Шамиль, как обычно, решил препятствовать и стал стягивать силы. Врангель его обманул и приказал рубить сперва лес на Джалке, севернее, и заодно истребить аулы, в которых русские еще не бывали.
4 декабря войска вышли из Грозной, заночевали в устье Аргуна, на следующий день переправились за Сунжу у Дахин-Ирзау и двинулись на аул Халин. Батальоны Кабардинского и Апшеронского полков пошли на штурм, конница Бакланова обскакала аул и ворвалась в него с другой стороны.
Жители поклялись Халин не оставлять и «пали под развалинами своего аула».
Войска переночевали на месте сражения, вернулись в Дахин-Ирзау, на обратной дороге истребили еще 6 аулов. 7 декабря на подкрепление подошли еще 3 сотни Моздокского полка.
Отвлекая внимание Шамиля, Врангель 8 декабря начал на Сунже строительство моста. Шамиль прибыл в Шали и наблюдал, что русские будут делать дальше.
9 декабря Бакланов прошелся вверх по Джалке и с боем истребил еще 10 аулов за 6 часов. Чечню разоряли и истребляли на глазах у Шамиля.
11 декабря войска опять подошли к аулу Халин. Там снова были чеченцы, которые приняли бой. Милиция и Сунженский полк подполковника Белика снова взяли аул, подобрали 27 тел, но и своих потеряли убитыми и ранеными 5 офицеров и 40 рядовых.
12 декабря войска перешли Аргун, вышли на левый берег Сунжи и по нему двинулись к Умахан-Юрту. На опустошенную и оставленную ими территорию явился Шамиль. Ему оставалось собирать уцелевших и призывать к мщению.
Уходя из разоренных аулов, Бакланов приказал в уцелевших саклях в очагах оставлять начиненные артиллерийские гранаты, лишь замазывать их слегка тонким слоем глины. Чеченцы возвращались в аулы, разводили огонь и… взлетали со страшным грохотом вместе с обломками строения. Даджал он и есть даджал…
До 18 декабря войска рубили лес от Умахан-Юрта до Джалки. Поскольку Шамиль находился рядом, Бакланов с конницей все время стоял в прикрытии. Но сильных боев не наблюдалось.
Искусный в маневрировании Врангель после этой рубки перебросил войска в верховья Аргуна, в Воздвиженское, и дал им там два дня отдыха.
Из Воздвиженского войска опять вышли на Шалинскую поляну и к вечеру 23 декабря закончили просеку от разрушенного окопа до Шавдонки. На Рождество Врангель распустил их по квартирам.
Шамиль все это время стоял на Джалке с 10-тысячным войском. Потом он объяснял, что хотел обмануть русских. Царь узнает, что в Чечне сопротивления нет, и отправит войска с Линии на войну в Крым или в Закавказье, вот тогда он, Шамиль, с оставшимися разберется…
Врангель между тем доставал Шамиля на обоих флангах. 4 января 1855 года русские вновь взяли на Мичике укрепление Шауиб-капа, а Бакланов в этот день с конницей опять вышел на Аргун к переправе у Тепли-Кичу. С 2 донскими полками и 2 линейными он перешел реку и снова ступил на берега Джалки. У разрушенного аула Элдырхан Бакланов остановился с двумя Донскими полками. Войсковому старшине Федюшкину он приказал с Сунженским полком идти по левому берегу Джалки и захватить всех вернувшихся в разоренные селения. Полковнику барону Розену было приказано с моздокскими и гребенскими сотнями идти по правому берегу и захватить тех, кто уйдет от Федюшкина.
Федюшкин карьером проскакал до слияния Джалки с Сунжей и жителей обнаружил лишь в ауле Цанурик, остальные бежали при его приближении за реку и попали к линейцам Розена.
5 января пехота рубила Герзелинский лес. Бакланов с 3 полками конницы и батальоном Тенгинского полка отправился на истребление аулов Висен и Мараш, которые прятались по обоим берегам реки Дахи-Шавдонки за густыми лесами. Аулы нашли и истребили. Кроме того, нашли и истребили аулы Галгай и Таубулат на правом берегу этой реки. Жителей частью изрубили, частью увели в плен.
Через три дня казаки вернулись на это место и не нашли ни одной живой души…
«Эта экспедиция и истребление более двадцати чеченских аулов были лебединой песней Якова Петровича на левом фланге», – заключает его биограф. Другой автор, Струсевич, более эмоционален: «Таким образом, Бакланов, этот Атилла с Дона, в несколько дней стер с лица земли более двадцати чеченских аулов! И некогда цветущий, населенный край силой своего меча он обратил в безлюдную пустыню! Но только такими мерами и можно было заставить смириться непокорных жителей Чечни».
За боевые действия 1854 года Бакланов удостоился Высочайшего благоволения.
Глава 23. Против турок
На Балканы его так не перевели. Настоящая кровопролитная война развернулась неподалеку – в Крыму. С конца 1854 года Бакланов стал хлопотать о переводе его в Крым, в Южную армию. Командующий русскими войсками в Крыму князь Горчаков, будучи наслышан о способностях и подвигах Бакланова, просил прислать его под Севастополь, где русская конница не действовала так, как могла бы. Новый военный министр Долгорукий обратился к командующему Кавказским корпусом Муравьеву, не отпустит ли донского героя в Крым. Муравьев ответил, что Бакланов необходим на Кавказе.
