Неимоверным усилием Султану удалось вновь переломить ход боя. К этому времени злость Кана выдохлась, он успокоился, а, успокоившись, обрёл способность соображать. Противник, видимо, ничему не научился — он не оставил попыток силой сломить сопротивление ахейцев. Не мудрил, не старался обмануть Норита, а бил с маху. Оставалось только подождать, пока он вымотается. Кан тоже устал, но враг тратил слишком много энергии и вскоре стал ошибаться. Дав ему, как следует, убедиться в благоприятном для него исходе поединка, Норит сжался, как пружина, выбирая момент для нанесения удара. И миг настал: после очередного промаха, атлант на долю секунды потерял равновесие. Смертоносной молнией Зевса мелькнул прямой выпад Норита…
— Молодец, афинянин! Крикнул кто-то из фивян. — Этот парень убил двух наших товарищей.
— Да, чего уж… — отозвался Кан, устало засовывая иступившийся меч в ножны. — Не мы начали. Пусть не лезут.
По окончании схватки подошли сотни прикрытия. Пленных согнали в толпу и повели в сторону лагеря основной массы войск, с трупов поснимали доспехи, собрали оружие… Погибших соотечественников отправили в тыл, раненых понесли товарищи. До бивуака добрались через час, усталые, голодные и злые. Раненых напоили в первую очередь, затем припали к ручью сами. Умылись, стало полегче. Принялись за перевязки — легко ранены были почти все…
Кан себя перевязывать не позволил, да раны его больше смахивали на царапины и не требовали особого лечения, присыпали пеплом и ладно. Устроившись возле костра, он терпеливо рассматривал всё не закипающий котёл. Его братья и товарищи с новыми подробностями вспоминали удачно закончившийся бой, а его в данный момент больше интересовало, когда поспеет ужин.
— А тебе разве нечего рассказать? — спросила Венета, усаживаясь рядом и прислоняясь спиной к его боку.
— О чём? — полюбопытствовал Кан.
— Как о чём? О том, как ты сражался.
— Ну, сражался, и сражался. Не хуже других. Я, видимо, ещё не дорос до того, чтобы хвалиться числом убийств. Грязная работа!
— Подумай, о чём говоришь! — резко одёрнул его Фидий. — Защита родины для него — грязь!
— Ну, если уж мы не запачкались, — огрызнулся Кан, — так чего ж ты заставляешь нас чистить оружие?! Не нравится мне людей убивать, что тут поделаешь?!
— Каждый настоящий эллин должен радоваться, нанося урон врагу.
— Ну, значит я не настоящий, — пожал плечами младший из Норитов. — Зато вы настоящие, а вас вон как много! Так, что в общей массе и не заметно.
Кэм озадаченно подняв бровь, воззрился на друга:
— Слушай, ты что — это всерьёз? Я понимаю, когда вооружённый нападает на безоружного, его можно назвать убийцей, но ведь атланты-то вооружены не хуже нас, а то и получше…
— Ну, знаешь, — оживился Кан, поворачивая голову к Счастливчику, — кому что нравится. Настоящие ахейцы до того приохотились подсчитывать вражеские потери, что без этого уже жизни себе не мыслят. Разобьём атлантов и всё? Ага — как бы не так! Будем искать других врагов. Тех побьём, ещё отыщем. И так без конца. В гимнасии нам рассказывали, что за последние двадцать лет в Элладе было тридцать с лишним войн. По полторы на год, а точнее — вечная война! Сегодня-завтра мы с тобой плечо к плечу рубимся, а послезавтра, того и гляди, лоб в лоб сойдёмся. А потом ты и мою голову в подсчёте упомянешь. Чему ж тут радоваться?
— Так ведь не обязательно мне с тобой биться…
— Ну, а если другой меня прирежет — будешь радоваться?
— Нет, конечно!
— А я же много вреда могу Коринфу принести, если до того дело дойдёт! Стало быть, ты тоже не настоящий эллин?
— Слушай, я простой воин! — обречённо откликнулся Кэм Счастливчик. — Софистике не обучен. Мне-то конечно, легко голову заморочить!
Эвридика, помешивая суп в котле, сморщилась — струйка дыма попала ей в глаза. Вытерев слёзы, прекрасная фракийка повернулась к спорившим.
— Нет тут никакой софистики, — сказала она грустно. — Кан правду говорит — вы, мужчины, слишком привыкли к тому, как под вашей бронзой хрустит человечья кость. После ваших рассказов не по себе становится.
— Подвиги воина бессмертны, — важно молвил Орфей, но Эвридика только сверкнула глазами в его сторону.
— Ты настоящий мужчина, милый, — сказала она. — Никто не посмеет сказать, будто ты слабый боец, но я была бы рада, если б в людской памяти ты остался как великий певец и поэт.
— Можешь не волноваться, — усмехнулся Кул, — только этим он и прославится. Лично я предпочитаю славу великого воина.
— Для этого, дружок, тебе придётся поживее шевелится, — откликнулся Гифон, лениво пересыпая песок из ладони в ладонь. — Пока тебе похвастать нечем, потому придержи язычок.
Тенций подошёл к костру как раз в тот момент, когда Изолид тщетно пытался найти достойный ответ на реплику Гифона.
— Ну, как дела? — спросил тысячник, подсаживаясь к огню.
— Всё в порядке. — Фидий пожал плечами.
— А что с дротиками?
— Тринадцать из шестидесяти уже нашли цель.
— Неплохо… А как проявил себя ваш младший брат?
