Ритатуй досадливо покрутил головой и отнял у сына фляжку:
— Меньше пей, побольше думай, — попенял он ему и сделал из фляги большой глоток. — Ближайшая армия — это фиванцы, они вышли в одно время с нами, а идти им на четыреста стадий дальше. Мы бы спокойно дошли и завтра, и послезавтра. Я, по крайней мере, посоветовал Эгею отправить вперёд конницу, чтобы бивуак для пехоты обустроили, костры сложили. Воинов надо холить, тогда они за тебя драться станут, как за отца родного.
— А нельзя ли эту мудрость и ко мне применить? — полюбопытствовал Мар.
— Ты и так в меру сил драться будешь, ты ведь Брети. Или нет? — спросил Ритатуй с ехидцей.
— Конечно, Брети, стратег! — съязвил мальчик в ответ. — Конечно, буду.
— Вот и марш с колесницы, умник, — подытожил дискуссию стратег обозного войска.
Прибыв на место стоянки, Кан предупредительно схватил амфору и убежал за водой. Едва его фигура скрылась за скоплением воинов, Гифон окликнул десятника:
— Фидий, — сказал он твёрдо, — ты сегодня младшенького в дозор не пошлёшь. Если ты забыл, что ему нет и семнадцати, то мы об этом помним, и нам его жалко. Две ночи в дозоре подряд — это слишком. Сегодня он ляжет спать вместе со всеми.
Фидий обвёл глазами лица воинов своего десятка и наткнулся на хмурый взор Торита:
— Это наше общее решение, — сказал Торит. — И тебе лучше прислушаться к нему.
Голос Фидия прозвучал в ответ мягко и доверительно:
— Я обращаюсь к вам не как к родственникам и друзьям, гоплиты. Я обращаюсь к воинам союзной армии, которая вышла против самого страшного врага, какого себе только можно представить. Десяток Норитов в сотне Априкса всегда был лучшим, но сегодня в нём нет, ни отца, ни Изолия, ни дядюшки Адаманта. Нам досталась нелёгкая доля поддерживать славу великих воинов, составлявших костяк отряда. Скажите мне, воины, мы соответствуем своим предшественникам? Мы смеем называться гоплитами сотни Априкса? Чахлый Мар, сынишка вечно пьяного Ритатуя нахально смеётся нам в лицо. Почему? Ответьте мне, почему?
— Потому, что он эвпатрид и сын стратега, — подал голос Кул. — Он — эвпатрид, а мы дети ремесленников.
— Вовсе не поэтому, — горько сказал Фидий. — А потому, что он худой и чахлый, но — воин. Он — воин, а мы — могучие и заносчивые, не воины, а шантрапа. Мне стыдно за нас, гоплиты союзного войска, — он помолчал с минуту, глядя себе под ноги, потом упёрся взглядом в лицо Гифона. — Думаете, мне не жалко младшенького? Жалко! Но он пойдёт в дозор и сегодня. Десятник — а я ваш десятник — назначил ему наказание за разгильдяйство и длинный язык. Вы, как хотите, воины, но отменять свой приказ я не буду. Командир десятка Норитов свои приказы не должен отменять. Любой другой может, а он — нет!
Десяток молчал, молодые воины отворачивали взоры под взглядом командира. Сказать в ответ было нечего — они Нориты, с них спрос особый, это понимал каждый. Даже те, кто не имел чести принадлежать к роду Норитов.
Прибежавшему Кану Эвридик тихонько поведал о сражении за него и его провальном результате. И пообещал оставить для него кубок вина с сыром и мёдом — любимый напиток ахейцев. Кул предложил подточить острие сариссы. Леон помог стянуть панцирь. А Торит сочувственно похлопал младшего по плечу.
— Априкс сказал, что завтра войско останется на этой стоянке, — между прочим, сообщил Фидий, и, обернувшись к Кану, добавил. — Завтра отоспишься.
В расчёте на завтрашний отдых Кан слегка воспрянул духом и бодро принялся за ужин. Но ужин был прерван самым пренеприятным образом — появлением шатающегося от усталости Мариарха Брети.
— Стратег Ритатуй Брети приглашает к себе Канонеса Норита, гоплита десятка Фидия, сотни Априкса, тысячи Тенция Норита, — прохрипел он и навалился на древко копья, упёртого в землю.
Кан опустил взгляд в котелок с горячей похлёбкой, поиграл желваками на скулах, медленно поднялся и обречённо нырнул в мешок панциря, предупредительно поднятого Орфеем. Воины десятка помогли младшему Нориту облачиться в доспехи и вооружиться.
— Что нужно на этот раз? — полюбопытствовал Кан, когда костёр десятка скрылся за спинами тысячи Тенция.
— Не знаю, — ответил Мар. — Меня в известность не ставят — я посыльный, а не стратег.
— Хотелось бы верить, — Кан закинул копьё на плечо и принялся насвистывать одну из песенок Орфея, безбожно фальшивя при этом.
Ритатуя они обнаружили в компании нескольких старых крестьян, распивающих вино стратега и оживлённо беседующих с хозяином.
— А-а, здравствуй, здравствуй, малыш! — воскликнул он в ответ на приветствие Кана. — Присаживайся. Небось, удивляешься, зачем мне понадобился? Сейчас всё узнаешь. Мы тут поспорили с этими уважаемыми людьми, которые добровольно привезли продовольствие для нашего войска, вот о чём. Разговор зашёл о том, кто лучше годится для военной деятельности — потомки хорошей семьи, или любой человек, имеющий достаточно силы и выносливости, чтобы носить доспех.
