ее взглядом, рассмеялся и сказал:
– Даю вам слово: она – мамалои.
Мы проболтали до полуночи, пока пароходный свисток не потребовал его обратно на отплывавший борт. И пока я провожал его на лодке, он почти убедил меня, что я живу, точно слепец, в удивительнейшей стране ужасов, о существовании которых доселе не имею толики представления – теперь-то навострю глаза и уши. Меня безмерно интересуют книги, которые доктор пообещал выслать мне из Нью-Йорка. Я охотно согласился с ним, что зря до сих пор не прочитал еще ни одного труда об этой стране. Я даже не знал, что такие книги существуют – не встречал ни одной такой у моих знакомых.
21 августа
Аделаида снова отправилась на неделю в глубь страны, к родителям. Она, по-моему, единственная негритянская девка, у которой я замечаю такую сильную любовь к корням. Я думаю, она убежала бы, если бы я не отпускал ее. За день до ухода она становится какой-то странной, а когда возвращается, то на нее нападает жесточайшая тоска, так что она не может даже работать… Подумайте только – негритянская девка! Во время ее отсутствия провожу в ее комнате обыск – по всем правилам, даже прочел с этой целью соответствующую главу в одном сыскном романе, – но до сих пор не нашел ничего, совсем ничего подозрительного. Единственная ее вещь, чье значение для меня неясно, – черный, продолговатый и круглый камень, лежащий у нее в тарелке с маслом. Думаю, она употребляет его для массирования. Все местные девки любят массировать себя.
4 сентября
Пришли книги из Нью-Йорка. Сейчас же примусь за чтение. Три из них на немецком, три английские и пять французских. Некоторые иллюстрированы. Аделаида возвратилась. Она в таком жалком состоянии, что вынуждена была сейчас же лечь в постель. Ничего… Я знаю, что дня через два-три она снова будет весела и здорова.
17 сентября
Если хоть одна десятая часть того, о чем говорится в этих книгах, правда, то, конечно, стоит заняться исследованием той тайны, которая, по мнению доктора, находится так близко от меня. Но все эти путешественники хотят всячески заинтересовать читателя, и поэтому один списывает у другого разные ужасы. Неужели я в самом деле такой слепой осел, что из года в год почти ничего не замечал и не подозревал о культе Вуду, с его обожествлением змей и тысячами человеческих жертвоприношений? Некоторые мелочи, правда, бросались мне в глаза, но я не обращал на них внимания. Я хочу попробовать извлечь из памяти все то, что можно было бы поставить в связь с культом Вуду.
Однажды моя старая экономка (я жил тогда на острове Гонав[31]) отказалась покупать на рынке свиное мясо. Она утверждала, что это может оказаться человеческим мясом. Я смеялся над ней и напоминал, что ведь она целый год покупала свинину.
– Да, но не перед Пасхой!
Она так и не могла отделаться от своей навязчивой идеи, и мне пришлось послать на рынок другую прислугу.
Нередко видал я также и этих caprelatas (в наших краях их называют hougons), дряхлых старцев, которые продают wanges, то есть маленькие мешочки с цветными камешками и раковинами. Эти обереги, wanges, бывают двух сортов: points, которые спасают мужчин от неудач, и chances, носимые женщинами для обеспечения верности их возлюбленных. Но я никогда не знал, что эти мошенники – гм, скажем так, эти дельцы – являются низшими жрецами Вуду. Так же мало внимания обращал я и на то обстоятельство, что для некоторых негров очень много всякой еды подпадает под определенные табу. Так, например, Аделаида не прикасается к томатам, не ест черепашьего и козьего мяса. Зато она часто говорит, что мясо козла «благословенно», равно как и maiskassan – ее любимый маисовый хлеб. Я знаю также, что здесь повсюду необычайно радуются двойням. Так, всякий раз устраивается праздник в той счастливой семье, в которой хозяйка или хотя бы даже ослица понесла двоих.
Но, Бог мой, история с человеческим мясом на рынке – несомненная ересь! А другие вещи кажутся мне совершенно безобидными. Маленькие суеверия… В какой стране мира не отыщешь чего-нибудь подобного?