— Просто великолепно! — подал голос Леон. — Ты знаешь, отец, это он прорвал строй Султанов! И пятерых убил.
— Семерых, — поправил его Кэм, — и меня в бою выручил.
Тенций недоверчиво покачал головой, однако, и Фидий, и Торит с Гифоном подтвердили слова Кэма.
— Ну что ж… хмуро похвалил младшего сына знаменитый поединщик — молодец. Смотри только — кинжал не потеряй!
Кан, привыкший к похвалам отца ещё меньше, чем братья, расплылся в счастливой улыбке. Тенций поспешил уйти, чтобы не омрачать праздник первой победы своим хмурым видом.
Как уже было сказано, Тенций недолюбливал своего младшего сына. Внешне Кан невыгодно отличался от остальных его сыновей — рослых, мускулистых и проворных парней. И афинский тысячник твёрдо вбил себе в голову, что из младшего толку не выйдет. Кроме того, Кан скомпрометировал его до сих пор незапятнанную репутацию. Принадлежа к той твердолобой породе людей, которые рождаются, живут и умирают с неизменной формулой: «я составил своё мнение, и не сбивайте меня с толку вашими фактами», он накрепко разуверился в собственном сыне и не желал замечать очевидного.
Кэнт и Герт приподнялись с места, приветствуя знаменитого поединщика. Предложив ему присесть у огонька, и угостив чашей мессенского вина, бывший кормчий поздравил его с победой и попросил передать благодарность Священному отряду за прошедший бой.
— Моя сотня сделала не меньше, чем фивяне, — угрюмо буркнул Тенций. — Мы не только сдержали вражеский натиск, но и рассекли его строй. За что же благодарность им?
— За то, что они выиграли схватку. Не будешь же ты отрицать, что не будь фивян…
— Не будь фивян, — резко прервал его тысячник, — мы управились бы и сами!
— Это неправда, — спокойно ответил кормчий. — Афиняне хорошо поработали, но победу одержали всё же фивяне. Они смяли фланги атлантов и окружили их. Впрочем, никто не спорит — ты и десяток Фидия дрались под стать беотийцам, а, может, и покрепче.
— Меня не интересует личная слава, — Тенций вздёрнул подбородок, — но я не потерплю умаления доблести афинян.
— Да, ты пойми, что только ты да твои сыновья отличились в этой схватке, остальные ничем похвастать не могут. А в Священном отряде каждый воин достоин нашей признательности.
— Это что же получается? Афиняне, стало быть, слабаки? А мы-то что же — не афиняне, что ли? Ты говори, да не заговаривайся, Аркадец! — Тенций начал горячиться. — Любая сотня из моей тысячи стоит сотни фивян!
Тут и в Кэнте заговорила врождённая властность…
— Командующим правым флангом союзной армии назначен я, а не ты, Норит! — сказал он резко, и в тоне его голоса послышались повелительные нотки. — А потому изволь выполнять приказ! Я приказываю тебе передать благодарность Священному отряду! И точка.
— А я отказываюсь подчиняться человеку, который нив грош не ставит моих людей!
Герт, до сих пор спокойно слушавший спор решил, что дело зашло слишком далеко. И что надо вмешаться:
— Дозволено ли мне, скромному микенскому бойцу вымолвить словечко в споре великих воинов? — спросил он насмешливо. — О чём спор, друзья? Что вы сцепились, будто петухи? Кого отметить — фивян или аттийцев? Это же ясно — десяток Фидия хорошо проявил себя, вынесем благодарность ему. Пусть Тенций назовёт ещё кого-нибудь из своей сотни, кого стоило бы похвалить. Молчишь, Норит? Ну и всё — мы благодарим Фидия и его бойцов, а также тебя лично. Что касается Священного отряда, то в нём трудно выделить кого либо, все дрались примерно одинаково, а стало быть, все имеют право на нашу признательность. Всего-то делов…
— Ты смотри, — не выдержав, рассмеялся Кэнт, дельфийский оракул, да и только! А тебе должно быть стыдно Норит, ты чуть не втянул меня в распрю.
— Извини, — хмуро ответил тысячник, — такие дела — кто хочешь голову потеряет. Большие потери в сотне Кэнт.
— Бывает, — кивнул Герт. — Мы тебя предупреждали, что шестой когопул…
— Ну, это ещё, куда ни шло, да вот младший мной…
— Что младший?
— Мудрит чего-то, весь десяток за него заступается. Видать, снова не на высоте оказался.
— Кто? — изумился Герт. — Кан?
— Ну да. Сами подумайте — разве может такой сопляк прорвать фалангу? Ясно, что нет, а все в голос… выгораживают, видать.
— Не знаю, как насчёт твоего — заметил Кэнт, заговорщически подмигнув помощнику — но я знаю одного сопляка, который сумел удержать от бегства всб фсалийскую конницу, и впридачу, зарубил и затоптал конём восьмерых вражеских всадников.
— Что ж — не спорю — бывают парни хоть куда. Леона, вон, моего возьми…
— Кэнт говорит о Кане, Норид, — сказал Герт, отбрасывая всяческую дипломатию. Твой младший сын сыграл немалую роль в том ночном бою, когда мы ополовинили конный когопул.
— Кто? — Тенций посмотрел на микенца с опаской, будто на помешанного. — Кан?! Мой младший — лентяй и трусишка, за которого всю жизнь заступаются браться, остановил целую армию? Великие Олимпийцы, ты сошёл с ума, Герт, или тебя обманули, провели, как меня сегодня! Ты сам это видел?