Командирский «блитц» переоборудован во временный лазарет, но это не всем нравится. Санитар-фельдфебель Герт категорически заявляет, что ефрейтора Кашку надо срочно доставить в госпиталь и оперировать, иначе парень преждевременно предстанет перед всевышним. Ротный фельдшер человек настойчивый. Ганс Герт не боится ни ротного, ни комбата, у него свое начальство. Штабс-врач спустит с фельдшера шкуру и отправит в ассенизационную команду, если узнает, что тот не воспользовался шансом спасти раненого.
В результате короткого эмоционального разговора лейтенант Тислер командует гнать машину к дому местного врача, где и оставить бедолагу Ади Кашку. Отвечать за все будет санитар-фельдфебель Герт. Тот только рад возможности побыстрее сбагрить пациента профессионалу с дипломом. Парни понимают своего ротного костоправа, рана у ефрейтора сложная, повреждены внутренние органы, кровоизлияние в брюшную полость. Резать человека в полевых условиях, да еще трясти полтора часа по грунтовке равносильно садистскому убийству.
Настроение у вынужденных коротать время на окраине поселка солдат паршивое. Не помогают даже грубоватые шутки унтер-офицеров и стреляющие глазками местные фройляйн. Весть об уничтожении в лесу банды недочеловеков уже облетела поселок. Местным страсть как хочется выпытать у солдат подробности дела, а кто и не прочь угостить бравых парней в фельдграу кружкой доброго пива собственного приготовления.
Двое седовласых стариков подходят к Эмилю Веберу и завязывают с ним разговор. Слово за слово, откуда-то выскакивает паренек в перешитых из старой военной формы шортах и рубашке, в руках юноши деревянный бочонок и три кружки. Сломленный неумолимым натиском дедов, тем более они оказываются ветеранами, бравшими в свое время Варшаву и прорубавшими линию Мажино, гауптфельдфебель поднимает кружку и опустошает ее в два глотка.
– Гут! Настоящий солдат, – один из ветеранов одобрительно похлопывает Вебера по плечу.
Обстановка постепенно меняется. Ободренные примером стариков, местные подходят к солдатам, то тут, то там завязываются разговоры. На свет божий появляется немудреное походное угощение. Знаменитая немецкая настойчивость, проламывающая все на свете, даже армейскую дисциплину. Молоденькие девушки, стесняясь, завязывают знакомства с выпячивающими грудь солдатами и унтерами. Лед сломан. Раз сам Эмиль Вебер угостился пивом, значит, и остальным можно.
Взводные во главе с обер-лейтенантом Дикфельдом вовремя решили заглянуть в булочную. Как раз в сотне метров от машин. А так как булочник не только продавал хлеб и всякие вкусности, но и варил кофе, то взводные решили немного задержаться. Разумно. Офицеры не хотели запрещать солдатам мелкие радости этой жизни, пусть угощаются от щедрот местных жителей без оглядки на начальство. Допускать потребление солдатами спиртного в своем присутствии офицеры тоже не могли. Карл Дикфельд нашел самое лучшее решение – не видим, посему и не запрещаем. Иногда надо так поступать. Солдаты тоже люди.
– Что здесь происходит?! – прорычал гауптман Хорст Шеренберг.
Ротный оставил машину с раненым ефрейтором, санитар-фельдфебелем Гертом и четверкой солдат у дома местного врача доктора Эрнста Хоникера и решил пройтись пешком. Посему никто из солдат и не заметил появления гауптмана.
– Равняйсь! Сми-и-ирна!!! – отреагировал Вебер, вытягиваясь в струнку и щелкая каблуками.
– Почему пуговица не застегнута? Ты как с девушкой разговариваешь? Куда пилотку засунул? Руки вымыл, перед тем как брать даму под ручку? – ругался Хорст Шеренберг, вышагивая перед вытянувшимся во фрунт Вальтером Горбрандом. – Приношу вам самые искренние извинения, фройляйн, за этого неотесанного чурбана, – гауптман галантно раскланялся перед надувшей пунцовые губки девушкой. – Дамы и господа, – ротный повернулся к гражданским, – прошу меня извинить, но приходится срочно уезжать. Приказ командования, – Шеренберг развел руками. – У нас есть десять минут. Еще раз прошу извинить.
Фраза командира была понята именно так, как надо. Отмеренные им десять минут пролетели как одно мгновение. Не нужно быть слишком строгим – немцы в генерал-губернаторстве не каждый день видят своих защитников, не каждый день рядом с селением происходит бой. И пусть сегодня погибли люди, но ведь и живых можно понять.
– А командир у нас молодец, – хихикнул Хорст Тохольте, наклоняясь к уху Киршбаума.
– Держится, – согласился ефрейтор. – А ночлег нам сегодня обеспечат?
– Обязаны, – заявил Тохольте.
Хотелось верить, что Хорст не ошибается. Машина медленно ползла между полями. На этот раз водитель вел грузовик аккуратно, притормаживал перед ямами. Остановка. Кузов ощутимо качнуло вперед. Идущий следом «блитц» остановился почти вплотную. Хорст Тохольте выглянул из машины:
– Выезжаем на шоссе. Скоро будем дома.
Дождавшись своей очереди, тяжелый полноприводный грузовик взревел мотором и медленно полез вверх по дорожной насыпи. Под колесами противно скрипела щебенка. На этот раз унтер-фельдфебель не ошибся, колонна быстро докатила до блокпоста в районе Равы.
