боялись больше всего. Им надо было смешаться с толпой, получать свою ежедневную порцию еды, иметь теплое одеяло, чтобы укрыться. Грандиозные сдвиги земной коры, среди которых блуждали эти люди, произвели сдвиги и в их психике. Простите, я отступил от темы нашего разговора, а впрочем, она уже исчерпана. Я не успел бежать. Вместо Швейцарии попал в камеру смертников, откуда меня вызволил Нунке. Думаю, он докладывал вам об этом…
— Итак, вы не знаете, прибыл ли Бертгольд в Швейцарию или нет?
— По моей просьбе герр Нунке поручил кому-то из наших швейцарских агентов проверить это… Ответ был отрицательный.
— На какую сумму вы дали чек Бертгольду?
— На весь вклад, сделанный отцом, плюс проценты. Немногим более двух миллионов марок.
— А Бертгольд вам?
— На двести тысяч марок.
По губам Гелена пробежала улыбка.
— Чем же вы объясните такое неравенство?
Григорий почувствовал — его акции в глазах Гелена сразу упали.
— А неравенства фактически не было. Я сообразил, что и его и мои шансы получить деньги в ближайшее время равны нулю. Когда кончится война, победители будут добиваться, чтобы капитал всех немецких вкладчиков был арестован, а банк будет выжидать.
— Гм, гм… рисковать миллионной суммой… все-таки вы рисковали…
— Минимально. Я не ставлю деньги превыше всего, но все-таки не бросил бы Бертгольду в руки такой куш, если бы основательно не взвесил обстановку. Это было бы неуважением к памяти отца. Да и кому хочется стать нищим, лишить себя свободы действий?
— А куда вы дели чек?
— Разжег им костер, когда замерз так, что не мог пошевельнуться. В те минуты деньги не имели для меня никакого значения. Не колеблясь, я отдал бы все сокровища мира за частичку тепла.
Теперь Гелен тихо смеялся, звуки булькали у него в горле, словно он полоскал его. Григорий обиженно нахмурился.
— Не обижайтесь, Гольдринг! Слово чести, смех мой не относится к вам, а… я представил себе Бертгольда в подобной ситуации… Как он разжигает костер с помощью чека, способного принести ему миллион… Не представляю, чтобы Вилли на такое решился.
— А он и не мог оказаться в подобной ситуации, потому что не решился бы податься в горы. Я часто думаю, что, почувствовав опасность, он повернул на юг. Гражданская одежда, знание английского языка, какой-либо заранее заготовленный документ… могли помочь добраться до Ватикана, там у него были связи, там он мог пересидеть, дождаться удобного случая, чтобы пересечь океан, приобретя какую-либо другую фамилию.
— Вы не пытались найти его семью?
— Вначале такой возможности не было. А теперь… кто я такой, чтобы претендовать на руку Лоры? Человек без имени, без прочного состояния. Да и чувство за время долгой разлуки поостыло. Бертгольд, конечно, обеспечил свою жену и дочь, я думаю, что они не бедствуют.
— Но и не роскошествуют. Месяца три назад я получил письмо от фрау Эльзы. Она стала хлопотать о пенсии и просила меня, как старого знакомого, засвидетельствовать, что муж ее погиб или пропал без вести. Вот почему я и заинтересовался вами, герр Гольдринг, вы — последний, кто видел Бертгольда…
«Уф!.. Только и всего? Только из-за этого я вертелся перед тобой, как карась, брошенный на раскаленную сковороду…»
— Жаль, экселенц, что я не могу сообщить вам более точных сведений.
— Ошибаетесь, ваше последнее предположение… впрочем, хватит на сегодня о Бертгольде. Поставим против его фамилии просто знак вопроса. И одновременно распрощаемся с Гольдрингом… Скажите, Шульц, кто-либо из возглавляемой вами группы знал настоящую фамилию человека, которого вы должны были выкрасть в восточной зоне?
— Ни один из моих помощников. Не думаю, что кто-либо мог узнать его: герр Нунке набирал команду из людей, далеких от окружения Больмана. Готовясь к операции, мы специально об этом говорили.
— В госпитале, куда вы сдали Больмана после того, как выкрали, вы не называли его настоящей фамилии?
— У меня были точные указания, и я оформил его как Рихтера.
— Чем же вы объясните тот факт, что неделю назад американское командование получило от русского командования официальное требование о возвращении им Вернера Больмана, в прошлом — военного преступника и шпиона сейчас, задержанного с поличным.
— Лишь тем, что, находясь в больнице, Больман сам мог ненароком выдать себя. Когда Нунке давал мне задание, никого постороннего в кабинете не было. Кто-либо из его подчиненных вряд ли знал о задуманной операции. Весть об аресте Больмана застала самого Нунке врасплох, — именно поэтому он и прибег к моим услугам. Что до меня, то с Больманом я никогда раньше не сталкивался, не знал ни его амплуа, ни его прошлого.
Лицо Гелена замерло. Оживленное мимикой, оно казалось гораздо моложе и не таким худым. Теперь морщинки вокруг глаз и те, что пролегли от крыльев носа к подбородку, углубились, заметней стали дряблость и болезненная бледность кожи, а блестящие глаза снова подернулись холодной пленкой.
— Вы еще виделись с Больманом?
— Вчера днем он выписался из госпиталя и вечером пришел ко мне поблагодарить…
— Откуда он узнал ваш адрес?
— Не знаю, не расспрашивал. Разговаривать с ним было… трудновато.
— То есть?
