Предложение было сделано без всяких подготовок, в полном смысле экспромтом. Он поставил пустую чашку на стол и бросил последний, безнадежный взгляд на дверь.
Христина спросила его:
– Но почему вы так торопитесь? Странно, господин Фальк, что вы все ерзаете на стуле… Вы, может быть, нездоровы? Что с вами?
И тогда ответил Арно Фальк:
– Фройляйн… все это потому, что… что… я люблю вас, фройляйн… Да, я безумно влюблен в вашу особу.
– Что-о-о-о? – воскликнула Христина, округлив глаза. – Что вы сказали?
Все это случилось так неожиданно, так внезапно, что она растерялась и не знала, что ответить несчастному юноше. В правдивости признания молодого человека у нее не было основания сомневаться, ибо в глазах Арно Фалька светилась такая мольба и он был так беспомощен, что великодушная девушка тут же на месте прониклась к нему сочувствием. К тому же она в одно мгновение оценила Арно как жениха и решила, что для нее он блестящая партия, о которой и мечтать нельзя было…
– Господин Фальк… – тихо начала она.
– Я могу надеяться? – полон отчаяния, вопросил Арно Фальк.
Вопросил – и вскочил со стула.
– Поговорите…
– Да-да, завтра же я переговорю с вашими родителями, – сказал он. – До свидания, фройляйн Христина.
Точно сорвавшись с цепи, он ринулся к двери, кубарем скатился со ступенек и вышел на улицу… Слава богу, на землю уже опустилась благодетельная ночь. Было темно. Дул нежный бриз…
Арно Фальк был человек слова. Не позже следующего дня он явился в дом своей избранницы и переговорил с герром Филиппом Потгартом и его женой фрау Фредерикой Потгарт, урожденной Дакерль. Спустя несколько дней была оглашена помолвка.
Вот почему и как Арно Фальк стал женихом.
Призрак Раммина
Придя домой на обеденный перерыв, доктор Генрих Фридель увидел, что глаза его молодой супруги полны слез. Он, конечно же, поинтересовался, в чем же причина, и она протянула ему письмо, полученное от матери:
«Моя дорогая дочурка Лотта!
К сожалению, вынуждена передать тебе одни только скорбные вести. Страховое сообщество отказывается возмещать нам ущерб, причиненный градом, так как наш папочка, повздоривший с инспектором, не произвел последний взнос. Наша экономка уволилась и собирается выйти замуж в городе. Наш гнедой переутомился в поле и повредил задние копыта и теперь с перевязью должен стоять в конюшне. Еще и дождь льет не переставая, и вся кукуруза лежит на земле. Одни печали да заботы. С продажей Раммина тоже ничего не выходит. О цене, наверное, еще можно было договориться, папочка запросил всего 500 000 марок. Однако господин покупатель, уже наслышанный о нашем страшном привидении, изъявил желание провести одну ночь в гостиной. Утром он поспешно уехал и после написал отцу, что ни при каких обстоятельствах не купит у нас Раммин. Это уже третий! Какое горе, мне кажется, мы никогда не избавимся от Раммина! Хотя твой брат Вилли думает: это даже хорошо, что сделка не состоялась, раз цена была такой несущественной. Однако я была бы несказанно рада, если бы мы с отцом могли наконец уехать. Нам все сложнее покрывать расходы. А Вилли нужно столько денег, чтобы пойти в кирасиры, просто ума не приложу, где их достать. Не могла бы ты, Лотта, поговорить со своим мужем? Быть может, он даст залог за Раммин. Немного, всего 80 000 марок. Это совершенно безопасно. Пожалуйста, попытайся и напиши мне как можно скорее, возможно ли это. С самыми сердечными материнскими пожеланиями тебе и твоему супругу.
– Хочешь знать, что я обо всем этом думаю, Лотта?
Она кивнула.
– Во-первых, господин, собиравшийся купить Рам-мин, настоящий осел, если готов был выложить за него целых пятьсот тысяч марок. Во-вторых, твой братец Вилли еще больший осел, если воображает, что твой отец сильно занизил стоимость этой развалины. В-третьих, я буду полным ослом, если дам твоему отцу за этот бесполезный замок еще восемьдесят тысяч марок залога.
– Генрих!
– Думаешь, я неправ? Я уже справлялся о стоимости Раммина, когда два года назад давал твоему отцу залог. Говорю без преувеличения, он не стоит и ста тысяч талеров, так как развалился практически до основания. К тому же на нем около двухсот тысяч марок ипотечного кредита. И остается сто тысяч марок активов. При этом твои отец и брат любят жить на очень широкую ногу. Их годовые расходы не обходятся меньше чем в пятьсот тысяч марок!
Лотта разрыдалась.
Муж ласково провел рукой по ее волосам:
– Послушай, Лотта, мы ведь собирались съездить в Египет на две недели. На самом деле я не против, если мы проведем это время в Берлине или еще где-нибудь. Может, нам стоит поехать в Раммин? Может быть, мы там сможем чем-то помочь?
– Нужно немедленно отправить телеграмму!
Следующим вечером они уже были на месте. Фрау фон Раммин сияла, залог казался ей уже делом решенным.
– Как хорошо, дети, что вы приехали. Мы весь день работали, чтобы все приготовить. Вам стоит расположиться в большой комнате в передней части дома.
