т и мужество. Все они — его друзья-соратники. Он любит этих людей суровой, мужественной любовью воина и революционера и верит, что они скорее погибнут, чем струсят или поддадутся панике.
Семен Буденный, Иероним Уборевич, Василий Блюхер, Владимир Лазаревич, Иван Грязнов — они для него и боевые соратники, и верные друзья.
«Командарму-4 продолжать энергичное преследование разбитого противника, стремясь на его плечах ворваться в Крым, и обеспечить плацдарм на южном берегу Гнилого моря... С утра 8 ноября перейти в решительное наступление на Симферополь, Феодосию».
Командарм-4 — Владимир Лазаревич — опытный, самостоятельный военачальник, умеет действовать по собственному усмотрению, без подсказок, без понуканий. «А инициатива, особенно военная, в решающие мгновения решает все», — подумал Фрунзе.
«Начальнику морских сил Черного и Азовского морей не позднее 9 ноября сосредоточить флотилию в Геническе, имея задачей обеспечить с моря операцию 4-й армии... Командарму 1-й Конной спешно привести в порядок конницу и готовиться к переправе черев Сиваш у Чонгарского полуострова...»
С командармом 1-й Конной Буденным он подружился еще в семнадцатом году, в Могилеве. Тогда по его совету Буденный на станции Орша окружил казачьи эскадроны; корниловцы, шедшие на Петроград, сложили оружие перед ним.
Командуя 1-й Конной, он наносил удары по конным корпусам Шкуро и Мамонтова, вместе с частями 8-й армии освободил Воронеж, который с такой упорной яростью защищали деникинцы...
Директива для армий Южного фронта была разослана всем командармам, и в тот же день Фрунзе перевел свой штаб в Мелитополь.
«Победа или смерть» — девиз древний, но каждый раз при новых обстоятельствах он вызывает в сердцах особый, тоже новый, несравнимый с прежним порыв. Победить во имя свободы, народного счастья или же умереть ради них — вот какой смысл приобрел древний девиз для армий Южного фронта.
К берегам Сиваша подошли оборванные, разутые, голодные, безмерно уставшие красноармейцы. Непрестанно сражаясь, терпя поражения, одерживая победы, они оставляли на своем пути убитых, обмороженных, раненых товарищей и без сомнений в правоте своего дела приготовились к штурму последних позиций контрреволюции.
Огонь одного желания горел в каждом сердце — скорее, как можно скорее покончить с Врангелем! Накануне третьей годовщины революции во всех частях произносились одни и те же требовательные, непреклонные слова: «Даешь Перекоп!»
Особый энтузиазм охватывал всех, когда появлялся Фрунзе; командиры и бойцы верили в своего командующего, как и он верил в их несокрушимое мужество. Фрунзе не произносил речей; он ободрял словами бойцов, отдавал распоряжения командармам. Говорил спокойно, изредка улыбаясь, и улыбка этого человека, уверенного в победе, воодушевляла сильнее самых красноречивых фраз.
Вместе с командирами дивизий, которым предстояло переправиться к Литовскому полуострову, Фрунзе поехал на берег Сиваша.
Берег был полог, но пересечен оврагами, желтые заросли редких кустов шуршали над темной водой, темнели узкие тропы, исчезающие в топком иле или же переходившие в броды. Лишь местные рыбаки знали эти броды, но редко пользовались ими. Рискованно для жизни: сбился с брода — и угодил в бездонную яму. Особенно опасно пробираться здесь при сильных ветрах и в густые туманы. А теперь еще на другом берегу Сиваша окопался противник и непрестанно ощупывает пространство прожекторами.
Наступило седьмое ноября — день третьей годовщины революции. Ветер стих, над Сивашем повис густой, вязкий туман; его завесы наползали с моря, прикрывая вражеские позиции. Прожекторы прорывали туманные толщи, но мертвящий свет их обессиленно сникал в камышах, в береговых обрывах.
Фрунзе остановился в сельце Строгановка, чтобы непосредственно руководить штурмом. Он нетерпеливо ждал вечера, хотя и не выдавал своего настроения; почти каждый час доносили ему обо всех изменениях, происходящих в передвижении войск.
В десять часов вечера войска начали переправу. Первыми спустились в ледяную воду разведчики, за ними пошли стрелки, пулеметчики понесли на руках пулеметы, саперы укладывали на дно Сиваша бесчисленные связки камыша. Связисты, подняв над головой телефонные провода, стояли по колено в воде, образовав живую линию передачи.
Осторожно двинулись полевые орудия, повозки со снарядами. Колеса вязли в глубоком иле, артиллеристы вытаскивали лошадей и орудия и снова шаг за шагом продвигались вперед.
В два часа ночи первые штурмовые группы добрались до Литовского полуострова и залегли у проволочных заграждений. Штыками, лопатами рвали бойцы колючую проволоку, расширяя проходы между ее рядами.
И все мучительно ждали сигнала ракеты, которая должна была взвиться в непроглядное небо.
И она взлетела, рассыпав сноп алых брызг.
В ночной волглой тишине особенно громко прозвучала короткая команда;
— На штурм!
