Ну, а теперь Фишта превзошел сам себя. Задурил головку молодой незамужней Титорше из женского Школариума с Книгопечатной улицы. Узнав, что она учит мироописанию, Фишта на это и сделал упор в обычных мастерских побрехушках: живописал, как его однажды едва не сожрали дикари на Жемчужных островах, как их корабль храбро продирался через небывалую бурю у мыса Каберрат (где рискуют ходить только самые отчаянные капитаны), как он видел в Ларотанском море страшенного Морского Ящера (в чье существование не все ученые люди верят), а у Радужного Архипелага – легендарный Корабль-Привид и даже его проклятого Создателем за все грехи капитана.
Титорша слушала завороженно, впервые в жизни столкнувшись с живым воплощением того, о чем она лишь читала и рассказывала школярам. И Фишта ее как следует обмацал, даже залезши под подол, и не где-нибудь на мосту Птицы Инотали или в темном закоулке, а где бы вы думали – в зале зверячьих чучел Музея мироописания, где они оказались единственными посетителями! И всего через пару дней гуляний-провожаний она согласилась прийти к Фиште в гости, прельщенная его собранием морских диковинок…
Хохот потряс стены избушки; Тарик не отставал. Он пару раз бывал у Фишты в гостях и помянутое собрание видел. В самом деле богатое, но в основном из диковинок подобраны те, что касаются одного-единственного. Есть там настоящая кость длиной в пол-локтя – та, что пребывает в мужском причиндале северного клыкача[142]. Есть дюжины две покрытых искусной резьбой мужских причиндалов из желтого дерева – амулеты, по убеждению дикарей с Сияющих островов повышающие мужскую силу. Дикари там малость пообтесавшиеся, мирные, давно смекнули, что гораздо выгоднее не жрать мореплавателей, а продавать им разнообразные поделки из желтого дерева, которое только там и растет, идет еще на дорогие мебеля. Есть раскрашенные картинки с Едобара, изображающие изощренные и разнообразные способы любви Матросов и тамошних веселых девок (из-за чего к названию Едобара знающие люди в чисто мужской компании добавляют буквицу «л» после заглавной). Да чего там только нет… Убойнее всего, Фишта говорил, на дичину действуют едобарские картинки – добрая половина способов там и придумана и на суше известна мало. Вот и на Титоршу Дорителлу наверняка так и подействуют. Как ни крути, а это прямо относится к мироописанию, верно ведь?
– Чует моя душа, что не придется все три дюжины картинок пересматривать, – со всегдашней уверенностью в себе и обычной скромностью сказал Фишта. – На первой дюжине я ей и заправлю, симпоточке. Титорша – это, сами знаете, на ступенечку повыше Цеховых, и мало кто их раскладывал из портовых ухарей. Этак я и в самом деле заветную мечту обрету…
– Ну, а мы на тебя об заклад побьемся насчет следующего года, – заявил Чорри под общий хохот.
Заветную мечту Фишты все давно знали: заправить блудень дворянке. Само по себе дело нехитрое: известно же, что многие дворянки нестрогих правил (особенно кому достались мужья в годочках) отнюдь не чураются самых что ни на есть простолюдинов. Однако загвоздка в другом: в отличие от тех, кто гербом не обременен, с дворянкой можно познакомиться, только если она сама тебя углядит и положит глаз… Таких случаев больше, чем думают пожилые мужья-дворяне, но это ж надо, чтобы повезло…
– А это еще неизвестно, как повернется, – сказал Фишта, когда остальные отсмеялись. – Появилась наметочка. Одна моя прежняя служит в лавке у кружевницы на Златошвейной и говорила, что к ним частенько в одно и то же время заходит в определенные дни одна не просто благородная, а целая маркиза, что живет поблизости. Пару раз заходила с муженьком, так из муженька песок сыпется, а маркиза молодая. И глазыньки, Полита говорит, светятся неутоленным блудом. Вот я и прикинул: в свободный день надену мундир морского офицера и загляну в лавку якобы за кружевами, а там поглядим, как обернется. У маркизы «сладенькая штукенция» точно так же вдоль, а не поперек, все знают…
Недоверия ему никто не выразил: во-первых, давно известно, что Фишта никогда не врет и даже не особенно приукрашивает, а во-вторых, водится за ним удивительная способность: с иными из прежних ухитряется как-то поддерживать добрые беспостельные отношения, чему многие крепко завидуют.
– Дело опасное, – задумчиво сказал Дангул, самый рассудительный из ватаги. – Ежели заловят в морском мундире и узнают, кто ты есть, – на рудники не пошлют, но плетей отведаешь…
– Сам знаю, – отмахнулся Фишта. – И придумал кое-что. Когда добуду мундир по росту – а дело нехитрое, была бы денежка, – спорю все жгуты и знаки, гербовые пуговицы заменю на простые, и буду отставной морской офицер. А к отставным не присматриваются и не придираются, только там, где самозванцы пытаются мошенничество провернуть. Так я ж в такие места и не сунусь…
– Годочками не вышел для отставного, – упорствовал Дангул.
– А я вечный отставной, если речь зайдет, – ухмыльнулся Фишта. – А раньше срока в отставку ушел после летучей хвори, которая на многое зловредно влияет, но не на мужскую силу. Расскажу ей завлекательно про такую летучую хворь, какая только в море бывает, уже придумал историю… Откуда сухопутной бабе знать, что такой хвори нет вовсе? Она ж не ученый лекарь, ей будет главное, что эта хворь ниже пояса не била, а даже наоборот (я уже и тут кое-что придумал…).