– Прошу меня извинить, дорогая теща, но мы бы предпочли комнату под чердаком.
– Под чердаком? Рядом с привидением? Вы ведь это несерьезно, Генрих!
– Совершенно серьезно! Прошу вас подготовить нам именно эту комнату, потому что мы с Лоттой совсем не хотим пропустить встречу с этим призраком, когда он появится.
Лотта собрала все свое мужество:
– Да, мама, подготовьте для нас именно эту комнату.
После обеда Фридель подозвал к себе шурина:
– Скажи-ка, Вилли, а давно этот призрак обитает в Раммине?
– Несколько лет!
– И ты в него веришь?
– Сегодня ночью ты сам в этом убедишься.
– Он обитает в эркерной комнате?
– Нет.
– Нет? Где же тогда?
– В комнате над ней. Но в эркерной комнате его хорошо слышно.
– Ты там хоть раз ночевал?
– Конечно, дважды. Около года назад. Сперва один и на следующую ночь в компании товарища.
– А комнату ты перед этим осмотрел?
– Да. До мельчайших подробностей. Это кладовая. Остальные комнаты наверху либо почти пустуют, либо заполнены различной утварью и старой мебелью. Эта же комната абсолютно пуста. По-видимому, раньше ее использовали для сушки белья. Там от стены к стене тянутся какие-то перекладины и веревки.
– А ты не думал, что шум привидения – это проделки дворни?
– Определенно нет! После того как я уже однажды переночевал в этом доме, мы с моим товарищем добросовестно осмотрели каждый угол этой комнаты. После этого я запер комнату, а для пущей надежности перекрыл дверь задвижкой с висячим замком. Кроме того, мы закрыли замочную скважину и на двери, и на замке бумагой, которую залепили своими гербовыми печатями. То же самое мы проделали и с дверью, ведущей на лестницу, по которой можно подняться в эту комнату. Поэтому проникнуть туда незамеченным было бы попросту невозможно!
– А если предположить, что кто-то влез в окно?
– Исключено! Стена слишком гладкая, и такую высокую лестницу во всем Раммине не найти. Кроме того, мы заметили, что окно той комнаты располагается прямо над окном эркерной комнаты. Может, захочешь как-нибудь сам попробовать подняться?
– Нет необходимости. Предполагаю, мне удастся обнаружить не больше, чем тебе! Еще кое-что: а призрак всегда там?
– Нет-нет. Некоторые его совсем не слышали. Возможно, они просто спали слишком крепко. Надеюсь, вам также повезет!
Генрих и Лотта легли рано. Суета на вокзале и тряска в вагоне очень их утомила, они сразу уснули.
Неожиданный толчок разбудил его – это была жена. Она, выпрямившись, сидела на постели, лунный свет, пробивавшийся в окно, озарял ее бледное от страха лицо.
– Слышишь?
Он рывком сел, стряхнул с себя сон и прислушался. Какое-то мгновение все было тихо. Но тут что-то зашипело, засвистело и зазвенело в ушах.
– Нет никаких сомнений, – проговорил он, – это прямо над нами, Вилли был прав.
Снова на мгновение все стихло. А затем снова раздался характерный свист и такой звук, будто кто-то волочил плащ, чьи полы хлопали друг о друга. Неожиданно между ними вклинились менее отчетливые, но резонирующие отзвуки.
Хлопки и шорохи все усиливались, но пола, казалось, никто не касался. Кто-то перемещался с бешеной скоростью, но явно по воздуху.
Фридель вскочил с кровати и начал быстро одеваться. Вдруг он услышал громкие дребезжащие смешки, потом еще раз и еще. Как будто группа детей не могла удержаться и уже захлебывалась от смеха. И на фоне этого жуткого хихиканья – все тот же звон, шорох, шипение, свист, похлопывание, ропот и шелест.
А теперь совершенно отчетливо еще и смачный поцелуй и оглушительный хохот.
– Да там просто какая-то оргия! – воскликнул он. – Страшнее и быть не может!
А шум с каждой минутой все усиливался – смех, хихиканье, вздохи, вопли, топот. Все сливалось в одну дьявольскую какофонию.
– А ведь примечательно, что шагов не слышно, – начал рассуждать Фридель.
Он полностью оделся и взялся за канделябр и сапоги.
– Что ты собираешься делать? – вопросила Лотта.
– Пойти и посмотреть, конечно же! Ты со мной?
Она затряслась от страха.
– Хотя бы возьми с собой револьвер!
– Зачем? Для этой веселой компании и сапога будет достаточно!
– Останься!
– Милая, ну что за глупости!
Он вышел.
Лотта слышала, как он поднимался по лестнице, как отпирал дверь, закрывающую еще один лестничный пролет. Цок, цок, цок… постукивали его шаги все глуше, чем выше он поднимался. Потом она еще раз услышала отчетливо… он был уже наверху, у самой двери в комнату, и подбирал ключ.
От страха на лбу ее выступили капли пота. Исступленная пляска там, наверху, стала еще громче – дикая, безумная. Только бы он поскорее вернулся, только бы вернулся.
Она пыталась молиться, но не могла вспомнить и слова.
– Генрих, Генрих!
Она вскочила с кровати и уже было повернула к двери. Наверх. Помочь ему.