Труднее всего было найти занятие, чтобы убить невероятно медленно ползущее время. Вот если ты застрял на перегоне в метро и стоишь, повиснув на поручне, стиснутый со всех сторон такими же неудачниками, можно исхитриться, вытащить из сумки книжку и немного ее почитать. Дома отыскать для этого полчасика удается крайне редко. Всегда находятся какие-то неотложные дела – вынести мусор, стереть пыль, посмотреть телевизор. Новые книги так и остаются непрочитанными, а потом их уже и не хочется читать, потому что появляются другие, которые тоже остаются нераскрытыми. Книга, которую Сергей взял с собой в эту поездку, осталась вместе с другими вещами в доме, где они квартировались, и он не знал, сумеет ли заполучить ее обратно. Да и темновато было подвале для того, чтобы читать.
Тем временем, Беляш примостился спиной к стене и над чем-то колдовал, перебирая пальцами. Лицо его освещалось неоновыми всполохами. Оператор играл в какую-то ерунду, записанную в мобильном телефоне. Игрушки в мобилках имели отличную графику. Лет пятнадцать назад о такой красоте даже не мечтали обладатели самых современных на тот момент компьютеров. Женька предусмотрительно отключил звук на телефоне, и игра проходила в полнейшей тишине. На оператора было любо-дорого смотреть. На лице его, озаряемом разноцветными бликами, отражался азарт. Беляш словно забыл о том, что творится вокруг.
Сергей с улыбкой посмотрел на оператора, потом нащупал собственный телефон, вытащил, раздумывая – вернуть его к жизни или нет? Наконец нажал на кнопку включения. Мобильник радостно пискнул, просыпаясь. Прием был сносным. Шкала, показывающая степень зарядки аккумулятора, в красный сектор не ушла, застыла почти на середине. Телефон еще будет работать дня три.
Сергей перевел вызов в режим вибрации и джойстиком стал исследовать меню. Он решил последовать примеру оператора, но не помнил, какие игры есть в его телефоне. Игр обнаружилось с десяток, от гольфа и бильярда, в которые Комов играть не умел, до всяких бродилок. Им-то он и решил отдать предпочтение, но в этот момент телефон завибрировал. Вызывали из редакции.
– Да? – тихо произнес Сергей.
– Ну, наконец-то! Вы куда запропастились? Мы вас весь день вызываем. Все на ушах стоят! Живы или нет? Что там с вами стряслось?
Во время этого монолога Комов перебирал в уме голоса коллег, пытаясь сообразить, с кем говорит, но так и не догадался. Да и какая разница в конце-концов?
– Мы в подвале сидим. В Цхинвале. Громко говорить не могу. Грузины ходят по улицам, в подвалы гранаты бросают. Не хочу, чтобы и в наш бросили. Завалило нас чуток, а так все нормально. Живы и здоровы.
Оператор оторвался от игры и напряженно слушал, что Сергей говорит. На том конце линии, на несколько секунд воцарилось молчание. Комов услышал, как его визави, оторвавшись от трубки, заорал на всю редакцию, передавая услышанное.
– Не фига себе… – наконец донеслось из трубки, потом в ней послышался другой голос:
– Вам помощь какая нужна?
– А чем вы помочь можете? – спросил Сергей. Этот голос он узнал. Говорил директор новостей. Не дождавшись ответа, Комов продолжил: – Мы тут пока тихо сидеть будем. Когда наши город отобьют, тогда и проявимся, скажем, где нас искать. Вы уж там постарайтесь, чтобы спасатели к нам побыстрее пробились.
– О чем речь? Само собой!
– Наши-то когда подойдут? А то мы здесь ни черта не знаем.
– На подходе они. Рокский тоннель Пятьдесят восьмая армия прошла. У них танков и людей вдвое больше, чем у грузин. Вот-вот должны по городу вдарить!
– Ох, не хочется, чтобы они сильно вдаривали. Мы, знаешь ли, на собственной шкуре пережили, как по нему вдарили грузины. Ощущение, мягко говоря, мало приятное, – чуть помолчав он добавил: – Небось, хотите, чтобы я чего-нибудь на эфир наговорил?
– Э-э-э… – Сергей чувствовал, что директор впал в раздумье. Конечно он очень хотел, чтобы корреспондент сделал репортаж из заваленного подвала в осажденном Цхинвале. Это был брэнд! Но Комов ясно дал понять, что находится в опасности и лишний раз подавать признаки жизни ему не стоит.
– Э-э-э… – продолжал тянуть директор, потом осторожно спросил: – Может все-таки не нужно рисковать?
– Ща, я в окошко посмотрю, что вокруг творится…
Он подошел к табуретке, встал на нее, посмотрел в щель. На улице было безлюдно, но сектор обзора стал еще меньше, Комов видел лишь крохотный кусок города, а буквально в нескольких метрах от него, могли быть враги.
– Я попробую, – наконец прошептал Сергей.
– Сейчас?
– Да.
– Хорошо! Тебя переключат на студию записи. Когда сможешь – начинай говорить. Закончишь, скажи «конец» и отключайся. Вы там поосторожнее все-таки. Не нужен нам риск! Вашим родным позвоню, скажу, что все в порядке, а то они тоже волнуются.
– Лады. Скажи Татьяне, что у меня трубка разрядилась, а зарядить ее негде. Про подвал не говори. Наври, что мы уже в Джаве, а там наши.
– Хорошо.
