— Герр Ленау, взгляните! — говорит она тихо, косясь на Петерсона — тот всецело поглощен журналом и не обращает на них никакого внимания. — Об этом докторе Ленце говорят, будто однажды, — она наклоняется к уху старика и тихонечко шепчет: — Прикажите мне вытереть тряпкой пол. Я начну вон от той стены. Когда приближусь к двери, вы войдете в провизорскую и швырните что-нибудь на пол, например, графин с водой. Услыхав шум, он непременно бросится посмотреть, в чем дело, а я тем временем, а вы… — Петерсон переворачивает страничку, и Рут, не прервав фразы, только чуть изменив тон, громко спрашивает: — Так отложить этот рецепт? Второй раз глубокоуважаемый герр Ленц ошибается в дозировке. Если и в дальнейшем он будет так же невнимателен…
— Хорошо, придется вечером к нему зайти. А сейчас дайте мне чистый бланк, я сам выпишу лекарство в нужной дозировке.
Рут неторопливо следит за его рукой, на длинном листочке только три слова: «Нам надо поговорить наедине».
Девушка чуть не плачет от разочарования. Неужели так трудно понять то, что она не успела договорить? Если дверь будет открыта, кто-то из постоянных клиентов обязательно попытается войти, несмотря на спущенные жалюзи. И каждому бросится в глаза, что дверь не заперта на засов, а с жалюзи сняты замки. Это вызовет тревогу. От одиннадцати до двенадцати — час пик. Люди идут сплошным потоком. Безусловно, кто-то дернет ручку и войдет в зал. Надо, чтобы отец Эрнста, спрятавшись за дверью провизорской, швырнул под ноги преступнику столик или оглушил его сзади чем-то тяжелым. Тогда те, кто войдут, навалятся на него, обезоружат. Впрочем, трудно предугадать, как развернутся события в дальнейшем. Возможно, старик не успеет ударить его, и негодяй воспользуется замешательством первого посетителя, чтобы скрыться, улизнуть из аптеки на улицу. Пока она все объяснит полиции, пока организует погоню, он успеет удрать. Значит, герр Себастьян прав — им сначала надо все хорошенько обдумать. Но как это сделать? Петерсон ходит за ними, как тень, ни на минуту не оставляет одних. Вот и сейчас, налюбовавшись красавицами в журналах, он отбрасывает их, встает и шагает взад и вперед, как запертый в клетке зверь, настороженно прислушиваясь к звукам, доносившимся с улицы. Выходит, он понял, откуда может грозить опасность.
Не в силах сдержать нервное возбуждение, девушка тоже вскакивает с места.
— Может быть, вы выберете другое место для прогулок, — спрашивает она Петерсона сердито, — голова и так кружится от писанины, все прямо плывет перед глазами!
— Спокойно, Рут! — останавливает ее Себастьян. — А голова кружится потому, что мы с тобой сегодня не завтракали. Герр Клуге, надеюсь вы разрешите нам на несколько минут отлучиться, чтобы выпить горячего кофе и съесть по бутерброду? — Не ожидая ответа, старик поднимается и спокойно идет в кухню.
— Если хотите присоединиться к нам, я могу приготовить и вам несколько бутербродов.
— Ты стала удивительно покладиста. С чего бы это?
— Берегу нервы. Раз уж нам выпало на долю терпеть ваше общество до шести часов, придется придерживаться нейтралитета.
— Вот как запела! Ну ладно, иди, может, после еды ты совсем подобреешь.
Переступив порог кухни, Рут перевела дыхание. Петерсон не пошел за ними.
— Герр Себастьян! Нам остается одно — как можно скорее отпереть дверь, — лихорадочно зашептала девушка. — Уверяю вас, я сделаю это так ловко, что он ничего не заметит. Нам придут на помощь. Обязательно придут. И тогда…
— И тогда свершится новое преступление, — резко перебивает девушку Ленау. — Неужели ты не понимаешь: он выстрелит в первого, кто войдет в аптеку. Мы не имеем права спасать себя, подставляя под пулю других.
— Но вы должны оглушить его из-за двери провизорской.
— А если не выйдет?..
— Я буду находиться рядом. В тот момент, когда откроется дверь… я…
— Тогда первая пуля прошьет тебя, а уже вторая попадет в вошедшего… Неужели ты думаешь, я могу на это согласиться?
— Значит, покориться и ждать шести часов?
— Нет! Ты действительно выскочишь на улицу, набросишь на дверь засов и после этого позвонишь в полицию. Разбивать ничего в провизорской я не буду, он может выстрелить в тебя, и тогда весь наш план рухнет. Мы перейдем в провизорскую и будем приготовлять лекарства, потом я пошлю тебя вниз за горячей водой, и ты откроешь дверь…
— А вы? Оставить вас тут одного? Ни за что на свете!
— Рут, ты должна сделать так, как я сказал. Между одиннадцатью и двенадцатью зайдет Эрнст. Подумай, что именно в него может попасть пуля убийцы. Ведь Эрнст встревожится и постарается проникнуть в аптеку. Или забежит несчастная мать за лекарством для ребенка… и тоже…
— Но вы… что будет с вами?
— Рут, ты должна это сделать.
— Не знаю, хватит ли у меня храбрости. Я уже сейчас вся дрожу от страха и волнения.
— Должно хватить. Вспомни бедняжку Клару, подумай о тех, кого он может уничтожить, если они встанут у него на пути.
