Дымящиеся курганы вокруг давят одним своим видом. Красные и огромные, они источают холод. Равнина за ними выглядит как бесконечная пустота. Как точка невозврата. Женя уже давно не спрашивает себя, чем он разгневал Сварога. Уже неизвестно сколько дней он задавал другой вопрос — существуют ли вообще боги? Ведь иначе могли бы они допустить воплощение этого ужаса? В Нижних мирах ожили все кошмары, все жестокие замыслы, возможные в принципе.
И Женя стал частью этой мерзости. Он не помнил, когда в последний раз видел человеческое лицо. Разве что только свое собственное — бледное, полное ужаса и пережитой боли. Иногда оно отражалось в панцире проходящего мимо тавра, иногда в луже сточных вод, из которой Аксюк лакал, утоляя жажду. Яка не сильно переживал по поводу утоления потребностей своего пленника в пище и воде. Генерала Разврата больше заботило взращивание в человеческой душе новых позывов. Мерзостных, извращенных, губительных.
У Жени до сих пор стоят в глазах чудовищные оргии, в которых Яка заставлял его участвовать. Барона постоянно ублажали человекоподобные демонсеры. Эти создания выглядят идеальными, словно вышедшим из-под резца гениального скульптора. Гибкие и соблазнительные, демоницы обладают изящными фигурами с длинными ногами, огромными грудями и… развращенными желаниями. Цитадель Яки — это рай для самого отъявленного БДСМщика. И в то же время, любой проповедник, попавший в это место, падет. Образы похоти и боли сокрушат даже самый чистый дух. Прекрасные в своей наготе демонсеры, подвешивающие тебя на железных крючьях и поливающие твою кожу горячим маслом…. Теплое глубокое горлышко прекрасной демоницы с чувственными и полными губками… Заросли тентаклей, елозящих везде…
И Женя пал. Он стал проклятым извращенцем, озабоченным и грязным. Яка обратил желания барона против него самого, извратил его сознание, поместил туда неумолкающий хор похотливых желаний. Даже в клетке Женя мечтает о своем собственном гареме, полном стонущих от вожделения тварей. Нижние миры стали для барона родным домом.
Только одно спасало барона все это время, берегло в нем остатки человечности. Шарфик Лисички. Изорванный и грязный, потерявший цвет, этот кусок земной ткани по-прежнему обвязывает ему шею. Призраки счастливых воспоминаний до сих пор не покинули Женю только благодаря рваной тряпке.
Гигантская тень закрывает тысячи мелких солнц в небе.
Вы привели человечишку.
Громоподобный голос раздается из глубин черепа Жени. Он зажимает руками уши, чтобы не слышать воплощенный ужас. Визжа как резаные, зранты вытаскивают барона из клетки и бросают на склон низины рядом с огромной когтистой ступней. Красный Беумус спрыгивает с наездной птицы и падает на колени пред чудовищным великаном.
— Да, Владыка выводка. Яка обработал его, как ты и велел. Он окончательно извращен и жалок.
Женя пытается посмотреть на монстра, но глаза слезятся, пелена влаги застилает их, словно организм пытается спасти себя от зрелища, которое не сможет вынести ни один человеческий рассудок. Размытая рогатая тень у края черной пропасти — всё, что он видит. Фосфорные отблески на руках-лапах обозначают чудовищные когти.
Женя чувствует на себе внимание Владыки. Барона придавливает взглядом, на миг он забывает, как дышать. Из последних сил он хватается за шарфик на шее — и это спасает его, не дает сойти с ума окончательно. Только нежное воспоминание о Лисичке способно удержать Женю от безумия.
Беумус, ты лжешь. Он еще цепляется за свою человечность. Яка налажал.
— Простите, Владыка! — огромный клыкастый демон падает ниц и бьется головой о землю.
Быстрый блеск фосфора. Огромные когти отрубают руку красному демону. Беумуса отшвыривает, и он протяжно стонет, не вставая.
Человечек, знаешь почему ты здесь?
— Пожаа-а-а-алуйста! — рыдает Женя. — Я хочу к маме!
Ты к ней скоро попадешь. Отвечай на вопрос, червяк.
— Я не знаю! Не знаю! Не знаю!
Я пожелал, чтобы мне принесли ответ, что же загадал Перун, когда изменил реальность.
— Не знаю! Не знаю! — бормочет Женя, оглушенный ментальным громом.
Пока да. Но скоро узнаешь и расскажешь, ибо я так захотел. Возможно ли еще Вторжение Орды в ваш мир?
Женя плачет, бормоча, что не знает ответы на эти странные вопросы. Что за Орда? Кто такой Перун?
Артем Бесонов.
Женя хлопает глазами. Он даже не думал, что услышит имя своего соседа и соперника в этом аду. Простолюдин Бесонов — это Перун, бог грома?
Глаза все еще застилает ливень слез, барон видит лишь черную тень когтистой руки, указывающей на него.
Твой кусок ткани на шее — чую его запах. Запах своего сильнейшего врага. Перун держал эту тряпку близко к собственному телу. Очень близко.
Даже страх немного отступает перед роем вопросов. Бесонов? Близко? Шарфик Лисички? Но она же никогда никому его не дает! Только мне! Она сама так сказала!
Она соврала. Она давала Перуну.