— Если его обучить надлежащим образом! — уточнил кряжистый крупный старик, назидательно выставив указательный палец, толстый и мозолистый, похожий на отросток дубового корня.
— Как видишь, староста Пелагий исповедует второй взгляд на вещи. А я утверждаю обратное, — Ритатуй скрестил с пальцем крестьянина свой палец — худой, длинный и чистый, но к некоторому удивлению Кана, такой же мозолистый. — Для того чтобы разрешить наш спор, я и вызвал тебя. Ты потомок доброго рода, известного всей Аттике, твои предки — великолепные воины. Против тебя я выставляю очень серьёзного противника. Его зовут Медисом, он известный силач и борец; кулаком он сбивает с ног двухлетнего быка, при необходимости может перенести его на сотню шагов. Но он из обычной, ничем не примечательной семьи. И я не сомневаюсь, что ты одолеешь его. Медис! Эй, Медис!
«Ой, мама родная!», — подумал Кан, увидав, с кем ему придётся сражаться. Ростом Медис был не больно-то высок, пожалуй, что пониже Кана. При этом обладал он широченными плечами, чрезмерными для его роста, мускулистыми ручищами толщиной с ногу Мариарха Брети и телом с рельефной мускулатурой. На плечи была насажена круглая голова с толстыми носом и губами и угольно-чёрными глазами, обрамлённая вьющимися, чёрными, как смоль, волосами. Бороду Медис брил, усы чёрной скобкой опускались до углов губ.
— Вы проведёте три борцовских схватки, — пояснил Ритатуй. — Победителем считается тот, кто дважды уронит соперника на спину.
— Стратег, — нерешительно произнёс Кан, — я никогда не был хорошим борцом, тебе бы следовало вызвать Леона.
— Экий ты ловкий! — восхитился стратег. — Конечно, Леон наверняка одержал бы победу, но это расходится с условиями спора. Леон — уникум, он кого хошь завалит. А ты — обычный представитель достойного рода; характерный пример, если хочешь знать. Эксперимент должен быть проведён без подвоха, иначе это не эксперимент, а мухлёжь, и ничего больше.
Бороться Кану с каждой секундой хотелось всё меньше и меньше…
— Я очень устал, стратег, — сказал он уныло. — Я голоден и вечером отстоял смену в карауле. Может, отложим решение вашего вопроса до завтра?
Ритатуй отхлебнул из чаши, которую держал в правой руке, осторожно поставил её на стол, откинулся на спинку кресла и с полным изумлением вытаращился на Кана.
— Да ты просто струсил, малыш! — протянул он с неприкрытой издёвкой. — Впервые вижу струсившего Норита. Да ты вообще-то Норит ли?
И гордая кровь рода Норитов в очередной раз ударила в голову её младшего представителя.
— Это кто тут струсил?! Кто трусит, ты говоришь?! — прорычал он, судорожным движением расстегнув боевой пояс и бросив его на стол. — Среди Норитов трусов не водится!
Старцы переглянулись с превеликим почтением — медные крючки пояса юноша в запале не расстегнул, а разогнул. Оставшись в одной набедренной повязке, Кан вышел на свободное место и рявкнул на Медиса, точно котёнок леопарда:
— Ну, ты, чудище, долго тебя ждать?!
Медис аккуратно свернул хитон и передал его одному из крестьян, повернулся к сопернику и схватил его руки чуть выше локтей, сжал изо всех сил. У Кана возникло чувство, будто в его мышцы вонзаются бронзовые клещи, и он толкнул противника ладонями в грудь так, что Медиса швырнуло наземь.
Вскочив на ноги, силач с неожиданной стремительностью прыгнул на Кана, но тот автоматически применил свой любимый бросок через бедро, вторично свалив соперника наземь. Медис не был бы лучшим борцом энейской филы, если бы его могли смутить или обессилить два падения. Он стал осторожней, и после нескольких обманных движений ему удалось обхватить торс Кана. Попытку бросить его через грудь меньшой сын Тенция пресёк тем, что присел, понизив центр тяжести на две ладони. Он в свою очередь сцепил руки поверх рук Медиса и стал сводить его локти. Медис сопротивлялся, но чудовищный нажим свёл на нет все его попытки освободиться, в тот миг, когда локти противника сошлись, Кан присел ещё ниже и, подсекая правым бедром ноги Медиса, левой ногой оттолкнулся вверх и, прогнувшись, бросил его через грудь. А сам обрушился сверху на тело упавшего.
— Ну, что, уважаемые?! Видали?! — услышал он ликующий голос Ритатуя, и поднялся, помогая противнику встать.
— Ничего не повредил? — спросил Кан у Медиса.
— Вроде, нет, — отозвался поверженный соперник неожиданно приятным мягким баритоном. — Хотя грудная клетка слегка побаливает. Мог бы и помягче пихаться — не враги, чай!
— Скажи спасибо, что моего брата Леона не выставили, он бы тебе все рёбра переломал, — утешил побеждённого его победитель.
— Я боролся против Леона, — спокойно ответил Медис, надевая хитон. — Он лучше меня знаком с приёмами борьбы и выиграл только поэтому, а ты одолел голой силой. Ты даже представить не можешь, насколько ты силён! Тебя вместо катапульты использовать можно. Если будет свободное время, не мог бы ты потренировать меня в броске через бедро — уж очень ловко он у тебя отработан.
— Замётано, — согласился Кан, которому чрезвычайно польстила просьба силача. — Но мне кажется, ты ошибаешься насчёт моих физических данных — Леон со мной всегда справлялся одной левой.