— Бедняга еле ворочал языком. Он весь словно состоял из одних восклицаний… разрозненных слов. Как это бывает с человеком, когда он сильно пьян.
— Ничтожество! По-дурацки провалиться, втянуть нас в такую авантюру и после этого… — Гелен взял бутылку минеральной воды, налил стакан, глотнул и, скривившись, отставил в сторону.
— Разрешите обратиться? — робко спросил Шульц.
— Говорите.
— У меня мелькнула мысль. Вы только что сказали, что русские требуют выдачи Больмана как военного преступника. Не мог кто-либо из персонала больницы, откуда его выкрали, узнать в нем человека, причастного, скажем, к той или иной акции в концлагере или что-либо в этом же роде. Иначе откуда бы русские черпали свою информацию?
— Не исключено. Впрочем, не вам ломать над этим голову. Я приказал вызвать вас сюда по другому поводу. Ваш послужной список, прекрасная характеристика, данная Нунке, навели меня на мысль… — Гелен выдержал паузу. У Григория забилось сердце, — на мысль о том, что ваши знания, подготовка, личные качества и способности используются не по назначению — в интересах дела, особо учитывая ваше превосходнейшее знание русского языка, обычаев и характера русских, вам следует поручить более широкий объем работ.
— Вы очень благосклонны ко мне, экселенц! Хочу заверить, что на какой бы участок вы меня ни поставили, маленький или большой, везде я буду работать с полной отдачей.
— Надо надеяться. Я рассчитываю на вас в связи с разработкой одного плана, но не хочу торопиться, кое-что следует еще взвесить и уточнить. Приблизительно через неделю вам сообщит об этом Нунке. Он будет руководить нашим представительством в Берлине и держать со мной непосредственную связь.
— Итак, я могу использовать эту неделю для ликвидации моего берлинского бюро?
— Ни в коем случае. Бюро розыска — это ваше официальное лицо. К тому же удобнейшая форма нашей связи с широкими кругами населения всех без исключения зон. Ведь по делу розыска нам приходится путешествовать во всех направлениях и по всем секторам. А для нас, для работы, которую мы вам хотим поручить, это имеет первостепенное значение. Упаси бог ликвидировать бюро. Я бы даже открыл филиал бюро в Мюнхене, подобрав, конечно, понимающих и преданных нам людей.
Фред Шульц слушал разглагольствования руководителя разведки со сдержанной вежливостью, а сердце Григория Гончаренко билось звонко и ритмично, словно разжалась рука, которая сжимала его до сих пор.
— Вы не ответили на мой вопрос об открытии филиала бюро в Мюнхене, — напомнил Гелен.
— Простите, экселенц, меня так взволновало ваше предложение, что я на минуту забыл об опасности, которая постоянно нависает надо мной. Для себя я все уже давно решил, поэтому ни с кем об этом не разговаривал, но теперь, когда вы оказали мне такое доверие… — Григорий умолк, и каждая черта его лица выдавала колебание и смятение, руки нервно сжимались.
Гелен настороженно подался вперед.
— Говорите, — властно приказал он, гипнотизируя Шульца взглядом.
Григорий более или менее подробно рассказал о своем знакомстве с Хейендопфом и о встрече с ним в Италии. Потом глубоко вздохнул, перевел дыхание, как делает человек, стремглав бросающийся в ледяную воду.
— Дальше!
— Он предложил мне параллельно работать на американскую разведку.
— Что вы ему ответили?
— Обещал подумать и во время встречи в Германии дать ответ.
— Почему вы об этом не доложили Нунке?
— Нунке в то время в Риме не было, а когда он приехал, история с гибелью Вайса причинила нам много хлопот. В день нашего с Нунке отъезда из Рима мы встретили Хейендопфа в универмаге, с ним была итальянская певичка. Раньше я немного ухаживал за ней, и мой принципал это знал. После этого было неловко рассказывать Нунке о предложении американца. Шеф мог объяснить это соперничеством двух мужчин или ревностью. Так я упустил время, решив, что расскажу после первой же встречи с Хейендопфом в Германии. Кажется, он служит под началом Гордона. К счастью, он до сих пор не появлялся.
— Какую угрозу вы имели в виду? Новую встречу с американцем?
— Ее последствия. Мой отказ, и в этом я не сомневаюсь, заставит их прибегнуть к шантажу. Надо думать, им известна моя подлинная фамилия, на свет тотчас всплывет приговор военного трибунала американских оккупационных войск, приговорившего барона Генриха фон Гольдринга к расстрелу. Приговор еще в силе.
— Я мог бы уладить это дело, но считаю, что лучше принять предложение Хейендопфа.
— Экселенц!
— Этого требуют интересы Германии, гауптман! Официально мы работаем в содружестве с американской разведкой, на самом же деле… — лицо Гелена нахмурилось, губы сжались, слились в одну черточку, веки опустились… — На самом же деле они до сих пор считают нас филиалом ЦРУ и его исполнительным органом. Рано или поздно это положение изменится, оно не может не измениться. И чем скорее это произойдет, тем лучше. Наша прямая обязанность, и это в наших силах, как можно скорее провести процесс размежевания. Вот почему нам очень важно иметь среди американцев своих людей. Вы будете одним из них. Поставляя им информацию, которую мы для вас подберем, — о, совершенно подлинную, — вы будете информировать нас об их немецкой агентуре и их планах. В процессе работы вы получите соответственные задания. Случай сам бежит вам в руки, этим не надо пренебрегать!