– Вот те раз!
– Сами-то что думаете, Лев Гаврилович? – деликатно кашлянул Краснов. – Кто бы это мог быть?
И они посмотрели на врача. Тот понял и сказал:
– Пойду, напишу назначение медсестре. Главное, покой.
– Да уж, покой, – вздохнул Краснов, когда дверь в палату опять закрылась. – Ну, что скажите? – и он посмотрел на Кулигина.
– А я тебе, Паша, уже говорил. Я ведь приходил к тебе на днях, да ты меня не послушал. Истории этой лет двадцать, не меньше. Ты мне вот что скажи: табельный пистолет старшего инкассатора Кабанова за эти годы где-нибудь всплывал?
– Нет, – мотнул головой Краснов. – Я все проверил. После того, как из него застрелили рецидивиста Копалина – нигде. Как в воду канул.
– Вот и вынырнул. Через столько лет.
– Вы думаете, что…
– Вот именно, – кивнул Кулигин.
– Ладно, подождем заключение экспертизы, – засопел Краснов. – Выходит, что Кабанов жив?
– Ни живым, ни мертвым его никто с того дня не видел, – загадочно сказал Кулигин. – А вот деньги… Украденные деньги в Калинове и по сей день крутятся. Математика – наука точная.
– Выходит, вы ему на хвост наступили?
– Я почти уже знаю, где он.
– И где?
– Мне не хватает главного. Эх, жаль, меня тогда в городе не было! Но я тебе, Паша, так скажу: это лишь начало. Пистолет остался у… У того, кто на меня покушался. А если он начал палить, то теперь уже не остановится. У него от страха тормоза отказали. Видать, есть что терять. Так что ты готовься…
– Вы скажете тоже… – набычился Краснов. – Жили, не тужили, и на тебе! Ладно, – он встал, – вы тут болейте, а мы работать пойдем. Надо свидетелей допросить.
– Да не собираюсь я тут засиживаться. Мне осталось каких-то два дня. Максимум неделя. Поговорить кое с кем надо.
– Поговорили уже, – Краснов выразительным взглядом показал на раненую руку.
– Это ничего. Лишь доказательство того, что я нашел решение задачи. Денек полежу, а завтра – домой.
Дверь в палату приоткрылась:
– Лев Гаврилович, к вам троюродная сестра! – торжественно объявила санитарка.
– Не знаю такой.
– А тетю Люду?
– Постой… – наморщился Кулигин. – Много их там?
– Целый коридор. Куда компоты с пирогами складывать? Есть куриный бульон, борщ домашний, маслята прошлогодние, маринованные, а также карп запеченный… – принялась перечислять санитарка.
Кулигин тихо засмеялся…
…– Мы с Борисом ехали мимо, – Варя смотрела Краснову прямо в глаза. «До чего же похожа на мать», – невольно думал тот. – Не хотелось, чтобы мама нас увидела, поэтому Борис остановился у дома Льва Гавриловича и мы стали прощаться. Сидели, целовались, все никак не могли расстаться…
«Интересно, что на это скажет Кудряш?»
– …В доме у Льва Гавриловича горел свет, в кухне, кажется, поэтому мы за кустами притормозили. И вдруг раздался выстрел. Боря растерялся, а я тут же выскочила из машины. Едва с ним не столкнулась.
– С ним? – Краснов подался вперед.
– С убийцей. Было темно, – Варя впервые сделала паузу. – Я кричала, поэтому он… напрягся, наверное.
– Напрягся?
– Он ведь не стал больше стрелять. Убежал.
– Спасибо гнилым перилам, – вздохнул Краснов. – Значит, ты его не рассмотрела?
– Н-нет, – с заминкой сказала Варя.
– Хотя бы мужчина или женщина?
– Он был в куртке и в бейсболке.
– В куртке? В такую жару?
– Ну, в ветровке. В чем-то бесформенном, в общем.
– А роста какого? – с надеждой спросил начальник уголовного розыска. – Высокий он был, низкий?
– Знаете, я в тот момент думала не о нем, а о Льве Гавриловиче! – с вызовом сказала Варя.
– Ладно, иди…
…– Я отвозил Варю домой…
В отличие от дочки Кабановой, Борис врал не столь уверенно. А то, что он врет, Краснов понял сразу. Хотя показания молодых людей полностью совпадали. До мельчайших деталей. Это-то и было подозрительно.
– Мы остановились за кустами и стали целоваться.
– Как же так? – укоризненно покачал головой Краснов. – Ведь вы с Иваном друзья. Получается, что вы у него невесту увели.
– В любви каждый за себя, – усмехнулся Стасов. – Варя – богатая невеста.
– А вы, значит, охотник за приданым, Борис, гм, Григорьевич?
– Старших слушаться надо. Я ведь у дяди живу. А его этот брак устраивает. Вы сами с ним поговорите. Он подтвердит.
– Допустим. А что с убийцей? Вы его видели, Борис Григорьевич? – официально спросил Краснов и демонстративно подвинул к себе протокол допроса. Мол, каждое твое слово записывается, красавчик.
– Нет. Я, когда услышал выстрел, растерялся. Даже не сразу понял: что это?
– А Варя, значит, поняла?
– Она выпрыгнула из машины и побежала к дому.
– А убийца? Ведь он выскочил из кустов прямо на вас.
– Я его не видел, – Борис отвел глаза.
– Как же так?
– Я… Побежал искать людей.
– Людей?
– На помощь звать. Хотел найти патруль.
– Кого?!
