Чеченцы замерли и метнулись назад к редуту. Не успел Бакланов скомандовать, не успели казаки коней придавить, как крикнули что-то бегущие чеченцы, и из редута сыпанула толпа и устремилась в чащу.
Поскакали казаки следом, 11 чеченцев настигли и срубили, остальные в лесу укрылись, стали стрелять, и сразу же вдали со всех сторон стали подниматься сигнальные дымы.
Заскочил Бакланов в редут — пусто, нет пушек.
Оказалось, что Эске, новый мичикский наиб, сменивший Гехо, забрал пушки из редута в Бачи-Юрт, а оттуда ночью подходил к Тепли-Кичу и стрелял по укреплениям. Это, оказывается, его выстрелы ночью слышались.
А тут казаки скачут:
— От Сунжи конница под значком, и пушки тянут…
И чеченцы из ближайших хуторов и аулов уже из лесу стали постреливать.
По донесениям лазутчиков, новый наиб славился как человек молодой и отважный. И сейчас он быстро отреагировал. Недооценивать такого нельзя.
Приказал Бакланов казакам редут ломать, сколько успеют, а пехоте подручными средствами продолжать насыпать новый спуск к воде.
Меж тем чеченская конница приблизилась, передние сбивались в кучи и оглядывались, поджидали отсталых. Пушки разворачивали.
Бакланов снова подскакал к переправе. Пехоте и коннице по одному перейти можно, а пушки, конечно, не перетянешь.
— Господин майор!.. — и стал распоряжаться.
Донцы-артиллеристы засунули шапки за пояса, чтоб сучьями не посрывало, над пушками слонились. Пехотные поднялись от реки и густой цепью легли по-над обрывом.
Бакланов — к полку:
— На конь!.. — пригляделся к чеченцам, которые плотными толпами стали подвигаться вперед и что-то запели, и дал знак. — Заманиваем…
Подождали казаки, когда чеченцы допоют, а те завизжали, завыли и погнали вскачь прямо на редут.
Казаки рысцой, а потом все быстрее и быстрее направились к неготовой переправе. Миновали редут, так легко доставшийся и так быстро брошенный. И чеченцы его миновали и теперь азартно понукали коней, летели во весь опор.
У берега команда:
— Делись!
Казаки метнулись в разные стороны. Первые чеченцы — за ними, а большинство толпами вылетело к обрыву и — прямо на картечь и ружейный залп. Опять даджал их перехитрил!..
Понеслись мюриды назад, ошеломленные и израненные. Баклановцы же успели на флангах перемахнуться шашками с увязавшимися чеченцами, сомкнулись и под выстрелами показавшейся из лесу чеченской пехоты перешли по одному Мичик быстро и слаженно. Разозленные чеченцы провожали все же до самого хребта, но это мелочи. Дело привычное. Своих потеряли 5 человек ранеными, 1 контуженного (казаков среди раненых 3).
Запись в журнале: «Декабря 6. Набег на неприятельский кордон за Мичиком. Встречи с горцами, четырехчасовой с ними бой и отражение».
16 декабря по ударившему трескучему морозу Бакланов, верный себе, прошел 15 верст по-над правым берегом Мичика, свернул к Герзель-аулу и пожег все найденное чеченское сено, 100 тысяч пудов…
Запись в журнале: «Движение по Кочкалыковскому хребту от Герзель-аула и до Куринского укрепления и сожжение до 100 т. пудов неприятельского сена».
В докладе Штабу войска Донского уточнил, что ходил на рекогносцировку с 6 сотнями, 2 ротами 2-го батальона Егерского князя Чернышева полка и 2 полевыми орудиями от Герзель-аула до Куринского «и на всем протяжении Кочкалыка сжег сенных Чеченских запасов более 100 т. пудов»[61].
В документах полка, между прочим, есть запись, что 22 декабря 1851 года погибли два казака — Василий Благородов, Вёшенской станицы, и Михей Попов, Клецкой станицы.
Перед Новым 1852-м годом Барятинский снова вызвал в Воздвиженскую, во вновь собираемый Чеченский отряд два дивизиона Нижегородского драгунского полка. «… Год начался — и война началась по заведенному порядку», — отметил современник[62].
По заведенному порядку в Грозной шумно отпраздновали Новый год. Под мокрым снегом и холодным ветром «солдаты отхватывали никому не известный танец, разбрасывая во все стороны брызги холодной грязи»[63].
Лазутчики, набранные Батой, донесли, что 6 января Шамиль прибудет в Большую Чечню с войском и 6 орудиями. Сбор между реками Джалка и Гумс.
Барятинский Шамиля опередил. 4 января в укреплении Воздвиженском был собран отряд в 10 тысяч пехоты, 1,5 тысяч линейцев, 24 орудия, 15 ракетных станков. Собрались лучшие кавказские части, которые у чеченцев из-за цвета воротников и околышей носили прозвища «красных солдат» и «черных солдат». «Черных» (куринцев и кабардинцев) враги опасались больше, «красных» (тенгинцев и навагинцев) тоже побаивались. Ждали драгун, славных не менее, чем названные пехотные и егерские полки.
5 января, дождавшись, Барятинский выступил вниз по Аргуну через Шалинскую поляну и дальше до речки Хулхулау. В Нагорном Дагестане незадолго до этого вспыхнуло какое-то восстание против Шамиля, он отправился усмирять, а когда вернулся, «русские стояли уже на Хулхулау, и два больших аула, Автуры и Гельдиген, лежали в развалинах». В аулах отбили много скота и птицы, а под обломками жилищ нашли «и утварь, и куски материи и всевозможные одеяла». При взятии аула Автуры отличился сын Воронцова, командовавший Куринским полком.
