43. Комов
Немало домов было брошено. Хозяева, покидая их, не стали даже запирать двери – все равно их можно выбить ногой, а закрытая дверь только привлечет мародеров, которые могут подумать, что в доме есть что-то ценное.
– Чертовщина, – ворчал Ильичев. – Не занимать же чужой дом самовольно… Гостиница разбита, к властям соваться стыдно – у них и без меня забот выше головы, а в машинах спать уже сил нет…
Ночевать в машине, конечно удобнее, чем в кресле самолета во время перелета, но все равно к утру ноги так затекут, что их не разогнешь. В такие поездки надо прицеплять к «тарелке» прицеп, который таскают с собой американцы, путешествуя по стране. Там есть туалет, (хотя это не самое важное – сходить по нужде можно и в придорожные кусты), умывальник, кровать, стол, шкаф. Американцы привыкли путешествовать с комфортом со времен, когда орды эмигрантов, приехавших из Европы, двинулись на Дикий запад, стирая с лица земли племена индейцев. Раньше ездили в фургонах, теперь в прицепах. Сергею представилось, как сегодняшние американца выставляют прицепы кругом и, укрываясь за ними, отбиваются от банд рокеров и байкеров, и он улыбнулся.
Дома не было. Битый и обгоревший кирпич натек на улицу, как застывшая лава. У нее не хватило сил перебраться через дорогу, и она остановилась, оставив ровно столько места, сколько нужно, чтобы проехать одной машине, не завалившись при этом в кювет.
Женька облазил развалины и теперь стоял рядом, печально рассматривая то, что осталось от дома, в котором они совсем недавно ночевали.
– Может, ушла к знакомым? – робко предположил он. – Или вывезли ее?
Сергей промолчал. Он смотрел на покореженную бочку для воды, старую, покрытую шелушащейся краской. Она валялась, полупридавленная кирпичами. Комов подошел к ней, нагнулся, нащупал пробоину рядом с днищем. След от осколка. Его так и не заварили…
– Надо выяснить, что с хозяйкой случилось? – сказал Сергей.
– У кого? – Ильичев старался не смотреть на него. – У соседей? Посмотри вокруг. Никого тут нет… – помолчал и добавил: – Я постараюсь, что-нибудь узнать, ребята. Мы ведь сюда надолго…
К тому, что вещи его погибли, Сергей был готов и теперь, когда это стало очевидным, сожаления не испытывал. Сохранилось то, что было на нем надето – грязное и вонючее. Когда они с Женькой сядут в самолет, все будут воротить от них носы. Почему-то вспомнилась миниатюра Аркадия Райкина: начальнику доложили, что склад с готовой продукцией сгорел. Тот занервничал только когда вспомнил, что оставил там свою куртку. Стыдно жалеть о шмотках, когда у людей вокруг горе…
– Ну что бедолаги, – сказал Ильичев. – Давайте посмотрим, что из наших вещей вам подойдет.
Он оценивающе осмотрел Сергея и Женьку, открыл багажник машины, выволок из него спортивную сумку, набитую его вещами, вытащил джинсы, рубашки, майки, как барахольщик, который решил сбыть секонд-хенд.
– Вот, – сказал он, – выбирайте.
Он был чуть пониже Комова и оператора и помассивнее их. Его джинсы были слишком коротки, оголяли щиколотки и сползали. Их пришлось подпоясывать, но тогда они собирались ужасными складками. Футболки висели, как на вешалках. Любому встречному будет ясно, что одежда на них с чужого плеча. Еще заподозрят: не грабанули ли эти типчики чужой дом?
– Не очень хорошо, – признал Ильичев.
Комплекция его оператора тоже была неподходящей. Слишком худой. Его джинсы на животе Сергея не сойдутся. О Беляше и речи нет.
Одежда вкусно пахла. Из нее еще не выветрился запах стирального порошка с мятными добавками. Сергей сложил ее, положил в пакет, но на футболке, которую он брал в руки, остались пыльные следы. Надень он ее, и вкусный запах вмиг испарится.
– Слушай, – сказал он Ильичеву. – Давай сгоняем на речку. Нам помыться надо, а то пахнем, как свиньи. Там же и одежду состирнем.
– На помойке ей место, – пробурчал Ильичев, но спорить не стал.
И Сергей, и Женька влезли в воду прямо в одежде, только ботинки скинули. Речная вода быстро смоет грязь, потом они все с себя снимут и разложат на солнышке.
К берегу прибило хлопья белой пены, как будто кто-то неподалеку устроил стирку и высыпал в речку немного стирального порошка. Волны выталкивали пену все дальше и дальше из воды, она выползала на берег, протискивалась между острыми камнями. На берегу валялось несколько мертвых рыбин. Глаза их остекленели. Вряд ли рыбы умерли от пены, скорее, их оглушило взрывами.
Дно усеивали мелкие камешки. Течение было сильным, оно стремилось сбить Сергея с ног, холодная вода бодрила. Рядышком плескался Беляш, хлопал по воде руками, охал и ахал.
– Хорошо-то как, – выдохнул он, радостно посмотрел на Сергея, но дожидаться ответа не стал – нырнул.
Комов тоже ушел под воду с головой, оттолкнулся ото дна и резко развел руки. Видно было далеко, на несколько метров. Перед самым лицом его что-то мелькнуло, это была рыба размером с ладонь. Сергей попробовал ее поймать, но рыба без труда от него ускользнула.