— Тогда давайте действовать — сейчас же, немедленно! Потому что я не выдержу долгого ожидания. К тому же и он, как мне кажется, начинает все больше нервничать. Кто знает, что придет ему в голову через час или два. Может, снова захочет избавиться от нас.
— Не думаю. Он не решится пробыть многие часы в одном помещении с двумя новыми жертвами. Как-никак, но мы в какой-то мере отвлекаем его от мысли о неминуемой расплате за содеянное преступление. И не забивай себе этим голову! Думай только о том, как совершенно естественно держаться, чтобы усыпить его бдительность. Все прочее выбрось из головы.
— Мне трудно примириться с тем, что я должна оставить вас одного. Эрнст никогда мне этого не простит.
— Эрнст станет гордиться тобой, Рут! Ты из нас двоих рискуешь больше. От твоей ловкости зависит все… Сейчас мы идем в провизорскую. Минут пять-десять будем готовить лекарства, потом я пошлю тебя за водой вниз.
Петерсон, как и прежде, продолжал шагать из угла в угол, не зная, куда себя девать.
— А теперь разрешите нам пройти в провизорскую и заняться приготовлением лекарств, — заговорила Рут. — Если вы нам не верите, пойдемте с нами, посидите рядом. Там, кстати, топится камин. Вы можете сесть возле него, разуться и высушить башмаки, а то, глядите, как наследили на чистом полу.
— Девушка права, герр Клуге. Вообще перед дальней дорогой надо, чтобы ноги были сухие. Сейчас принесу вам свои домашние туфли и подкину в камин еще несколько брикетов… А вы поставьте башмаки так, чтобы они сохли изнутри.
Соблазн посидеть у камина был велик. Погода сегодня отвратительная, Петерсон промок и замерз, пробираясь к аптеке проходными дворами сквозь груды развалин. Тем более, что он теперь точно знал — в аптеке нет никого, кроме старика и девушки. Он будет сидеть рядом с ними, и сделать они ничего не смогут. Ключ от двери у него. К телефону он запретил подходить под страхом смерти. Да они, как видно, уже примирились с происходящим и спокойно ждут, пока он сам уберется.
— Ладно, работайте, черт с вами, — буркнул Петерсон и направился в провизорскую вслед за Рут и стариком.
Ленау приоткрыл дверцу кафельного камина и забросил туда несколько брикетов. Синий огонек пламени облизал их.
Петерсон, развалясь, уселся у огня, стащил ботинки, сунул ноги в тапочки, которые, конечно, оказались ему малы, и, сидя в кресле, покачивал их, придерживая пальцами ног.
Ленау подошел к одному из шкафов, вынул кучу всяких порошков, бутылочек, тюбиков. Рут в это время поставила на стол миниатюрные аптечные весы, расставила различные колбочки, ступочки, коробочки, баночки и пустые бутылочки.
Потом они уселись за длинный рабочий стол и стали что-то растирать, отвешивать, отмерять, взбалтывать.
Несмотря на фенамин, Петерсона от этой тишины одолевала дремота, он героически боролся с ней, но по временам все же клевал носом, вздрагивал и снова начинал раскачивать тапочки.
Для полного спокойствия он положил пистолет на стул, придвинув его вплотную к своему креслу.
— Герр Клуге, — донесся до Петерсона сквозь дрему голос Ленау, — можно, я пошлю Рут согреть воды и принести сюда? Нам это надо, чтобы приготовить микстуры, без этого невозможно растворить некоторые порошки.
Петерсону лень даже было открыть глаза. Куда может деваться эта обезумевшая от страха девчонка? Ну, сходит, погреет воду и придет обратно.
— Ладно, ступай, только побыстрей возвращайся, — прикрикнул он для пущей важности.
— Я быстро. — Рут вскочила и понеслась на кухню.
Старик продолжал что-то смешивать, маленькой ложечкой насыпал какие-то микроскопические дозы на весы, тщательно взвешивал порошки и снова смешивал, растирал.
Прошло минут десять. Старик поднял голову, позвал:
— Рут, нельзя ли побыстрее, что ты копаешься там?
Ответа не последовало. Старик опять повозился со своими пробирочками и снова позвал:
— Рут, ну где же ты? — В голосе старика звучали тревожные нотки.
Задремавший было Петерсон вдруг вскочил, схватил пистолет и с перекошенным от страха и злости лицом бросился к двери, но мигом повернулся и приказал старику идти с ним.
Так они прошли через зал, заглянули в кухню, там никого не было. Делая огромные скачки, Петерсон помчался к двери, ведущей на улицу, она была заперта. Выхватив ключ из кармана, он вставил его в замочную скважину, быстро повернул, толкнул дверь, но она не поддавалась. Тогда он повернулся к Ленау, выстрелил в него и помчался по лестнице наверх.
Старик упал, обливаясь кровью.
А Рут тем временем, дрожа от страха, выскочила на улицу, закрыла дверь на висячий замок и бросилась бежать к первому же автомату. Ей удалось быстро соединиться с полицией и рассказать все, что произошло в аптеке. Ее успокоили, сказав, что выезжают немедленно.
Девушка, совершенно обессилев, прислонилась к стене и так простояла несколько минут. Потом вздрогнула, одернула рукав и посмотрела на часы. Было без четверти одиннадцать.
Между одиннадцатью и двенадцатью должен был зайти Эрнст. Ей вдруг так безумно захотелось увидеть его, прижаться к его груди, это безумное желание на миг вытеснило все другие мысли.