– Ох ты ж, штукарь! – покрутил головой Дангул. – Все осмыслил и рассчитал…
– Заваливать политесных баб в постель – это не по веселым девкам бегать, – наставительно заметил Фишта. – Это, браток, даже не ремесло, а изящное искусство, напряжения мысли требует… Вот кстати, Тарик. Могу посодействовать. У Дорителлы младшая сестренка есть, твоих годочков, вроде ни с кем не путается. Давай познакомим? Дорителле скажу, что ты мой младший братишка, Юнгарь с парусника морского плавания. Бляху раздобудем, а наплести ей насчет морских плаваний сможешь. Когда это девки на моряков не западали?
– Да нет уже нужды, пожалуй, – сказал Тарик. – Я как раз познакомился, на нашей улице новая девчонка появилась…
– О как! Рассказывай.
Тарик кратенько рассказал.
– Знакомство обещающее, – сказал Фишта, ненадолго задумавшись. – Дело даже не в том, что она гаральянка, а они раньше наших начинают разные шалости допускать, вплоть до раздвиганья ножек… Коли уж она тебя в гости позвала и обедом покормила, ты ей глянулся больше, чем этот твой Байли…
– Я ж ей клетку починил и крола поймал.
– Ну и что? Мелковата услуга – за такие девка, если ты ее внимание не затронул, самое большее мило улыбнется да поблагодарит нежным голоском, и все. Нет, точно тебе говорю: если позвала в дом и обедом кормила, ты ей глянулся. Кое-какие ухватки у всех девок одинаковые, что у наших, что у гаральянских. Не может же политесная девка тебе напрямик сказать: «Парень, ты мне глянулся», верно? Она тебе это по-другому знать дает, всякими ухватками – в гости, скажем, позовет, обед выставит. Как же, знакомо, случалось похожее, и не разок… Короче, ты ей глянулся. Так что не теряйся. После ярмарки замани на мост Птицы Инотали. Раз девка нездешняя, он на нее сильнее подействует, чем на наших столичных. Расскажи сначала позавлекательнее про Птицу и ее перышки… Вообще языком звони, как пожарный колокол: девок берут языком, это уж потом рученьки с блуднями в дело идут. Непременно скажи, что она самая красивая, какую ты в жизни видел, – девки от этого особенно тащатся.
– Она и в самом деле самая красивая, какую я в жизни видел, – серьезно сказал Тарик.
– Совсем хорошо! – воскликнул Фишта. – Так и скажи. Неплохо бы еще не просто чмокнуть, а сначала позволения спросить: можно, мол, тебя поцеловать? Тут палка о двух концах: может решить, что ты чересчур робкий, фыркнуть: «Кто же на такое позволения спрашивает?» Но так ломаки себя ведут. И коли ты ей глянулся, может решить, что ты очень политесный – а это ж тебе только на пользу. И виршами ей по ушам, виршами! Девки от виршей млеют, раньше пробовал виршами?
– Один разочек, – честно признался Тарик. – Аж три вирша прочитал. И ничуть она не млела, вроде наоборот…
– Ну, это тебе не та попалась, – сказал Фишта уверенно. – Редко попадаются такие, что от виршей не млеют. Если у тебя дома виршей нету…
– Нету.
– Так прикупи быстренько, – посоветовал Фишта. – В «Поющем кустарнике» лучше всего, я там всегда покупаю. Знаешь что? Попроси у Приказчика «Звезды над волнами», у них непременно найдется. Вирши почти сплошь про море – морские чудеса разные, тоска Матроса и его оставшейся на берегу возлюбленной, очень чувствительно и душещипательно. Давно уже я заметил: чем дальше девка от морских дел, тем сильнее морские вирши ее по ушам бьют. За всех не берусь говорить, но очень многие ведутся… Усвоил?
– Усвоил, – сказал Тарик.
Ну, про сладкие слова девчонкам он и сам знал немало, не раз их говорил, а вот насчет виршей – весьма полезно. Ни на их улице, ни на прилегающих никто никогда – ни ватажник, ни Подмастерье – не читал девчонкам виршей, да те и не требовали, такое было не в обычае. Из голых книжек он, однако, знал, что воздыхатели-дворяне непременно читают предметам своей страсти вирши, негласка у дворян такая. И о том же мельком упоминали студиозусы, добродушно подтрунивая над Балле, которому недельное чтение виршей так и не позволило завоевать сердце некоей Торелины. А теперь оказалось, что эта вроде бы чисто дворянская негласка здорово помогает и Фиште в обхаживании отнюдь не дворянок… Бабьего Егеря в таких делах надо слушать в оба уха, он-то толк знает, а вот промахи крайне редки. К тому же, вспомнил Тарик, Тами говорила, что любит вирши…
– А где эта лавка? – спросил он. – Что-то я про такую не слышал.
– «Поющий кустарник»? Да совсем недалеко отсюда, улица Золотых Облаков, тридцатый нумер. «Звезды над волнами», запомнил? Ты возьми еще пару-тройку других. Девка гаральянка? Значит, попробуй охотничьи балладино – в Гаральяне это любят, мне говорили. Тарик, распахни окно, а то душновато что-то…