19 сентября
Что касается Аделаиды, то доктор, кажется, прав, если только его проницательность не слишком уж почерпнута из книг. О таком кольце, какое носит Аделаида, упоминает Спенсер С. Джон. Его должна носить «мамалои», жрица культа Вуду.
Вообще я должен сказать, что в это название, равно как и в аналогичном названии, обозначающем главного жреца, вложено гораздо больше вкуса, чем я мог бы предположить у негров. «Папалои», «мамалои» («лои» на их изломанном французском языке, разумеется, обозначает «руа»[32]) – можно ли придумать более красивый титул? «Мама-царица», «Папа-король» – все это звучит неизмеримо лучше, чем «старший советник консистории» – титул моего богобоязненного братца.
Нашел я в книгах также и про ее камень, о котором подумал, что он служит для массирования. О нем упоминает Типпенгауэр, а также Моро де Сент-Мери. Вот ведь оказия: у меня, в моей вилле, имеется настоящий живой бог. Его зовут Дамтала. Воспользовавшись отсутствием Аделаиды, я еще раз тщательно изучил этого бога. Описание вполне совпадает с тем, что вижу. Это, вне всяких сомнений, старый, дотошно отшлифованный набалдашник каменного топора эпохи караибов. Негры находят их в лесу, не могут объяснить, откуда они берутся, вот и считают за богов. Они кладут такого бога на тарелку; он знает будущее и докладывается им с помощью постукивания о края посуды. Чтобы привести его в хорошее расположение духа, его купают каждую пятницу в оливковом масле. Я нахожу все это очень милым, и моя тайная жрица с каждым днем нравится мне все больше и больше.
Конечно, все эти мифы нужно еще исследовать, доктор в этом отношении вполне прав… но ничего ужасного в том я не вижу.
23 сентября
Только теперь, на семидесятом году жизни, убедился, как полезно быть всесторонне образованным человеком. Никогда не испытал бы того прелестного курьеза, что случился вчера, если бы не проштудировал загодя те книги.
Наслаждаясь чаем на веранде, я позвал Аделаиду, чтобы подала мне сахар. Она не являлась. Я прошел в мою комнату, в кухню – ее там не было. Не было и других девушек, и я не мог найти сахар. Когда я шел по двору, то услышал тихий разговор в ее комнате. Я поспешил в сад – ее комната находилась на первом этаже – и заглянул внутрь. Там сидела моя прекрасная маленькая жрица Вуду. Она обтерла камень своим лучшим шелковым платком, положила его на блюдо и осторожно налила на него свежего масла. Она была очень возбуждена, глаза ее были полны слез. Она осторожно взяла тарелку концами пальцев и вытянула руку. Она продержала так руку с тарелкой какое-то время на весу, и рука стала дрожать – сперва слабо, потом сильнее. И камень, конечно, стал постукивать о края. Она с ним говорила, но я, к сожалению, не мог ни словечка расслышать.
Но я все это подметил с такой тонкостью, что доктор должен быть доволен мною. Я тоже доволен собой, потому что в конце концов вся эта история оказалась для меня весьма лестной. Вечером, после ужина, я сходил в ее комнату, взял камень, вернулся в столовую и уселся в свое кресло. Когда она вошла, чтобы убрать со стола, я быстро отложил в сторону газету, взял тарелку и налил свежего масла на камень. Эффект вышел необыкновенный. Бах! Поднос опять упал: это, кажется, ее специальность в таких случаях… Слава богу, на этот раз он был пуст. Я кивнул ей, чтобы она не шумела, и сказал совершенно спокойно:
– Пятница. Ему нужно сегодня сделать свежую ванну!
– Вы будете его спрашивать? – прошептала она.
– Конечно!
– Обо мне?
– Быть может.
Это оказалось очень кстати: я получил теперь возможность выведать у нее ее тайну. Я дал ей знак, чтобы она вышла и затворила за собой дверь. Она исполнила это, но я прекрасно понял, что она стояла за дверью и подслушивала. И я заставил своего бедного божка стучать напропалую – каменюка прыгала на своей тарелке так, что любо-дорого было смотреть. Все эти «туки-туки» смешивались со вздохами Аделаиды, несшимися из-за двери.