– Ввязалась ты в историю, – выговаривала ей мать за ужином. – Какой позор! Моя дочь ходит на допросы к следователю! Я виновата: не уследила.
– Но ведь я была с Борисом! – отбивалась Варя. – Ты сама этого хотела!
– Борис Григорьевич может прийти к нам в гости и днем, на правах жениха, раз уж у вас с ним сладилось. – И мать прошила ее своими глазами-пулями насквозь.
Варя поняла: не верит.
– Ванька твой доиграется, – Кабанова скомкала салфетку и швырнула ее на стол. – Я на днях его прижму. Пора, наконец, заняться его людишками. Потрясти их как следует. Он у меня не то что мэром не будет, как бы зэком не стал. Я его выдавлю из Калинова.
Варя от злости кусала губы. Утром она списалась с Кудряшом по WhatsApp, и Иван тоже пришел в больницу. Теперь Кудряш горой возвышался над лавочкой, на которой сидел Кулигин, стоя у Льва Гавриловича за спиной. Рядом с человеком-горой притулился молоденький лейтенантик, жадно пожирающий глазами красавицу Катерину, которая после отъезда мужа расцвела. В коротком зеленом платье, в босоножках на высоком каблуке, с уложенными в нарядную прическу волосами она будто не в больницу пришла, а на любовное свидание. Катерине очень хотелось понравиться Борису, вот уже три дня она жила только им. Ее огромные зеленые глаза теперь были согреты струящимся изнутри, от самого сердца светом, лицо разгладилось, губы, обычно плотно сжатые, открылись. Раньше она большей частью молчала, а теперь ей хотелось говорить и говорить…
– Лев Гаврилович, вам не больно? – И она ласково тронула тонкими пальчиками забинтованную руку.
– Нет, Катенька, уже не больно, – улыбнулся он. – Да еще такая красавица рядом сидит. Смотрю на тебя и любуюсь. Ты прямо светишься вся. И создает же Господь такую красоту! – с чувством сказал Лев Гаврилович. – А нам все каких-то кукол силиконовых показывают.
– Да кто его смотрит, телевизор? – презрительно сказал один из подростков.
Ученики Кулигина оккупировали две соседних лавочки, но некоторые сидели просто на чахлой траве.
– Не смотрели бы, нам бы все это не показывали, – вздохнул Лев Гаврилович. – Совсем не стало умных передач, выходит, что народ глупеет. И кроме сплетен его ничего не интересует.
– И фонтаны тоже, – пробасил за его спиной Кудряш. – Похоже, проиграете вы выборы, Лев Гаврилович. Да у вас еще и денег на них нет.
– Деньги скоро будут, Ваня, – живо обернулся к нему Кулигин. – Я вплотную приблизился к разгадке главной калиновской тайны.
– Вы и к разгадке гипотезы Кука вплотную приблизились, – рассмеялся Кудряш. – Вот уж лет десять как. Осталось сделать последний шаг. Скажу вам по секрету, Лев Гаврилович, что он – самый трудный. Поэтому все и останавливаются в шаге от мечты. На последний рывок сил уже не хватает. Проще плюнуть и забыть.
– Нет, Ваня, я не плюну.
– Неужели из-за денег? – прищурился Кудряш.
– Калинову давно пора проснуться, – твердо сказал Кулигин. – Люди должны узнать, что капитал, которому они так поклоняются, – ворованный. И получить этому доказательства. После чего прийти на выборы уже осознанно и проголосовать за честность, свободу и…
– И за фонтан, – улыбнулся Кудряш.
– Да, и за фонтан.
– Бухать все равно не бросят. А пока человек пьет, ему можно втюхать все, что угодно. И девок силиконовых, и сплетни, и поющие трусы. Нет, не разбудите вы Калинов. Забудьте. Вон, лучше руку лечите, – Кудряш кивнул на повязку.
– Я буду лечить людские души, Ваня. А рука сама заживет. Куда ей деваться?
– А как же автор? Тот, кто на вас покушался? Вы про него забыли? Ведь у него пистолет.
– Думаешь, будет вторая попытка? А ты посмотри, сколько людей теперь вокруг меня!
– Не, мы Льва Гавриловича одного не оставим! – оживились подростки.
– Дежурство у него в доме установим!
– Ночей не будем спать!
– Нас много!
– А полиция на что? – встрепенулся и лейтенантик. – Установим круглосуточное наблюдение, повесим повсюду видеокамеры. Мышь не проскочит. Так что вы, Лев Гаврилович, живите спокойно. – И он торжествующе посмотрел на Катерину. Та улыбнулась.
Кулигин заметил это и повернулся к ней.
– Расскажи мне, девочка, что тебя так сильно изменило? Я ведь тебя с малых лет знаю. И вижу почти каждый день, ведь мы вместе работаем. И мне все время хотелось подойти и погладить тебя по голове, успокоить. Вид у тебя был несчастный, и ты постоянно сутулилась и втягивала голову в плечи. Глаз ни на кого не поднимала. А теперь с тебя хоть картины пиши. Да что я говорю? Тебя, Катенька, в кино надо снимать.
– Во-во, – сказал лейтенантик, – в главной роли.
– Я бы посмотрел, – сказали с соседней лавочки.
– Так что тебя так преобразило, девочка? – Кулигин вопросительно посмотрел на Катерину. – Неужели, наконец, вы с Тихоном ребеночка ждете?
Катерина вся вспыхнула.
