Развернули казаки коней, колыхнули пиками. Поняли чеченцы, что ударят сейчас на них в пики по узкой дороге, и деться будет некуда. Стали чеченцы коней заворачивать, тесня и давя друг друга, и умчались, скрылись за поворотом.
А Бакланов повернул полк налево, взял значок:
— С Богом за мной! — и погнал коня вниз, в овраг, где пенилась и рассыпала брызги речка Яман-су.
Подхватились за ним казаки, погнали с кручи упирающихся, садящихся на задние ноги коней.
Горцы кинулись сбиваться в кучу, чтоб эту конную атаку встретить. А казаки по команде спешились и тоже тесными толпами на них в пики пошли. Два батальона Кабардинского полка тоже вниз сбежали и оцепили коней, которых казаки сбатовать не успели, да и коноводов не оставили.
В овраге у речки — рукопашная. Кабардинцы сверху не стреляют. Что местные в черкесках, что баклановцы. Различить невозможно. Две-три минуты резались, пока не переломили, верх не взяли.
80 чеченцев на кургане сбоку засели — стреляют. Бакланов выделил 50 казаков сбить их. Казаки под огнем не выдержали и залегли у кургана. Бакланов подскакал, покрыл их «градом отборных слов», кого-то плетью перетянул — «Вперед!» и сам повел.
Сбили…
В рапорте самого Бакланова все выглядит проще и… быстрее. «При отступлении шайки горцев, явившиеся по тревоге с окрестных аулов, производили обычное свое преследование. Чтобы наказать их более, я по соглашению с полковником Майделем, выбрав удобное место, произвел с полком на горцев атаку. Устрашенные этим движением, они бросились бежать. Не отставая гнать их до крайней возможности и поражая бегущих, я, наконец, после упорной рукопашной схватки, опрокинул всю толпу в неприступные овраги реки Ярык-су. Горцы оставили на месте боя более 60 тел, 13 из них взяты казаками, 26 подоспевшею по следам моей атаки стрелковою командою егерского Князя Чернышева полка, а прочие остались в оврагах. При этом взято 20 неприятельских винтовок, 14 пистолетов, 37 шашек и кинжалов и 13 с седлами лошадей.
У меня в двух атаках убито казака 4, ранено обер-офицеров 1, казаков — 6 и 5 казачьих лошадей, которые заменены отбитыми у горцев из оказавшихся к службе годными».
В бою от полка участвовало штаб-офицеров 1, обер-офицеров 16, урядников 28, казаков 473[46].
В этом набеге хорунжий Стоцкий получил рану пулей в грудь навылет. Что касается убитых казаков, то в полковых документах 3 числятся убитыми: Фёдор Каргин, Вёшенской станицы, Антон Темников и Ефим Еремин, оба Митякинской станицы. Еще трое числятся умершими от ран: Иван Лунченков, Гундоровской станицы, умер 6 марта, Иван Дерезуцков, Митякинской станицы, умер 15 марта и Афанасий Туловеров, Нижнее-Чирской станицы, умер 16 марта.
Бакланов получил за этот набег чин полковника. Приказ, правда, пришлось ждать больше года, до 31 марта 1851. Есаул Дьяконов заработал «Владимира» 4-й степени с бантом.
Неизменно внимательный к деяниям Бакланова и его полка главнокомандующий князь Воронцов докладывал военному министру Чернышеву:
«Нечаянность, смелость, быстрота и предусмотрительность, с какою подполковник Бакланов производит свои набеги в землю враждебных чеченцев, венчаются всегда полным и удивительным успехом.
Так кончился его набег 10 февраля, в котором после удачной засады и атаки на неприятеля горцы оставили на месте 17 тел и множество различного оружия. В набеге 23 февраля подполковник Бакланов опять изумлял всех своими бойкими и смелыми ударами, единодушно исполняемыми казаками вверенного ему полка. Лишь только сделан был пролом в Гойтемировских воротах, как Бакланов вихрем пронесся со своим полком в неприятельские аулы; все уступало ему дорогу, все обращалось в бегство, не будучи в состоянии отразить страшного напора в пики. В несколько минут один из аулов был предан пламени; но лишь собравшиеся горцы стали теснить наш арьергард, как Бакланов, пользуясь удобным моментом, снова ринулся на них, втоптал неприятеля в дно оврага и нанес ему такое поражение, что горцы не колебались искать себе спасения в постыдном бегстве с поля сражения».
Больше двух недель на Кумыкской линии стояла тишина. 12 марта от Амир-Аджи-Юрта донесся орудийный огонь. Поскакал Бакланов — пусто. Никого не нашли.
Вечером Алибей сообщил, что чеченцы хотели угнать скот, но попали под орудийные выстрелы и ушли. Но партия не разошлась, будет набег.
Расспросив его хорошенько, Бакланов в ночь на 14 марта засел сторожить чеченцев в овраге у Умахан-юрта на Гудермесе («прошел Кочкалыковский хребет и при оконечности скрылся в ущелье»). Взял с собой 3 роты пехоты, 4 сотни казаков, 1 горное орудие и ракетную батарею.
На рассвете показались из тумана конные, 6–7 сотен, впереди ехал предводитель на красивой белой лошади, а перед ним как охотничьи собаки рыскали по кустам, оглядывали каждую канавку 4 разведчика.
Понял Бакланов — не скрыться. Скомандовал в атаку, вылетел из оврага и рассек до седла одного из первых. Шарахнулись чеченские разведчики, выстрелили разом. Ударило Бакланова в левую ногу. Придержал он коня. Пронеслись мимо четыре сотни, завизжали, ударили в пики. Чеченцы скатились в овраг, спешились, стали отстреливаться.