Словно буйный поток хлынул в проходы заграждений — и тотчас же слепящий свет прожекторов ударил по лицам красноармейцев, заработали пулеметы, засвистели осколки гранат. Врангелевцы в упор расстреливали атакующих. Первая штурмовая группа была уничтожена, но из Сиваша появлялись все новые бойцы и, преодолевая заграждения, устремлялись к вражеским окопам. Белые батареи повернули орудия на полуостров и открыли огонь; фонтаны воды и грязи взлетали над Сивашем, обрушиваясь на бойцов, на лошадей. Страшно кричали люди, дико ржали кони, омерзительно свистели снаряды, трещали пулеметы.
Красные достигли вражеских окопов, и завязалась рукопашная схватка. Дрались прикладами, кололи штыками, стреляли из револьверов, и, не выдержав напора, врангелевцы начали отступать.
Поздним утром красные обошли перекопские позиции и приблизились к укреплениям Юшуни.
Врангель бросил в атаку свежие силы, и они начали теснить красных назад, к Сивашу.
Получив донесение о контрнаступлении противника, Фрунзе послал на помощь десантникам новую бригаду. Дивизии 6-й армии Августа Корка, истекая кровью, с трудом удерживались на краю Литовского полуострова.
Ночью с моря подул ветер. Он нарастал с невероятной силой, гоня воду Азовского моря в Сиваш; под диким этим ветром сгибались деревья, хлопали ставни, срывались с хат соломенные крыши.
В полночь в штабе 15-й дивизии зазвонил полевой телефон. Фрунзе выслушал новое донесение и несколько мгновений молчал. Ответил чужим голосом:
— Приму срочные меры...
Повернулся к стоявшему рядом Пауке:
— Уровень воды в Сиваше поднимается. Броды затапливаются. Дивизии на Литовском полуострове отрезаны от нас. Немедленно направить на помощь 7-ю кавалерийскую дивизию и махновцев.
Минут через пять в штаб явился атаман Каретников.
— Мои люди не могут бродить по Сивашу, — объявил он. — Недополучили шинелей, а ветрище-то вон какой: ложись грудью — удержит.
— Ответьте-ка, атаман, как поступает батька Махно с теми, кто не исполняет его приказов? — сдерживая раздражение, спросил Фрунзе.
— Таких смельчаков нет.
— Ну а все-таки если найдутся?
— Батька расстреливает собственноручно.
— Ну так вот, если не исполните моего приказа, я тоже вас расстреляю. Даю пятнадцать минут на сборы...
Каретников надвинул кубанку на лоб.
— Ежели так, то выступаю...
Фрунзе попросил связать его с Блюхером.
— Блюхер у телефона, — сказал Паука, передавая телефонную трубку.
— Пришел твой час, Василий. Вода заливает Сиваш, наши на Литовском полуострове погибнут, если не поможем. На рассвете в лоб атакуйте Турецкий вал...
Он стоял у стола, положив руку на военную карту, стискивая пальцами карандаш, и машинально начертил на карте пять волнистых линий. Прислушался к напряженному ветру и представил себе картину предстоящей атаки Турецкого вала.
Волнистые линии обратились в пять «волн», и каждая имела свою задачу — еще утром они с Пауком и Блюхером разработали этот план атаки.
Первая волна атакующих — разведчики, саперы, бойцы, обученные резке колючей проволоки. Они расчищают проходы в проволочных заграждениях.
Вторая — по два батальона стрелков от каждого полка первой линии. Эта волна, преодолев заграждения, подкатывается к Турецкому валу.
Третья, сливаясь со второй, захватывает Турецкий вал.
Четвертая волна, эшелонированная в глубину, состоит из четырех ударных полков. Они развивают успех первых волн и преследуют противника.
И наконец, волна пятая — два кавалерийских полка атакуют сломленного, уже отходящего врага.
Но все же это только оперативный план, пусть продуманный, пусть предельно ясный, а все-таки — на бумаге. Хорошо, что командиры знают, что им делать каждое мгновение, но ведь и у противников есть планы.
Фрунзе мысленно видел, как по Сивашу передвигается дивизия Блюхера. Сиваш наполняется морской водой, и все непроходимее становятся броды, бойцы спотыкаются, падают, поднимаются, снова бредут, сгибаясь под тяжестью оружия и мокрой одежды. Они молчат, уверенные, что своим молчанием сохранят тайну переправы, но может ли быть совершенная тишина при переправе многих тысяч людей, животных, орудий, броневиков, повозок с боеприпасами?
Ветер улегся. Скоро рассвет. Фрунзе посмотрел на телефон, на Пауку. Тот стоял, скрестив на груди руки, в светлых глазах пробегали огоньки мигающей свечи. О чем думает он?
«Конечно, о том, о чем я сам: скольких храбрецов недосчитаемся мы в этот роковой рассвет? Какой ценой заплатим за штурм Турецкого вала?»
Опять слабо, но тревожно зазвонил телефон; в трубке послышался далекий голос Блюхера:
— Переправились. Пятьдесят пять орудий готовы открыть огонь по Турецкому валу, но штурмовать невозможно. Туман. Такой туман — не вижу своей руки.
— Ждите, пока туман рассеется.
Туманные полотнища стали редеть, появились синие проталины неба, очертания вала, колючая путаница заграждений, орудия, нацеленные на плоский, голый берег Сиваша.
По команде Блюхера пятьдесят пять орудий ударили по Турецкому валу одновременно, и тотчас хлынула на него первая волна атакующих. Немедленно загремели орудия белых, сплошным огнем отрезая путь. Снаряды рвались и справа, и слева, и в центре «волны», разбрасывая, кромсая, уничтожая все и вся. Бойцы первой «волны» погибли, даже не достигнув намеченной цели.