ь об этом скоте в такой хороший день, полный удач, как стручок – горошинами…
Тут Тарик обнаружил, что после разговора с дворянином, призадумавшись, незаметно для себя перешел на противоположную сторону улицы, где нумера обозначались делимыми циферками. И сразу понял причину: хотел непременно пройти близко от шестнадцатого нумера, авось повезет хоть мельком увидеть новую девчонку – такой уж сегодня день, что приятные события словно сами собой находят, чередой: золотая сова с трехцветным шнурочком, новая растрепка, рыбеха… А вдруг не врут – и Птица Инотали поможет? Может же так оказаться, что хотя бы половина красивых и увлекательных рассказов о ней – чистая правда?
Вокруг все было как обычно: табунками гуляли куры, помеченные широкими яркими мазками водяных красок – чтобы хозяйки узнавали своих, эти безмозглые птушки не умеют находить дорогу в свой двор, загонять приходится, вот гуси – другое дело, но на родной улице мало гусей, это курей немерено…
Глава 7. Радости и печали родной улицы
Двенадцатый – во дворе у дядюшки Колиаса пусто: сам он, конечно же, в мастерской, жена и служанка хлопочут по хозяйству, а обе дочери вышли замуж и живут своими домами. Четырнадцатый – двое Малышей играют во дворе, расчертив свободную от травы землю на квадраты (довольно корявые) и разложив камешки, в которые кидают мраморный шарик. (Тарик смутно помнил, что в их годы тоже играл в такое, но все подробности, разумеется, забыл начисто.) Так, вот и невысокий, по грудь Тарику, забор палисадника шестнадцатого нумера, задняя стенка клеток с кролами…
От забора на середину улицы прыжками выскочил толстый серо-белый крол и остановился, прядая ушами и озираясь, такое впечатление, задумчиво, – ага, впервые за свою недолгую жизнь обрел полную свободу и теперь не представляет толком, как ее употребить…
И тут же раздался девчоночий звонкий голос:
– Слапай его, пожалуйста!
Это было произнесено с несомненным гаральянским выговором, с которым Тарик более-менее знаком: месяц назад в Школариуме появились двое гаральянских парнишек и быстро освоились, а к их выговору все привыкли и уже не передразнивают, как в первое время, – еще и оттого, что гаральянцы ребята бедовые, драться умеют, не позволяют сесть себе на шею и ножки свесить…
Ага! Девчонка в желтом платье с разноцветной гаральянской вышивкой грозит хворостиной трем здоровенным кролам, сбившимся в кучу в углу рядом со стойками крайней клетки, – теперь понятно, что тут произошло…
Некогда было, хоть и хотелось, разглядывать девчонку – она нуждалась в помощи, а кроме него, никого больше на улице не было. Ну, дело привычное! Тарик коршуном ринулся на беглеца, так и сидевшего в раздумье посреди улицы, сцапал его за уши и понес к забору, сноровисто держа так, чтобы не оцарапал – когти у кролов отродясь не стрижены, кто бы этим озабочивался, и царапнуть могут чувствительно. Теперь все ясно: между штакетинами забора нашлось достаточно места, чтобы крол просунул голову – а где пройдет голова, там и весь живенько пролезет…
Девчонка, погрозив кролам хворостиной, подбежала к забору и вместо скупой хотя бы благодарности негодующе воскликнула:
– Как ты его уцапал? Ему же больно! Тебя бы так!
Тарик нисколько не удивился такой наивности – месяц общался с гаральянскими парнишками и наслушался рассказов про тамошнюю жизнь. И потому лишь усмехнулся:
– Ну да, у вас в Гаральяне кролов нету…
– Нету, – подтвердила девчонка. – У нас только дикие зайцы, а их дома не держат: сразу как добудут – жарят или суп варят…
– Нисколечко ему не больно, честное слово, – сказал Тарик чуть покровительственно. – Их так и держат, за уши.
– Точно?
– Точно, чтоб мне провалиться.
– То-то я гляжу, он висит, как пустой мешок, – она оглянулась на троицу ушастых, не проявлявших поползновений разбежаться. – Клетка поломалась, они и побежали…
– Ну да, я отсюда вижу, – кивнул Тарик. – Вон, сетка отстала в углу, они бошками навалились и вылезли…
– И что теперь делать? – озабоченно вопросила она. – Никого больше дома, я одна, дядя не скоро придет…
Тарик почувствовал себя перед лицом такой беспомощности взрослым и сильным мужчиной вроде одного из героев голых книжек. И сказал так небрежно и покровительственно, как говорили они, встретив нуждавшуюся в помощи и защите красавицу:
– Это еще не беда, вздорные хлопоты (именно так выражался егерь Дольфис). В два счета справимся… Вот, держи побегайчика. Или нет, ты ж держать не умеешь, царапнет запросто, а у тебя руки голые, да и по пузу может… Хлестани его хворостиной…
Перегнувшись через забор, он с небольшой высоты сронил крола в траву. Девчонка, не потерявшись, хлестанула его хворостиной по толстому заду, и он, не дожидаясь повторения, шустро припустил в угол двора к сородичам. Тарик не собирался, коли уж такой расклад, упускать инициативу:
– Мы кролов давно держим, так что я разбираюсь… Помочь тебе?