Жители успели разбежаться. В качестве пленных солдаты приволокли каких-то старух. Генерал Круковский, смеясь, советовал Барятинскому отпустить их под подписку не воевать с русскими до конца войны. Барятинский, так же смеясь, объявил, что отпускает их «на честное слово».
6 января Шамиль, как и предполагалось, явился (его зеленый парчовый значок заметили среди других) и встал со своим войском между аулами Автуры и Шали — отрезал Барятинскому обратный путь.
7 января Барятинский двинулся по ущелью Хулхулау к Ведено, к самой резиденции Шамиля, но прошел лишь 4 версты и повернул обратно. Одни считали, что Барятинский понял, что силы его слишком незначительны, чтоб ворваться в горы. Другие усмотрели в этом движении обычный отвлекающий маневр.
Шамиль действительно бросился перекрывать дорогу на Ведено. А Барятинский, вернувшись из ущелья, не останавливаясь, продолжил путь на Шали.
Шамиль преследовал, сам бросался в атаку в шашки и стрелял из ружья. Такого геройства имама еще не видели в Большой Чечне. Единственно, не решился он спустить свою артиллерию с гор, побоялся присутствия драгун и их атаки.
Жестокий бой разгорелся в левой цепи за андийские хутора. Сражавшийся здесь Кабардинский полк так раззадорил Шамиля, что мюриды его чуть ли не силой и чуть ли не на руках вынесли с поля боя.
У русских при всем ожесточении боя потери оказались ничтожными — 1 убитый и 24 раненых. Считалось, что русские одержали победу. «Отряд в эти дни предал пламени значительную часть Большой Чечни», разграбил хутора и разбил «толпища Шамиля». Солдаты тоже были довольны, поскольку продовольствия здесь оказалось больше и лучше, чем на полковых квартирах.
Барятинский отступил до аула Бали-юрт. Здесь разбили лагерь и из лагеря стали делать набеги на аулы. 10 января ходили к Мезинским хуторам между Аргуном и Джалкой (небезызвестный Бата с подручными Омаром, Гаджи и Джамбулатом проводниками были), перешли с боем ручей Мызиахо и хутора эти пожгли. Бакланову же Барятинский подтвердил приказ рубить лес на южном склоне Качкалыковского хребта.
Бакланов во исполнение приказа 5 января 1852 сосредоточил из крепостей Кумыкской плоскости 10 рот пехоты, 5 сотен 17-го и 18-го полков, сборную команду линейных казаков, 7 орудий, 2 мортиры (всего 2075 человек) и начал рубку леса от Куринского к Мичику. Продолжалась она каждый день обычно до 3 часов и сопровождалась перестрелкой.
Просека против Куринского была давно готова, а в трех верстах тянулась еще одна в сторону Умахан-юрта, и солдаты рубили орешник по правому берегу Мичика, расширяли старые просеки. Картина вокруг унылая. Темно-серые тучи плыли над перелесками с оголенными деревьями. Солдаты в серых шинелях взмахивали топорами. Такая же серая, разбитая попарно цепь охраняла их, изредка постреливала.
Бакланов обычно выезжал на курган на берегу и наблюдал за работами. Его присутствие настораживало и раздражало чеченцев. Каждый день все новые живописные толпы конных появлялись на противоположном берегу. Судя по белым башлыкам, закрывавшим лица, прибывали мюриды каких-то наибов. Местных, мичиковских, Бакланов и казаки уже издали узнавали. Прибывшие маялись в ожидании боя, кричали Бакланову через реку:
— Эй, Баклан! Зачем стоишь? Зачем пришел? Домой иди!..
Потом начиналась стрельба.
5 января рубку начали на рассвете, а стрельба открылась лишь к 11 часам. Особенно досаждала чеченская пушка, которую Бакланов все время старался накрыть сосредоточенным огнем всех своих орудий.
7 января во время рубки леса горцы выдвинули на опушку леса за Мичиком два орудия. Пущенная пустая граната упала у подножья кургана, срикошетила, взлетела, кружась (взлет ее показался томительно медленным), зацепила край баклановской папахи и упала где-то в кучах хвороста. После первых же выстрелов Бакланов, пользуясь тем, что вода в реке сильно спала, послал за Мичик сотни 17-го и 18-го полков — на пушки. Чеченцы пушки увезли, казаков встретили из чащобы ружейной стрельбой, затем бросились в шашки. Русская пехота подоспела на помощь и пошла в штыки, еще и артиллерия огонь открыла. Форменное сражение разыгралось.
За два дня русские потеряли 3 раненых и 8 убитых лошадей. Сами израсходовали 700 снарядов и 25 тысяч патронов.
Чеченцы встревоженные настойчивостью Куринского отряда, за Мичиком стали строить завалы и редуты. Как говорил Бакланов, превратили лес в притон.
Меж тем орешник вырубили, правый берег оголился, хоть десять батарей на нем выставляй колесо к колесу.
В это время к Бакланову явился Али-Бей. Явился поздно, часов в 11 ночи, когда офицеры полка были в сборе, и Яков Петрович принял агента в присутствии этих офицеров. Новость оказалась важной, и Бакланов в своих рассказах воспроизвел всю сцену очень подробно.