– Змеюк я сама боюсь, – улыбнулась девчонка. – У нас их всяких полно, в дальних лесах и в горах даже ползуны-душители водятся – огромнющие, как отсюда и досюда. Они неядовитые, но как поймают, так задушат – что человека, что секача и даже лесную тигру…
– Видел я ползуна-душителя, – сказал Тарик. – В зверинце. Точно, огромнющий, серо-зеленый…
– Значит, лесной, – уверенно заключила девчонка. – Горные – серо-коричневые, под цвет скал. Я сама никогда не видела, а вот дядя убил одного для князя… когда он был еще не королем, а князем – Ромерик, я имею в виду. Зверинец? Я бы посмотрела…
– Ну, это просто, – заверил Тарик. – Пять дней в неделю всех пускают за смешную денежку…
И подумал: а ведь это хорошая идея! Позвать ее в зверинец – это уже кое-что да значит, если согласится…
– Так будешь знакомиться с Лютым? – она опять хитро прищурилась.
– Отчего ж не познакомиться?
– Ну, кто вас знает, городских… Подходил тут уже один, хотел знакомство навязать очень даже нахально. Только убежал, едва Лютый к забору подошел, не рыкнул даже… – Она с той же повелительной интонацией распорядилась: – Лютый, знакомься, свой!
Черный пес, вильнув хвостом, подошел к Тарику, старательно его обнюхал от башмаков до груди, ткнулся в руку большим влажным носом, вильнул хвостом. Пожалуй, он и не страшный…
Тарику показалось, что он усмотрел в громадном черном псе какую-то странность, но не стал над этим думать: все мысли были заняты девчонкой с сиреневыми глазами. И еще догадкой: не Буба ли испугался Лютого так, что сбежал? Это на него похоже, к тому же никто из мальчишек улицы Серебряного Волка не стал бы знакомиться с приезжей девчонкой «нахально». Ну, предположим, у них там, во многом до сих пор загадочном Гаральяне, могут оказаться свои политесы, в чем-то непохожие на столичные, и все равно, очень уж многозначительные совпадения…
– А теперь, Лютый, – караул!
Пес повернулся бесшумно – словно полоса черного тумана перетекла из одного места в другое – и направился за сараюшку, откуда, надо полагать, и вышел.
– Сторож у тебя… – уважительно сказал Тарик.
– Славный пес, – кивнула девчонка. – Четыре года у дяди, его в холстинке принесли, такой был комочек, с варежку, лапки еще заплетались, в доме писался… Дядя его выучил, он умеет. Лютый один раз даже лесную тигру задавил, сграбастал за глотку так, что не смогла распороть когтями брюхо. И ползуну-душителю башку отхватил раньше, чем тот его опутал. Жалко, я ни того ни другого не видела…
– Не по себе ему будет в городе, – сказал Тарик.
– А он в городе жить будет мало, – охотно ответила девчонка. – Дядя потому и переехал в город, что нанялся егерем к одному герцогу, а тот на охоте проводит больше времени, чем в столице…
Никак не походило, что присутствие Тарика ее тяготит или просто надоело, а потому и он не торопился уходить. Не понадобилось особой смелости, чтобы чуть небрежно спросить:
– А что, если нам познакомиться? Ты же долго будешь здесь жить, я так думаю, нужно знакомиться с годовичками, так уж заведено. Или в Гаральяне другие политесы?
– Да такие же, – сказала она и протянула руку, открыто глядя сиреневыми глазищами. – Меня звать Тамитела.
– Тарик, – сказал он и вполне искренне добавил: – Красивое имя, у нас и не встречается… ты Тами или Тела?
– Тами, – сказала она охотно. – Тела – глуповато как-то, на «тело» похоже. Так что можешь меня звать Тами.
Совсем хорошо: познакомились согласно политесу, пожали друг другу руки, позволила ее называть коротким именем. Это ничего еще не означает, но это – шаг вперед…
Тами оглянулась на клетки с кролами:
– Как ты ловко управился… Знаешь что? Время сейчас обеденное, давай я тебя угощу чем-нибудь, у нас еще полмешка гаральянских вкусностей… Пробовал когда-нибудь бизонью колбасу? Копчененькую, с приправами, которые у вас не растут?
– Только слышал, – признался Тарик. – Отец у меня мясную лавку держит, самые разные есть колбасы, он говорил как-то, что спрашивали и бизонью, но ее к нам пока не возят…
– Вкуснотища! Пошли, угощу. Я дома сейчас одна, дядя к герцогу уехал…
– Как-то это… – замялся Тарик.
Это было откровенно неполитесно – и мальчишки, и девчонки приглашают в дом только старых знакомых, известных родителям.
– Ой, догадалась! – воскликнула Тами. – По-городскому такое неполитесно, да?
– Вот именно, – грустно сказал Тарик. – У тебя ведь нет здесь родителей?
– Их вообще у меня нет, – ее очаровательное личико на миг омрачилось. – Они погибли… Был пожар…
– Извини…
– Ничего, это было давно, я примирилась… Дядя мне вместо родителей, все по закону, грамота есть…
– Вот видишь, – сказал Тарик. – А я с ним незнаком…
– Глупости, – возразила Тами. – У нас ведь нет служанки-домоправительницы, так что я в доме законная хозяйка. А хозяйка может приглашать в гости кого захочет, и это вполне даже политесно. Верно?