Лагерь встретил солдат непривычной тишиной. Почти весь батальон растащили по окрестностям. На хозяйстве и для охраны остался только один взвод шестой роты. Комбата тоже не было. По словам ребят, укатил два часа назад, взяв с собой седьмую роту и два взвода из состава шестой. Батальон успешно раздергивают по частям, пытаясь прикрыть максимальную территорию.
Неожиданно оказавшийся в положении старшего офицера гауптман Шеренберг быстро навел в лагере порядок. Выразилось это в том, что дежурный взвод заставили выгружать тела бандитов и помогать сборам пятой роты. Гауптман реквизировал одну из трех полевых кухонь и забрал с собой повара вместе с запасом продовольствия на три дня. Люди пополнили боекомплект, интенданта заставили вскрыть склады и погрузить на машины походное снаряжение.
Разозленный полученным приказом, немного удивленный новостями Хорст Шеренберг комплектовал своих людей как следует. С точки зрения гауптмана, брошенный в машину лишний тюк или ящик помехой не будут, а вопрос снабжения на месте неясен и прояснится ли? Неведомо.
Обедали в лагере. Гауптфельдфебель Вебер вовремя подсказал ротному, что время есть, а вот случая покормить людей горячим может и не быть. Только во второй половине дня пятая рота покинула лагерь и покатила по шоссе в сторону Демблина.
После моста через Пилицу гауптман решил срезать путь по грунтовке. Карта говорила, что всего через десять километров будет хорошая асфальтовая дорога. Земля сухая, машины повышенной проходимости, проблем с грунтовкой не ожидается.
Солдаты в грузовиках сдержанно ругались. Жесткая подвеска и обтянутые эрзац-кожей алюминиевые сиденья в кузове превращали поездку в сущую пытку. Даже дубовые солдатские задницы не выдерживали такого издевательства. Приходилось иногда привставать, судорожно хватаясь за дуги тента, не считаясь с риском вылететь из машины кувырком на первой же выбоине, и разминать затекшую поясницу.
– Когда мы спускались с трассы, я видел деревеньку, – мечтательно закатил глаза Отто Форст. – Чистый деревенский воздух, парное молоко, теплый ароматный вкусный хлеб, запеченная в дровяной печи курочка, свиной окорок.
– Заткни хавальник, подштанники видно! – грубо прервал стенания товарища начисто лишенный сострадания к ближнему Хорст Тохольте.
Старший солдат Форст поднял на унтер-фельдфебеля полный муки взгляд больших зеленых глаз. Ребята уже приготовились к очередной шуточке камрада, но тут вмешалось провидение. Воздух наполнил знакомый свист. Ефрейтор Киршбаум, падая на дно кузова, успел заметить свежую строчку пулевых пробоин на тенте. Стрекотание пулемета они и не слышали, мешал шум двигателя машины.
Тяжелый «блитц» сбавил ход. Первым через задний борт перемахнул унтер-фельдфебель Тохольте. За ним посыпались остальные бойцы. Рудольф приземлился на ноги, перекатился, как учили, не выпуская из рук штурмовую винтовку, и, вскочив на ноги, рванулся к придорожным кустам.
Со всех сторон гремели выстрелы, доносились вопли, проклятия, ревели моторы. Не добежав до кустов, ефрейтор бухнулся в придорожную канаву. Вовремя – над головой просвистела автоматная очередь. Где-то рядом грохнула граната.
Приподнять голову и оглядеться. Все не так плохо, как показалось. Пулеметчик слишком высоко взял прицел, и очереди прошли над головами солдат. Второй бой за день. Рудольфа обуяла ярость. Это что такое?! Кто осмелился стрелять в немцев?! Убью!!!
Вскакивая на ноги, ефрейтор полоснул очередью по штабелю бревен, из-за которого били короткими экономными очередями. Взор Рудольфа застилала багровая пелена. Два шага вперед, прыжок в сторону, еще одна очередь. Сбоку выскакивает Отто Форст и палит из штурмгевера по укрытию, еще трое ребят обходят штабель сбоку.
– Вперед!!! – рычит Киршбаум и прыгает прямо под бьющий в лицо огонь.
Нервы противника не выдерживают. Бандит выскакивает из-за своего укрытия и пытается бежать. Поздно. Пули штурмгеверов рвут ему спину. Прицельный огонь в упор, тут даже слепой не промахнется.
Пока ребята разбирались с одним стрелком, пальба вдоль автоколонны стихла. Из леса еще доносится треск веток и топот тяжелых солдатских ботинок. Со стороны дороги слышны резкие свистки унтер-офицеров. Один короткий и два длинных свистка – команда не разбредаться, подтягиваться к машинам.
Оглядевшись, ефрейтор Киршбаум понял, что он и не отходил от дороги. Вон, за деревьями темнеет выкрашенная темно-оливковой краской туша грузовика. Рудольф опускает ствол штурмгевера и вытирает со лба пот, до него доходит, что пилотки на голове нет. Потерял. Или на дороге осталась, или в лесу сбило с головы. Плечо побаливает. В пылу боя солдат и не почувствовал, как приложился, выпрыгивая из машины.
– Отделение, стройся! – доносится зычный голос Хорста Тохольте.
– Да иду я, иду, – пробурчал себе под нос Киршбаум.
Сейчас Рудольфу больше всего на свете хотелось пить и есть, а еще лучше растянуться на траве у обочины, подложить под голову скатку и заснуть. Проклятая земля и проклятые поляки! Надоело все! Пожрать толком не дают! С самого раннего утра по лесам носимся как угорелые.