Еще Торнау вспоминал, как участвовал в походе с подобным войском, и весь поход был нескончаемым праздником. «Без всякого порядка тянулись по горной дороге толпы всадников, одетых в самые яркие цвета; пошатываясь, плелась за ними сотня… вьючных лошадей. Серебром и золотом оправленное оружие, седла и сбруя как жар горели на ярком солнце. Музыка гудела, стучали маленькие барабаны, и по воздуху разносились гортанные звуки татарских напевов; горное эхо вторило переливам нескончаемых томительных трелей, составляющих верх искусства для азиатского певца… Чуть расширялась дорога или встречалась поляна, и всадники, не мешкая, пускали во всю прыть своих лошадей, ружья начинали трещать без умолку… Азиятцу нужны для веселия скачка, гик и пороховой дым. Ночной бивак представлял не менее любопытную картину. Кто не видел азиятского конного лагеря, не может себе вообразить беспорядка и шума, составляющих его непременную принадлежность…».
В отряде выделялись карапапахи, турецкие пограничные племена, перешедшие на русскую службу. 2-й конно-мусульманский полк оказался наполовину худоконным, две сотни оставили из-за этого в тылу. «Всадники молодцы, по крайней мере, глядят молодцами, но порядок в полку мусульманский!». 1-й конно-мусульманский набирался в Карабахе, и коней имел хороших. Курды из Куртинского полка выглядели величественно, все почти старики, от турок перешли недавно из-за того что те не давали им грабить, а «курды не подозревали, что в грабеже может скрываться что-то нехорошее». В бою же они особо не отличались. Что касается дивизиона милиции, то он состоял из кабардинской и осетинской сотен. Кабардинцы и осетины — воины для Бакланова знакомые и проверенные.
Командовать этим войском не сложно. «Колма!» — значит «стройся», а «чан, чан» — значит «марш-марш». Направление же можно шашкой указать. Татары тогда кричат «Алла!», а черкесы гичат «ги-гяур».
Бакланова в отряде ждали, слухи о нем широко распространились. Потто, служивший в эту кампанию в драгунах, вспоминал: «И мы действительно увидели мужчину колоссального роста — косая сажень в плечах, ехавшего впереди донцов на сильном и рослом коне донской породы; огромная баранья папаха откинута на затылок; длинные, как борода, бакенбарды развевались на ветру, а разгоревшееся лицо, рябое и изрытое оспой, дышало отвагой и необычной силой. Мы все невольно поддались его обаянию»[78].
13 мая командующий Муравьев прибыл к войскам. Май 1855 года — месяц тревожный. В Закавказье турок побили, но в Крыму тяжко приходилось. Под Севастополем ждали перелома, боялись, что сдадут крепость, а потому хотели отыграться в Закавказье. Надеялись на восстание курдов. Пока же решили организовать наступление к Карсу.
21 мая главнокомандующий провел смотр наличным силам. Вскоре корпус под командованием генерала Бриммера пересек турецкую границу двумя колоннами и 25 мая сосредоточился у Аджал-Кала, севернее Карса. Регулярную кавалерию свели в дивизию генерал-майора графа Нирода, иррегулярной конницей командовал Бакланов.
Третья русская колонна двинулась из Аджарии на Ардаган. Чтобы прикрыть ее движение, выслали навстречу Бакланова с линейным полком, двумя дивизионами нижегородских драгун и 4 орудиями.
Пошел Бакланов напрямик через горы, без карт: «На то и казачье чутье». Присматривался к здешним горам, к местному населению. Поднялись на Ардаганские горы, шли, увязая в глубоком снегу. Мороз в 5–6 градусов бодрил казаков и драгун.
Писали потом в воспоминаниях современники, как Бакланов в расстегнутой рубашке, в пальто летнем, босиком по снегу ходил по утрам, будил спящих драгун. Еще и жаловался:
— Холодно здесь ночью…
— Только не вам, Ваше Превосходительство, — отвечали драгунские офицеры.
— Что немцу смерть, то русскому здорово, — смеялся Бакланов.
Пройдя горы. Спустились вниз в раскаленную долину. «… Только один Бакланов, казалось, не чувствовал ни жары, ни холода; удивительно был закаленный человек»[79].
В 15 верстах от Ардагана встретили свою милицию и узнали, что Ардаган занят 13-й дивизией Ковалевского без боя, и дивизия теперь идет к главным силам.
На всякий случай прикрыли марш 13-й дивизии со стороны Карса.
2 июня генерал Нирод с авангардом вышел к Карсу, к деревне Мицыри. Сразу же столкнулись с турецкой конницей. Башибузуки грозились порубить черкес-казаков на кебаб шайтану, а черных буйволов (так они называли драгун из-за вороной масти лошадей) насаживать по 10 сразу на одну пику. На деле же сразу оказались сбиты линейцами, за что в одну кубанскую сотню главнокомандующий послал 2 «Георгия».
Русские главные силы, подошедшие к Карсу, насчитывали 24 500 человек и 76 орудий. Турок в крепости заперлось чуть меньше — 20 тысяч. Командовал ими старый и слабый Вассиф-паша, но за его спиной всем заправлял английский полковник Вильямс.
Сам Карс стоит на правом берегу реки Карс-чай, на высотах. Меж высотами Кара-даг и Чакмах — ущелье, по нему и протекает Карс-чай. Ограда города состоит из каменных плит и достигает высоты в 4 сажени. По ограде высятся башни, на них 60 орудий. В северо-западном углу города, на утесе Кара-даг, над рекой, возвышается цитадель. Там орудия и вовсе в три яруса.