– Если не трудно, – ответила девчонка. – Ты так ловко его слапал…
– Сейчас сделаем, – сказал Тарик веско и, когда она оглянулась на калитку, поторопился заверить: – Я и так справлюсь…
Скинув с плеча сумку и перехватив ее правой рукой, левой оперся на верхнюю перекладину забора и одним прыжком перемахнул во двор. Получилось неплохо: не зацепился штанами, аккуратненько встал на ровные ноги – в общем, ловким себя показал. Уверенно направился к крайней клетке, стоявшей на невысоких, в пару ладоней, опорах, присмотрелся к тому, что заметил еще с улицы, кивнул солидно:
– Что тут думать, все ясно… – Чуть не добавил «как в женской бане», но вовремя спохватился: девчонка не свойская, незнакомая, неполитесно будет. – Видишь нижний угол? Гвозди расшатались, вылезли, вот они и наперли…
– И ничего теперь нельзя сделать?
– Да запросто, – сказал Тарик. – Молоток и гвозди найдутся?
– Я даже и не знаю, мы утром приехали, дядя и не осматривался толком. Вон там, если есть, в сараюшке… Ты не посмотришь?
– Ну, коли уж взялся… – сказал Тарик.
И направился к знакомой аккуратной кирпичной сараюшке с дощатой крышей: дядюшка Пакул домовит, вот только, продав дом, мог все забрать…
К его легкому удивлению, весь необходимый в домашнем хозяйстве инструмент оказался на месте, с первого взгляда явствовало, что отсюда ничего не забрали: довольно новые топоры стоят в углу, пила висит на гвозде, на широкой деревянной плашке рядом с прочим, остальное разложено по деревянным ящичкам. Почему дядя Пакул, мастер на все руки, отлично справлявшийся без кабальника, так все и оставил?
Но не было времени раздумывать и удивляться. Тарик снял с оструганной палочки самый подходящий молоток из четырех, зачерпнул из ящика гвоздей с большими шляпками и поскорее вышел во двор. Девчонка так и стояла, воинственно целя хворостиной в кролов, сбившихся в кучу в углу и явно оставивших куцые мыслишки о бегстве на волю.
С сеткой Тарик справился в два счета, прижав угол к доске и добротно приколотив. Распахнув сетчатую дверцу, сграбастал за уши сразу двух побегайчиков и отнес в клетку, запихнул внутрь, потом отправил туда же парочку их сородичей. Накинул крючок, полюбовался воцарившимся порядком – сидят смирнехонько, носами водят ушастые – и повернулся к девчонке:
– Ну, вот и все, теперь не выскочат…
– Ловко как у тебя получилось! – сказала она с ноткой восхищения, и это было приятно.
– Да что там, привык по хозяйству все делать, давно уже…
Вот теперь можно рассмотреть ее подробно. Понятно, почему Буба слюни распустил до пупа: красивущая – спасу нет. Глазищи цвета яркой сирени, сбрызнутой дождиком, – в Арелате такие редки, а вот в Гаральяне, говорят, на каждом шагу встретишь сиреневоглазых. Золотистые волосы подстрижены той самой «гаральянкой», что после воцарения на троне Ромерика вошла в фантазийку у дворян и дворянок: никаких косичек, аккуратно подрублены у самых плеч, челка прямая, не расчесана на две стороны. Ладненькая, опять-таки спасу нет: яблочки не большие и не маленькие, в меру. Носик прямой, розовые губки не лишены приятной пухлости, ножки стройные. Признаться, у него сладко заныло не только сердце – ах, какая девчонка, и ведь ничья, хоть это еще ничего не обещает…
И пахло от нее замечательно: душистым мылом черемуховым, хорошими духами, свежестью…
За спиной раздалось короткое могучее рычанье. Тарик обернулся – и остолбенел.
Не далее чем в полудюжине шагов от него стоял огромный черный пес и, чуть склонив голову, расставив сильные передние лапы, смотрел на Тарика глазами с розовой полоской третьего века – кажется, не особенно злобно, но откровенно подозрительно. Это о нем говорил Недоросль, нет сомнения: действительно настоящий гаральянский ловчий, как на обложке одной голой книжки о похождениях гаральянских кладоискателей. Дальперик малость преувеличил: пес вовсе не с него ростом, но все равно – голова напротив груди Тарика. Черная короткая шерсть, хвост как палка, уши подрезаны и торчат маленькими треугольничками – ага, чтобы зверь не ухватил, с иными ловчими породами так в Арелате поступают…
– Не бойся, он не бросится, он ученый, – торопливо сказала девчонка и, выкинув руку, повелительно прикрикнула: – Стоять, Лютый! Запретка! Это свой!
Все так же уставясь на Тарика, пес пару раз скупо вильнул хвостищем-палкой, и показалось, что его пристальный взгляд стал чуточку помягче. Девчонка сказала:
– Давай он тебя понюхает, и тогда ты будешь свой насовсем… – И прищурилась с подначкой: – Или боишься?
Признаться по совести, сердце у Тарика ушло в пятки: с таким псищей нос к носу он еще не сталкивался даже в деревнях, где собаки у пастухов были знатные, куда там городским – даже тем, что стерегут купеческие лабазы. Однако никак нельзя было показать страха перед этой красулей, с которой после победы над кролами словно бы связала тоненькая невидимая ниточка. И он сказал браво:
– Да не боюсь я собак, подумаешь, невидаль. Вот змеюк, честно тебе признаюсь, чуточку боюсь. Хорошо, что у нас в городе их почти что и не водится, и за городом тоже…