– Я не знаю, как у вас в Калинове, а в больших городах по ночам дежурит полиция, – Борис пришел в себя. – Варя девушка, она побежала оказать медицинскую помощь, а я решил обратиться к сотрудникам правоохранительных органов.
– У вас ведь есть телефон, – Краснов выразительно посмотрел в потолок.
– Я решил, что найти патрульных будет надежнее.
– А Лев Гаврилович говорит, что вы вбежали в комнату чуть ли не следом за Варей.
– Лев Гаврилович был в таком состоянии, что я бы не доверял его показаниям, – тонко усмехнулся Стасов. – Он был в шоке какое-то время. Его ведь ранили. «Сразу за Варей» в этом случае понятие относительное. Ему так показалось всего лишь.
Краснов понял, что больше из племянника Дикого не вытянешь. По крайней мере, сегодня. И он отпустил Стасова.
Варя ждала его в машине.
– Все в порядке? – спросила она, когда Борис сел на водительское место и захлопнул дверцу.
– Мент тупой, но упрямый. Цепляется к словам.
– Но нас ведь двое. Я твое алиби, а ты мое. Понял?
Борис поморщился:
– Неужели нельзя было как-нибудь иначе?
– Как? Ты умный – скажи.
Борис молчал.
– Куда тебя отвезти? – спросил наконец он.
– Домой, – Варя откинулась на спинку и закрыла глаза. Она смертельно устала за прошедшие сутки.
– Значит, мы с тобой теперь жених и невеста, – усмехнулся Стасов.
– Заткнись.
Когда они остановились у глухих железных ворот особняка Кабановых, Варя, перед тем как вылезти из машины, сказала:
– И помни, Боренька: коготок увяз – полезай в кузов! Назвался груздем – всей птичке пропасть.
– Варя, что за пошлость, – поморщился Стасов.
– Привыкай, столичная штучка. – И Варя со злостью захлопнула дверцу.
Борис задумчиво смотрел ей вслед. Ему показалось, что на окне второго этажа шевельнулась занавеска. Стасов встрепенулся. Катерина! На что только не пойдешь ради любви!
Но на душе все равно остался неприятный осадок. По-прежнему было невыносимо жарко, и небо приняло тот особый оттенок, который так и хочется назвать «жженые облака». От них давно уже остался только сизый пепел, под толстым слоем которого солнце кажется тусклым, даже когда оно стоит в зените. Дождей не обещали еще две недели. Но у Бориса, как и у всех, было ощущение, что на город надвигается огромная черная туча.
Быть грозе. И какой грозе!
День четвертый
Льва Гавриловича оставили-таки в больнице еще на день. Как ни рвался старый учитель на свободу, стремясь завершить поскорее свое расследование, лечащий врач был непреклонен. Пришлось подчиниться. С утра, едва закончился обход, к Кулигину потянулись посетители. В основном это были его ученики, бывшие и нынешние, да сослуживцы, но и любопытствующих хватало.
К полудню в больничном дворе собралась разношерстная компания. Калиновская больница была в форме буквы «П» и имела два крыла. Таким образом, из «П» получалось два «Г», в одном находился роддом, а в другом – ЦРБ. Фасад больницы выходил на улицу Соборную, которая до распада СССР называлась Безбожной. Она и вела к храму, на который смотрели окна калиновского роддома. Что касается ЦРБ, та тоскливо глядела на голую степь, больше домов на Соборной не было. По каким соображениям районную больницу построили у храма, до сих пор оставалось загадкой. Но в советские времена таких странностей хватало. Хорошо, что церковь вообще не снесли.
– А что? Удобно, – шутили калиновцы. – Из морга – сразу отпевать. А из роддома – крестить.
Выходя из храма после венчания, первое, что видели молодые, – это роддом. Говорят, в богатой истории Калинова бывали случаи, когда из церкви невесту везли, точнее, несли рожать.
Больничный двор в такую дикую жару представлял собой жалкое зрелище. Деревца давали чахлую тень, в которой притулились облупившиеся лавочки, на центральной клумбе загибались от жары петуньи и бархотки, только цинерария чувствовала себе более или менее сносно. Ее серебристые резные листья напоминали расписанное инеем окно в жгучие морозы, и в рамке засыхающих бархоток процветающая цинерария смотрелась довольно нелепо. Но кто их поливает, больничные клумбы?
Вот у этой «зимней» цинерарии и собралась группа поддержки Кулигина. Сам он сидел на лавочке, прижимая к груди раненую руку, ее оберегала Катерина, напуганная событиями той роковой ночи, когда они с Борисом чуть не стали очевидцами покушения на Льва Гавриловича. Вернее, Борис-то стал и теперь ходил к следователю. Но Катерина чувствовала: ее любимый что-то скрывает.
В эту ночь они не смогли встретиться, и Катерина пришла в больницу в надежде, что на обратном пути они с Борисом якобы случайно пересекутся. Местом встречи был назначен самый большой в Калинове торговый центр. Катерина не могла прожить без Бориса и дня. Ей мало было слышать его голос, хотелось видеть его глаза, любоваться им, замирая от восторга и счастья. Ведь Борис принадлежал теперь ей.
Справа от Кулигина сидела Варя, совсем в другом настроении. В эту ночь она также не смогла встретиться с Кудряшом. Мать ей запретила выходить из дома. Мол, пока убийца не пойман, гулять по ночам небезопасно. Верная Марии Игнатьевне Глаша до часу ночи сидела на лавочке у заветной калитки. Варя закипала от злости, но поделать ничего не могла.