Глянул Бакланов — пуля в бедро попала. Больно, видно, задела кость.
У оврага перестрелка, ждут пехоту. Бакланов сам подскакал, выдвинул артиллерию и ракетную батарею. Картечью в овраг бабахнули, ракеты туда запустили. Выскочили оттуда чеченцы, как ошпаренные. Кинулись за ними казаки в погоню…
Доклад Бакланова звучал так: «На рассвете показались четыре конных чеченца, переезжавшие хребет, и вслед за ними двигалась огромная масса народа, конных и пеших, прямо на мою засаду, почему, не сомневаясь в предположении горцев, я понесся на них с кавалерией в атаку. Из передовых чеченцев я изрубил своеручно одного, товарищами же его сам ранен пулею в левую ногу. Все остальное войско горцев, увидев мое движение, стремглав бросилось в лесистый и неприступный овраг. После канонады из орудий и огня ракет по бегущим горцам я отступил к подошве хребта и при следовании к Куринскому видел высоты хребта, усеянные конными и пешими чеченцами… К вечеру я узнал, что сборище горцев, предупрежденное моим движением, разошлось по домам, и на первый раз предприятие свое оставило».
Снарядов израсходовано 37, ракет 5, патронов 4030.
«Кроме меня раненых и убитых людей и лошадей нет»[47].
А красивую белую лошадь нашли после в овраге. Разнесло ей ракетой череп.
Привезли Бакланова в Куринское. Нога опухла. Бакланов боль плохо переносил, но подумал прежде всего о деле. Вспомнил уроки Засса. Приказал, стискивая зубы после каждого слова:
— Слух пустите, что убили меня…
Прикинули казаки — просто так не поверят, что убили. Похороны надо потешные устраивать, а это грех великий. Решили пустить слух, что лежит Бакланов при смерти.
За Мичиком ликование началось. Собралась огромная партия в 2 тысячи коней, обсуждали, не таясь, куда идти, кого грабить.
25 марта в 2 часа пополудни Бакланов получил известие, что при урочище Горячеводском собрались огромные партии конных и пеших чеченцев. В рапорте Бакланов указал, что он не знал намерений чеченцев, но предполагал их маршрут.
В ночь с 25 на 26 марта Бакланов приказал отряду из 4 сотен и 2 рот выступить и перекрыть дорогу у Исти-су. Замаскировали ракетную батарею и 2 орудия у дороги. Пластуны все дистанции шагами замерили и батарейцам передали, чтоб ни одна картечина мимо не пролетела. Бакланов сидел на бурке у орудий, хотя ему и сидеть трудно было. Бурка на Кавказе — первое дело. И зимой она нужна и летом. По жаре тут много гадов ползает, есть змеи, что на людей бросаются. Но на бурку никакая змея не полезет, потому что бурка делается из бараньей шерсти, а бараны едят и вытаптывают всю эту нечисть. Так что змеи одного запаха бурки не переносят…
Утром повалили по дороге чеченцы толпами. Ехали, как на праздник. Нарвались на ракеты и картечь…
Бакланов докладывал, что увидел на хребте 1500 человек и 1 орудие. «Горцы, вероятно, надеясь на свои силы, зарас же со всей стремительностью и с жесточайшею ружейною пальбою бросились на меня и, сближаясь, обнажили шашки. Остановив горцев сначала ракетным и орудийным огнем, я в свою очередь атаковал их и сбил с передовых позиций, опрокинул в лес».
Чеченцы пытались выставить на лесистой высоте свое орудие, но его быстро подавили сосредоточенным огнем артиллерийского взвода.
При атаке горцев был ранен 1 казак и 5 казачьих лошадей.[48]
Рану свою Бакланов в послужной список не внес.
Меж тем в апреле по всей Линии началась тревога. Шамиль собрал в Шали чеченцев и тавлинцев. 7 апреля стали они строить укрепление поперек дороги, прорубленной русскими к Шали.
Козловский через несколько дней работников этих разогнал и на захваченном укреплении несколько часов продержался, пока сам Шамиль не выгнал его оттуда. Козловский требовал у начальства сил, чтоб занять укрепления и окончательно их разрушить. Иначе чеченцы в землю вгрызутся, и тогда воевать еще и воевать…
Три положенных года пребывания полка № 20 на Линии давно прошли. Лишних два года на кордонах отстояли. Все сроки вышли. День и ночь, как два барана в древнем сказании, белый и черный, бесконечно дрались друг с другом, и то один побеждал, то другой. Схватишь белого за рог, выбросит он тебя, мотнув головой, на сияющий свет. Промахнешься, ухватишь черного, сбросит в нижний мир, в вечную темноту… Надоело рисковать, устали казаки. Домой пора. В 1850 году пришел приказ отпустить два донских полка — № 19 Бирюкова (Бирюкова по такому случаю 5 февраля в полковники произвели) и № 20 Бакланова — с Линии на Дон.
Однако начальство отпускать безотказный развоевавшийся полк не хотело. А если уж полк оставить на Кавказе нельзя, пусть хотя бы один Бакланов останется.
После жестоких боев в прошлом году в Дагестане, как считали историки Кавказской войны, «опыт привел, наконец, к убеждению, что покорить Дагестан нельзя, не покорив предварительно Чечни…». Весной Воронцов приехал на левый фланг, поднялся на Качкалыковский хребет и осмо