«Хорошо бы сейчас раздобыть удочку, сесть на берегу, да половить рыбку, ни о чем не думая, даже о том – клюнет она или нет, – подумал он. – Потом, все потом…»
Комов нащупал дно, развернулся лицом к берегу и побрел к нему, разгребая воду руками.
– А ты чего же? – спросил он у Ильичева, который сидел на корточках неподалеку от воды.
– Не хочется чего-то, – сказал тот. – Может попозже. Вечером. Мне только что звонили. Сказали, что если я хочу пообщаться с пленными грузинами, то надо ехать, – он точно извинялся. – Вы здесь останетесь? Мы за вами попозже заедем.
– Лучше с вами.
Комов стянул липнувшую к телу одежду. Ильичев схватился за один конец брюк, Сергей за другой и они стали их прокручивать. Вода лилась потоками. Но брюки все равно остались влажными, неприятно холодными. Потом пришла очередь рубашки. Операторы споро выжимали Женькино обмундирование.
– Может, постелить что-нибудь на сиденье? – спросил Комов водителя.
– Садитесь, – махнул тот рукой. – Просохнет. Не зима.
У пленных были испуганные глаза – как у бездомных собак, которые привыкли к тому, что прохожие бросают в них камни и палки, но голод заставляет псов выбираться из своих убежищ и, вздрагивая от близких человеческих голосов, рыскать по помойкам. Собаки знают, что от людей ничего хорошего ждать не приходится, но деваться им некуда.
Пленных было человек пятнадцать. Их уже обыскали, вытащили из карманов все, что там было. Несмотря на хорошую новую форму, никакой воинственности в этих грузинах не было. Как выяснилось, сопротивления они не оказывали, побросали оружие и подняли руки, как только стало известно, что российские войска освободили Цхинвал. Пленных тут же изолировали от местных жителей и тем самым спасли им жизни, не то осетины могли сорвать на них свой гнев. Пусть и не эти солдаты ходили по домам и забрасывали гранатами подвалы, где прятались от бомбежек и обстрелов мирные граждане, но кто стал бы выяснять – виноваты они персонально или нет? Сергей помнил, как женщина-москвичка сбила на пешеходном переходе двух детей, которые вместе с мамой спешили в школу, после чего попробовала скрыться. Обладательнице иномарки повезло – почти тут же подъехали милиционеры и отбили ее у прохожих. Опоздай стражи правопорядка, и женщину забили бы насмерть. Звучит жестоко, но была в этом какая-то справедливость…
Пленные стояли вдоль стенки, сутулились, затравленно оглядывались по сторонам, хотя бояться им уже было нечего, для этих «бравых вояк» все закончилось.
Всем им было не больше тридцати.
Пленный, которого стал расспрашивать Ильичев, по-русски изъяснялся с огромным трудом. Это в советские времена в Грузии русский язык изучали в школе, теперь для Саакашвили и его подданных языком международного общения стал английский, который они, впрочем, тоже знали плохо. Было видно, что грузин перебирает в памяти известные ему слова, но иногда он никак не мог выразить мысль и оборачивался в сторону товарищей по несчастью, ища у них помощи.
– Мы не военные, – говорил он, – резервисты. Нас призвали три дня назад. Ничего не объяснили.
– Сказали, что на сборы… – подал голос другой пленный.
– На сборы… Мы воевать не хотели. Нас силой погнали. Дали всем автоматы, постреляли по мишеням один день, потом повезли куда-то. Ничего не объяснили… Только когда мы в машинах ехали, сказали, что в Южную Осетию. Мы не хотели воевать…
Рассказ был сбивчивым, но картина складывалась понятная. Эти солдаты были отлично экипированы оружием, которое щедро поставляла их стране Америка и на которое уходила большая часть грузинского бюджета, но они не слишком умели с ним обращаться. Им предстояло стать пушечным мясом. Этим грузинам повезло, что они попали в плен, такой исход событий был для них лучшим.
Вероятно те, кто гнал их на убой, сильно оторвались от реальности. Уж не воображал ли Саакашвили, что его воинство примут в Южной Осетии с распростертыми объятиями, и перед каждым селом будет стоять депутация из местных жителей с хлебом и солью в руках? А может, он был уверен, что жители Цхинвала так испугаются реявшего над грузинскими частями призрака доллара, что побегут прочь с родной земли, закрыв глаза от ужаса? Все вышло иначе, и «маленькая победоносная война» обернулась для грузин жестоким поражением. Такое можно было предположить. Осетины понимали, что терять им нечего. На что способны грузинские власти, здесь знали слишком хорошо…
– Я тут с нашими военными пообщался, – сказал Ильичев Сергею, когда закончил брать интервью у пленного. – Они говорят, что грузины побросали всю свою технику и бегут так, что пятки сверкают. Ребята пари заключают: в Тбилиси они остановятся или дальше драпать будут?
Проголодались Сергей с Женькой зверски. Беляш ругательски ругал себя за то, что, выбираясь из подвала, не прихватил остатки пайков. Магазины стояли закрытыми, с заколоченными окнами, искать работающие кафе было явно бессмысленно.
Группа Ильичева с собой почти ничего не привезла, имелась у них всякая ерунда: чипсы, шоколад и только. Хотелось чего-нибудь более существенного.