– Ну все, счастливо. Созвонимся попозже. Переключайте на студию.
Сергей отошел в самый дальний угол подвала, сел на матрас и накрылся одеялом. Так по ночам дети прячутся от всяких страшилищ, которые бродят по дому в темноте. Если при этом еще и говорить какую-нибудь считалочку, то они нипочем тебя не найдут. Но такие методы действуют только в детстве…
Оператор посмотрел на Сергея, забившегося под одеяло и что-то там бубнившего, потом взгромоздился на табуретку – подстраховать, хотя корреспондент и забыл его об этом попросить.
31. Арчил Гегечкори
Взрывники упорно продвигались к цели. Спуск сменялся подъемом, иногда их выручали едва заметные тропы, но потом они сворачивали в сторону, и снова небольшой отряд шагал по бездорожью.
Арчил с ужасом чувствовал, что сдает. Рюкзак все больше пригибал тело к земле, совсем нетяжелый автомат «Тавор» стал неподъемным. Гегечкори то и дело перебрасывал его с плеча на плечо, но легче не становилось. Ступни ног горели, Арчилу казалось, что он ступает по раскаленным углям. «Не смей хромать, – внушал он себе. – Держись! Держись. Держись…»
Солнце клонилось к западу. Оно торопилось согреть не знающую особых забот Европу, потом осветить счастливую, уверенную в своей правоте Америку. Солнце уходило, забирая с собой тепло. Впереди была ночь. Ее придется провести на холодных жестких камнях, от которых утром будет ныть все тело. Но ночь укроет их от чужих недобрых глаз, даст возможность хоть немного расслабиться. А завтра путь завершится, и они увидят перед собой Рокский тоннель.
Что будет дальше, Арчил не загадывал. Пытался представить, что их ждет, но не мог. Лучше думать о привычном: о Гоче, об институте, о родителях. Наверное, они уже вернулись домой. Прочитали записку, которую он оставил, волнуются, переживают. Мама наверняка плачет…
– Тихо!..
Властный шепот Ворона заставил Арчила застыть на месте.
– Что? – насторожился американец.
– Кусты на том склоне, – показал спецназовец. – В них кто-то прячется…
Он быстро освободился от лямок рюкзака, окинул взглядом окрестности.
– Слева зайду, – глаза Ворона азартно блестели. – Прикройте, если что…
Босс молча кивнул.
Арчил тоже снял рюкзак (плечи устало заныли) и опустился на покрытую сухими листьями землю. Сердце билось сильными глухими толчками.
Ворона не было видно – он словно растворился в воздухе. Напрасно Арчил присматривался до боли в глазах: Ни травинка не дрогнула, ни листок не шелохнулся. Тем неожиданнее прозвучал приглушенный вопль боли, донесшийся из кустов, на которые обратил внимание спецназовец.
Ветви заколыхались, из кустарника вывалился незнакомый мужчина, одетый в сильно помятый штатский костюм. Ворон, заломив ему руку за спиной, быстро гнал незнакомца к своим соратникам.
Когда они приблизились, Арчил заметил, что верхняя губа пленника сильно кровоточит, а руки его, торчащие из рукавов явно короткого пиджака, сплошь покрыты замысловатыми разводами татуировок.
– И кто это? – осведомился американец.
– Уголовник, – пояснил Ворон, как видно, успевший уже побеседовать с пленником. – Говорит, что пробирается в Тбилиси.
– А сам тем временем идет в сторону России… – усмехнулся Босс. – Местность эту он знает?
– Нет, – с сожалением покачал головой Ворон. – Используем другие его достоинства. Парень жилистый, пускай рюкзак прет, а то у меня уже плечи отваливаются.
– Ну что ж, – рассмеялся американец, – найти в этих горах вьючную лошадь, это тоже неплохо!
Пленник, видимо не понимавший ни слова из разговора, проходившего на английском, исподлобья смотрел на веселящихся спецназовцев.
– Ладно, грузи своего мула, – распорядился Босс. – Не будем терять времени.
И снова качалась перед глазами Арчила земля. Голову он уже давно не поднимал, тупо переставлял ноги, думая об одном: как бы не упасть. Надежда на то, что отдохнувший Ворон хоть на какое-то время избавит его от опостылевшего груза, быстро истаяла. Тот не обращал на измученного Гегечкори ни малейшего внимания.
«Помру, и не заметит, – с горечью думал Арчил. – Сколько он со мной за эти дни общался? Честно говоря, ни разу. „Вставай, иди, неси“, – вот и весь разговор… Не хнычь, – одернул себя Гегечкори. – Только и забот у них с Боссом, чтобы со мной нянчиться. Вперед, вперед! Осталось немного. Нет, вру. Много еще, конечно, но гораздо меньше, чем уже прошли…»
– Тебя как зовут-то? – услышал он голос Ворона.
– Васо, – помолчав, отозвался уголовник.
Арчилу показалось, что он назвал первое пришедшее на ум имя – только чтобы от него отвязались.
– Зря, Васо, обижаешься, – миролюбиво произнес Ворон. – Может, потом еще радоваться будешь, благодарить Бога за то, что нас свел.
Васо хмыкнул, но ничего не сказал.
– Мы ведь, как ты уже наверняка понял, не развлекаемся, – продолжал спецназовец. – Сделаем дело, потом домой вернемся, расскажем, о том, как ты нам помог. Родина верных ей людей не забывает.
На сей раз звук, изданный завьюченным уголовником, больше напоминал хрюканье.