Эти слова раздавливают Женю. Чудовищная сила голоса, вкупе с мощью ужасного откровения, размазывает его по склону низины. Барон падает, обхватив голову руками, и утыкается лицом в землю.
Песок дерет десна.
Задолго до того, как попасть в ад, Женя лишился всего. Бесонов сделал это. Сначала Алла, потом Лисичка. Девушки одна за другой предавали барона из любви к этому отморозку.
Женя срывает с шеи знамя предательства. Сжимает в кулаке и плачет по счастливому прошлому, оказавшемуся обманом. Все, что ему осталось, — грязные пороки. Светлой любви он так и не познал.
Гигантская тварь довольно рокочет.
Яка совсем немного не додавил. Но теперь ты готов нырнуть в Мать.
В Мать?
Зранты взвывают, сорвавшись с места. Бледные мозолистые руки стаскивают Женю с склона к краю пропасти. Его швыряют лицом вниз, и он видит бесконечную тьму, заполнившую яму. Мрак тянется к лицу барона, словно живой.
По преданию, отсюда вышли самые первые демоны. На дне Колыбели зиждется Мать, Прародительница моего рода. Иногда Мать сама выходит в мир в телах своих избранников, осмелившихся нырнуть в ее объятия. Многие паломники до сих пор срываются в бездну, надеясь на милость Матери. Но последнее возвращение случилось многие тысячи лет назад. Никто давно не выбирается из Колыбели. А ты, человечек, вернешься и станешь намного сильнее.
Глаза Жени в ужасе смотрят в пропасть. Почему только у меня получится вернуться?
Потому что я так пожелал.
Зранты снова надвигаются, прижимая к самому края. Против воли Женя крепко сжимает ненавистный комок оранжевой ткани. Барон не отпускает шарфик, даже когда белые демоны скидывают его в бездонный мрак. Просто больше у него ничего не осталось.
Неделю спустя.
Я снова на балу, снова в Кремле. Да, его уже подвосстановили после того «небольшого непонимания» между мной и императором, как выразился Владимир.
Шагая с Софией под ручкой, любуюсь фигуристыми барышнями в разноцветных платьях. А они смотрят на меня и подхихикивают. Но я недолго переглядываюсь с посторонними дамами. Все-таки со мной идет рядом самая ослепительная красотка — серое платье подчеркивает шикарные прелести княгини, а сложная собранная прическа обнажает изящную шею.
Где-то здесь же ходят Бестия, Ясна и Аяно. «Зорь» тоже пригласили. Но зал огромный, гостей свыше пяти сотен. От нарядных дам рябит в глазах. Попробуй выцепи в этом пышном букете свои три розы — каштановую, рыжую и черную.
Поляницам я запретил идти в Кремль. Поостерегся. Что-то мои посещения императорской резиденции в последнее время нехорошо заканчиваются. То я с Настьевым в окно упорхну, то вообще сожгу к хренам весь двор с постройками. Кали было пофиг, плевала она на дворянские тусы. Вика с Аллой молча приняли, хоть и расстроились. Белоснежка, как всегда, огребла ладошкой по заднице за своё: «Так нечестно! Я уже не маленькая!».
Вечер, кстати, устроили в честь победы над террористами, мучившими столицу. То, что главным злыднем является сын императора, оказалось государственной тайной. И разглашать мне ее не советуют. Так Владимир и сказал: «Не советую». Ну хоть сообразил обойтись без угроз, а то я бы сразу и испек из него «кексик с мясом». Общественность же, предоставленная сама себе, не знала на кого думать: на китайцев, британцев, палестинцев. Император все же тыкнул пальцем в, якобы, недобитых и спрятавшихся моджахедов. Стрелочник лживый.
Но козлом на троне некогда заниматься. Козлы всегда будут, никуда они не денутся, а вот угроза Вторжения все еще висит. Сейчас все мои планы касаются Британии. Обдумываем различные стратегии истребления вымесов. Аяно тоже подключил. Втроем с японкой и Софией репы чешем. Девчонки говорят, что в лоб нельзя вторгаться. Чревато, что весь мир обернется против России. Мол, другие страны объявят какие-то экономические санкции и окажут англичанам вооруженную поддержку. Напав первыми, мы сами себя выставим интервентами. А так в цивилизованном мире не принято. Сначала нужно прикопаться к чему-то существенному.
— Дорогой, ты как маленький, — в усадьбе упрекнула София, погладив мою руку. — Для войны нужна железная причина — вот, как с Афганом. Наркотик, убивающий живу, перепугал Лигу наций не на шутку. Все, кроме вымесов, поддержали российскую спецоперацию.
Я только насупился, как с другой стороны Аяно приобняла, как бы в утешение:
— Перун и вправду маленький. Хватит того, что в шестнадцать он сильнейший коммандос, богатейший князь и талантливейший тактик, — проворковала японка. При Софии она любила стелить мягко, особенно когда княгиня ругала меня за дело, хотя сама самурайка еще та ворчунья. — Пускай другие забивают голову политикой.
— В шестнадцать? — вопросительно посмотрела на меня София.
Я покачал головой. Мол, еще не посвятил «зорь» в тайну своего происхождения. Еще успеется.
— Дорогая полковник, — холодно произнесла княгиня. — Перуну необходимо вникать в политику, хотя бы потому, что он