В конце января 1855 года Николай Михайлович Муравьев приехал на левый фланг. Хотел он проверить, какова обстановка, сколько войск можно еще забрать отсюда в Закавказье. Встречало главнокомандующего все местное начальство и Бакланов с полком Фролова, казаки которого должны были конвоировать весь поезд.
Командующий левым флангом представил Бакланова Муравьеву, и последний сухо сказал:
– Садитесь со мной в коляску: мне надо говорить с вами.
Муравьев внешне чем-то напоминал Бакланову генерала Клюки-фон-Клюгенау, которого современники называли «храбрым как шпага». Не любезен, даже грубоват. Начал с обидных сравнений:
– Здешние казаки хороши, но на правом фланге лучше.
Если речь о донских казаках, то они всюду одинаковы. Если о черноморцах и линейцах, то, по мнению Бакланова, сложившемуся в 30-е годы, черноморцы линейцам и в подметки не годились.
Ответил Бакланов обтекаемо:
– Какие на правом фланге, не видел, но и у здешних дух хорош.
– Знаете ли вы, что я беру вас с левого фланга на Лезгинскую линию? – заговорил Муравьев.
Бакланов нахмурился. Что значит: «я беру вас»? Но Муравьев, оказывается, хотел его облагодетельствовать.
– …Там будут находиться под вашей командой четыре Донских полка с конной батареей. Такого количества казаков, кажется, не бывало ни в чьей команде со времен вашего знаменитого Платова.
Бакланов благодарить не стал и тона подобного не воспринял:
– Я не современник Платова и не знаю, что находилось у него в команде, но в здешних экспедициях мне приходилось командовать отрядами гораздо большими.
Ответ его Муравьеву, естественно, не понравился:
– Дело не в количестве войск, а в важности поручения, которое будет возложено на вас. В Грозной вы получите на этот счет подробные приказания.
Объехав Кавказскую линию, Муравьев решил, что прикрыта она достаточно, чеченцы частью истреблены, частью загнаны далеко в горы, сокрушительных набегов с их стороны ждать не приходится, а если что, местные станицы Линию удержат. Надежда была и на местных переметнувшихся. Тот же Бата стал к тому времени майором и не хуже других весь Качкалыковский хребет и линию Мичика удерживал. А посему Муравьев решил снять с Линии и отправить в Грузию 8 батальонов резервной дивизии, 3 Донских полка и 3 батареи, из них одну донскую.
Упомянутые три Донских полка главнокомандующий предполагал направить в Кахетию, добавить там к ним еще один Донской полк и передать все четыре в команду Бакланову. Бакланова же предупредил, что подчинит ему всю Лезгинскую линию, и чтоб Бакланов, в случае разрыва с Персией, вел все стоящие на этой линии войска на персидскую границу.
Переход с одного места службы на другое пришлось временно отложить из-за кончины Государя и присяги новому Императору. Но все назначения, сделанные Муравьевым, остались в силе.
Обнадеженный Бакланов в апреле выехал из Грозной во Владикавказ, где собирались назначенные к нему в отряд полки. Там он внезапно получил предписание, что командующим Лезгинской линией назначен князь Андроников, а его, Бакланова, ставят в подчинение к Андроникову командиром летучего отряда. Стороной узнал, что Муравьеву баклановский тон не понравился, потому и назначил командовать Лезгинской линией другого.
Стоять на Лезгинской линии с летучим отрядом – дело хлопотное. Шамиль всенепременно будет через нее на соединение с турками прорываться. И, зная характер местного начальства, Бакланов был уверен, что в случае победы вся слава достанется грузинскому князю, а в случае неудачи крайним сделают его, Бакланова.
Прибыв в Тифлис, к Муравьеву, Бакланов подал рапорт об отпуске, чтобы хлопотать о переводе в Крым.
Муравьев его вызвал и спросил:
– А если я возьму вас в действующий корпус, останетесь ли вы на Кавказе?
– Останусь, если вам только угодно будет дать мне в армии соответствующее положение.
– Хорошо. Поезжайте в Александрополь. Вы будете довольны вашим назначением.
Ставили Бакланова командиром конницы Александропольского отряда. Конница состояла из 7 полков: 2-х Донских – № 4 и № 20 (последний нового состава), 2-х сборно-линейных (Кубанского и Терского), 2-х конно-мусульманских, 1-го Куртинского; еще, кроме этих полков, входили в отряд 3 сотни карапапахов и дивизион черкесской милиции.
Впервые под командованием Бакланова собрались такие разноплеменные силы. Торнау, на которого мы часто ссылаемся, видел подобные отряды и описал их очень живо: «Карабахцы бросались в атаку с быстротой урагана. Казалось, никакая скала не могла устоять против такого налета, а в сущности дело было далеко не так опасно… Татарин налетает вихрем и также скоро уходит; “кашты” – бежать, по понятиям его есть своего рода молодечество. Казаки и черкесы, не имевшие обычая бросаться на неприятеля очертя голову, зато дрались упорно и, обратив его в бегство, гнались за ним далеко и рубили без пощады… Курдов, одеждой и вооружением схожих с турками, несмотря на их необыкновенно красивых лошадей арабской крови, нельзя было признать за воинов; это воры и разбойники, способные только на ночной грабеж. Сто курдов не стоили десяти линейцев или черкесов.