Впрочем, Паскевич, поныне не оцененный по достоинству полководец, эти укрепления брал штурмом. Юный Бакланов в ту войну на Дунае отличался, а маститый Паскевич — здесь, в Закавказье.
После войны 1828–1829 годов англичане туркам Карс еще больше укрепили. Настроили редутов и фортов на соседних высотах. Особенно опасались за восточный берег Карс-чая.
В июне русское командование провело рекогносцировку восточных укреплений Карса. Муравьев решил, что с этой стороны взять Карс невозможно, надо обойти его с юга и стать у Мугарджика. 6 июня пошли в обход Карса. 14-го еще раз выехали на рекогносцировку. Опасались турецкой диверсии и взяли в прикрытие 16 батальонов с 44 орудиями. Турки русских не трогали. Испугались неожиданно явившегося под стенами крепости корпуса.
Осмотрел Бакланов вместе со всеми крепостные укрепления. С юга Карс плохо прикрыт. Укрепления только возводятся, связи между собой не имеют. Предложил штурмовать город с юга и немедленно, пока укрепления не готовы. «Настоящая минута есть самая благоприятная для овладения Карсом, и если мы ею не воспользуемся, то кампания затянется надолго». Корпусной командир Бакланова поддержал, просил несколько батальонов, чтоб немедленно атаковать, но Муравьев ответил: «Уже три часа, поздно затевать дело» и решил пока что брать город в блокаду.
Боялся он неудачи и вслед за ней всеобщего восстания в тылу и возможной войны с Персией. Сообщая в Петербург о своем решении, просил еще 15 тысяч. Тогда можно будет Карс просто блокировать, а всеми войсками идти на Эрзерум.
Бакланову Муравьев поручил прервать связь осажденных с Турцией. Чтоб не надеялись ни на помощь войсками, ни на подвоз продовольствия.
Лазутчики донесли, что турецкие склады за Саганлугским хребтом, и пленные подтвердили.
Бакланов дошел до Саганлугского хребта, разбивая все, прервал связь с Эрзерумом. 9 июня достиг Били-Ахмет, разорил склады и разогнал греков-хлебопеков.
Муравьев оставил часть корпуса в лагере у Каныкёя, сам с остальными войсками пошел вслед за Баклановым по Эрзерумской дороге. Бакланова поставил командиром авангарда.
Бакланов переходы делал по 60–70 верст, занял укрепление на вершине Саганлуга, спустился вниз к Барудзе, разогнал местных башибузуков, отбил у них арбы. Еникёй, Каракурган, Барудза, Зевин переходили в руки казаков, которые жгли запасы, отмечая свой разорительный путь стенами черного дыма. 13 тысяч четвертей хлеба пожгли.
Из набега вернулся Бакланов опять на Эрзерумскую дорогу и стал в Тэкмэ. Туда же вскоре подошли и главные силы. Один из участников похода, Р. А. Фадеев, сообщал в письме 24 июня, что вчера вернулись с Эрзерумской дороги, «где мы бегали девять дней, высунувши язык, и жгли турецкие провиантские запасы».
Отсюда 25 июня Бакланов внезапно подступил к Чакмахским высотам и отбил у турок 30 арб с сеном. Вернулся в уверенности, что штурмовать город нужно именно со стороны Чакмахских высот, с северо-запада.
2 июля послали его на Ардаганскую дорогу. Перерезал ее некий Ишим-Оглы, бывший крестьянин князей Орбелиани, ставший разбойником и получивший у турок штаб-офицерский чин.
Взял Бакланов Новороссийский драгунский полк, линейный казачий и батарею. В довесок отправились с ним курды, карапапахи и горские дружины. Двинулись ночью в бурю, в ливень. Прошли рядом с западными крепостными укреплениями, турки ничего не заметили.
На рассвете у Топаджура увидели башибузуков. Гарцевали они с другой стороны речки, отряд задирали. Бакланов приказал не связываться, идти своей дорогой. Карапапахи не утерпели, переправились на ту сторону. Башибузуки их там потрепали и к речке прижали в стороне у переправы.
Бакланов приказал не помогать, пусть сами расхлебывают. Еле отбились бедные карапапахи.
Затем встретили по дороге турецких фуражиров и разогнали. Прошли еще 15 верст и остановились на ночлег у Индуса-су. Огня не разводили.
На другой день прошли еще 40 верст, опять никого не нашли. Лазутчики сообщили, что бежала шайка Ишима-Оглы в Аджарию. Далековато. В Аджарию за ними идти приказа не было.
Затем донесли лазутчики, что идет со стороны Ардагана к Карсу турецкий отряд. Но как ни искали его, как ни поджидали в засадах, так и не выследили. Пришлось домой возвращаться.
Все это время делал отряд Бакланова по 60 верст в сутки. Тяжело, но никто из отряда, вдохновленный лихостью легендарного командира, не заболел. Сам Бакланов с разъездами мотался по окрестностям, наводя ужас на местных своим видом и быстротой передвижения..
Чтобы окончательно запугать местных турок, казаки водили их смотреть на спящего в палатке после обеда Бакланова. Спал он на бурке в красной рубашке. Лежащий казался он еще огромнее, чем на самом деле.