– Верно, – сказал обрадованный Тарик. – Раз ты хозяйка, тогда, конечно, совсем другое дело…
– Вот видишь? Пошли! – Она взяла подол платьица кончиками пальцев и, чуть согнув левое колено, сделала легкий политесный поклон: – Господин Тарик, хозяйка вас приглашает в гости от чистого сердца и без задних мыслей.
Ну, коли уж она по-взрослому… Тарик, приложив правую руку к сердцу, поклонился:
– Госпожа Тами, я душевно благодарен и принимаю ваше любезное приглашение без задних мыслей…
Ну, теперь плюньте в ухо тому, кто сбрехнет, будто политес не соблюден! Тами засмеялась – будто серебряные колокольцы прозвенели, и они вошли в дом, где Тарик не увидел никаких признаков утреннего вселения новых жильцов.
– Что ты так любопытно озираешься? – спросила Тами. – Дом как дом.
– Я здесь никогда раньше не был, – сказал Тарик, – и все равно кажется, что мебеля остались от дядюшки Пакула: очень уж аккуратно все расставлено, будто сто лет стояло на этом месте. Обои всегда изрядно выцветают, но остаются как новенькие там, где старая неподъемная мебель стоит. А здесь ни следа. Помню, года три назад папаня покупал новые мебеля, и они были другие по величине, пришлось потом в двух комнатах новые обои клеить, а то получалось нескладно…
– А ты глазастый, прямо как егерь, – сказала Тами одобрительно. – Дядя так и купил дом, со всеми мебелями, только мне пришлось кровать купить новую, тут такой не было. Хозяин так и продал, он уехал к сыну, а там все было… Вот сюда, в кухню.
Сразу видно, что кухню тетушка Лемат, служанка прежнего хозяина, содержала в большом порядке: плита на четыре горелки, как и кастрюли-сковородки на гвоздиках, начищена, все на своем месте, на кухонных шкафчиках и столе ни пылинки. Тарик покрутил головой:
– Так и кажется, что прежние хозяева только что ушли, ничего не забрав…
–Получается так,– безмятежно сказала Тами.– Напряжно было бы все свое везти с собой из Гаральяна, чуть ли не через все королевство. Только любимый чайник для настоя дядя с собой прихватил. Он любит настой горьких бобов[75], и я тоже привыкла каждый день пить…
Там, куда она показала, и в самом деле стоял невиданный прежде Тариком чайник: не пузатый, а высокий, в школярской чертилке[76] это учено называется «цилиндр», с длиннющим гнутым носиком и причудливой ручкой, располагавшейся не над крышкой, а сбоку. Богато живут гаральянцы – каждый день пьют настой. Тарик его не пробовал вовсе – не то чтобы родителю горькие бобы были не по деньгам, просто так уж повелось: Мастера средней руки считают, что с них и хороших сортов чая достаточно, а настой – забава дворян и вообще богачей.
– Никогда не пил настоя, – признался Тарик. – Интересно попробовать, расскажу потом…
– Он вкусный… ну, для того, кто привык, – сказала Тами. – Дядя варил утром, надо только разогреть…
Тарику показалось, что она смотрит на плиту чуточку беспомощно, и он осторожно, чтобы невзначай не обидеть, заметил:
– Тами, сдается мне, ты плиту разжигать не умеешь…
– Ни разу не разжигала, – призналась Тами чуть сконфуженно. – В Гаральяне у дяди были и служанка, и кухарка, а здесь мы еще не наняли… Вот костер я умею разжигать распрекрасно, сколько раз была на охоте…
– Тогда я похозяйничаю? – спросил Тарик.
– Ой, да пожалуйста! Тут и нужно-то настой подогреть…
– Столько же времени, сколько нужно, чтобы подогреть чай? – спросил Тарик, никогда прежде дела с настоем не имевший.
– Ага.
Отличный выдался случай показать красивой девчонке, с которой только что познакомился и сразу стал питать надежды, свою кухонную сноровку. По правде, кухарь из Тарика был плохой, но уж что-то разогреть он умел, не Малыш как-никак, это их к плите не допускают, да и Недорослям доверяют не сразу…
Он поднял крышку ящика и догадался правильно – там лежали синеватые полупрозрачные палочки «огневика», хорошего сорта, без вкраплений белесой породы: такие сгорают дочиста, и почти не приходится выгребать золу – ну да дядюшка Пакул был не беден… Тарик зачерпнул ладонью ровнехонько того, что было потребно, распахнул чугунную дверцу, высыпал «огневик» кучкой и плеснул воды мерным стаканчиком из луженой меди. Отпрянул, захлопнув дверцу, как раз вовремя: в дырочках дверцы вспыхнуло ало-золотое сияние, из горелки вырос невысокий язычок пламени – как раз достаточно, чтобы в два счета разогреть чайник. Подхватил высокий начищенный чайник и накрыл его донышком пламя. Сказал скромненько, отряхнув без нужды ладони:
– Ну вот, сейчас будет горячий…
– Ловко как у тебя получается… – заметила Тами.
– Давно уже на кухне маме помогаю, – сказал Тарик. – Могу даже поджарить земляной хруст до корочки, и не пересолить, и не передержать, так что вкусно получается…
Он не стал уточнять, что, кроме этого, ничего почти и не умеет, – в конце концов, он не хвастал, а кое о чем умалчивал, а это большая разница. Главное, Тами глядела на него, право же, чуточку восхищенно.