– Я пока точно не знаю, Лев Гаврилович, но что-то во мне изменилось. Я словно проснулась. Мне раньше казалось, что у меня в голове чугунная заслонка, как в русской печи. И половина моего мозга словно спит. Там темно, и я не знаю, что там. Какие-то воспоминания, возможно. Но мне нельзя туда заглядывать. Страшно. Я устала с этим жить. Я хочу узнать себя до конца, понимаете? – Кулигин кивнул. Катерина говорила так горячо, что все затихли. – И вот у меня в голове наступило просветление. Заслонка становится все тоньше и тоньше. Вот-вот она станет совсем прозрачной, и я увижу… Нет, я пока не знаю, что именно увижу. Мне даже сны стали сниться. Яркие. Цветные.
– Сны? А разве раньше не снились? – удивился Кулигин.
– Раньше это были кошмары. Я боялась ложиться спать. Ни одной ночи спокойной не провела. Но за последние дни все изменилось. Сегодня, к примеру, мне снилось, что я – маленькая принцесса.
– Ты королева, – невольно улыбнулся Кулигин. – И волосы как корона. Тебе очень идет эта прическа и зеленое платье. Я старик, мне можно.
– Ска́жете тоже: королева, – засмущалась Катерина. – Но за комплимент спасибо. Мне это сейчас нужно. Так вот, в своем сне я шла в лес за ландышами, с красивой плетеной корзиночкой. И вдруг прогремел гром. Но на этот раз я не испугалась, а пошла дальше. Ведь дождя еще не было, и туча далеко. Я зашла в лес, а там столько цветов! Я обрадовалась, начала их рвать и складывать в корзиночку. Мне даже чудился их тонкий запах, хотя сейчас не май, а лето. Но потом я посмотрела в корзиночку и увидела вместо цветов камни…
– Отстань от меня! – раздался вдруг резкий голос Вари. И она встала.
Увлеченные рассказом Катерины, визитеры Льва Гавриловича не обратили внимания на то, как Кудряш положил руку на Варино плечо и стал его гладить. И лишь когда она сбросила эту руку и вскочила, все поняли: влюбленные ссорятся. И внимание переключилось на них.
– Значит, это правда? – раздраженно сказал Кудряш. – Променяла меня на Стасова, да?
– Я просто поумнела. Меня достали твои любовницы! Ирка Зверькова ходит по Калинову и хвастается изумрудными сережками, которые ты ей подарил! А мне ни разу ни цветочка! Ладно бы у тебя денег не было! Ты меня таким поступком с грязью смешал!
– Варя, Иван, перестаньте, – попытался вмешаться Лев Гаврилович и погасить начавшуюся ссору.
– Непостоянство – твое имя, женщина, – с ухмылкой сказал Кудряш. – Богатая невеста – имя тебе стерва. Ты диктуешь правила игры. Ладно, другую найдем. А тебе со Стасовым удачи, девочка. Он вам с мамой дорого обойдется, ну да вы можете себе это позволить. Вы ведь Кабановы.
– Лев Гаврилович, вы меня извините, но я больше не могу оставаться здесь в присутствии этого человека. Желаю вам поскорее поправиться. Я вас дома навещу. Ведь вас завтра выписывают. – И Варя зашагала к калитке в заборе, окружающем больницу.
Катерина тоже вскочила:
– Варя! Подожди!
Та остановилась и обернулась:
– Я тебя в машине подожду.
– Лев Гаврилович, ребята, извините, – виновато сказала Катерина. – Сюда автобус не ходит, до остановки долго идти, а мне надо вернуться домой к обеду.
– Я бы мог тебя подвезти, – вызвался Кудряш.
Катерина вздрогнула:
– Нет, спасибо.
– Иди, Катенька, – кивнул Лев Гаврилович. – Еще увидимся. Мне врачи прописали много гулять. Вот на набережной и встретимся.
– До свидания. – И Катерина заторопилась в машину, где уже сидела Варя.
Как только она ушла, повисла пауза.
– Словно солнце зашло, – вздохнул Кулигин. – Удивительная красавица. И при этом добра.
– И на солнце бывают пятна, – с намеком сказал Кудряш.
– Я, Иван, человек терпеливый, – не выдержал Лев Гаврилович. – Ты меня еще со школы знаешь. Никогда я на своих учеников не кричал, к директору кляузничать не бегал, родителей понапрасну в школу не вызывал. Но тебя мне хочется взять да и выпороть. Столько в тебе скопилось всякой дряни. А главное, откуда?
– Может, потому что я рос без отца? – тихо спросил Кудряш.
– Тебе столько дадено, что грех жаловаться. А ты, как волчонок, все к лесу жмешься да на курятник облизываешься.
– Я давно уже волк!
– Это ты так думаешь. Глаза у тебя, Иван, жалкие.
– Хватит меня строить! – сорвался Кудряш. – Я вам не мальчик, а вы давно уже не мой учитель! Старик, маразматик. Ничтожество.
– Ваня, Ваня, – покачал головой Кулигин. – Это в тебе страх кричит. Нелегко быть большим и сильным. Один против всех, и так всю жизнь. Понятно, что тяжело. А ты попробуй по-другому на мир посмотреть. И на людей. Далеко не все они плохие. И далеко не такие дураки, как ты о них думаешь. Попробуй не давить, а договариваться.
– Я не собираюсь ни с кем договариваться! Уважают только силу. И деньги. А у меня и того и другого – завались, – Кудряш чиркнул себя ладонью по горлу. – Добро, говорите, побеждает зло? Ладно, посмотрим. Будет вам фонтан. На городском кладбище только, а не на площади, – мрачно добавил Кудряш и широко зашагал к выходу.
Подростки, нахохлившись, смотрели ему вслед.
– Какая муха его укусила? – удивленно спросил лейтенантик.