– Не тебе меня учить, – отрезала Кабанова.
– Ну, как знаете.
И Краснов размашисто подписал пропуск.
Дом встретил хозяйку мертвой тишиной.
– Глаша! – крикнула она.
Где-то далеко раздались шаги. Наконец, в холле, где Мария Игнатьевна устало снимала туфли и разминала отекшие ноги, появилась удивленная повариха.
– Ой! Мария Игнатьевна! А разве вас отпустили?!
– Где все? – не ответила ей Кабанова. Еще чего! – Охранник, водитель? И где, наконец, Глаша? Почему газон не пострижен, дорожки не подметены? Почему на полках в шкафу – пыль?
– Так ведь…
– Варя где? Невестка моя куда запропастилась?
Повариха отвела глаза.
– Так… – Мария Игнатьевна справилась, наконец, с неудобными туфлями. – Не ждали, значит…
– Катерина Сергеевна в школе, ее директор вызвал, бумаги какие-то печатать, – торопливо сказала повариха, – она еще утром ушла, часов в десять.
– В субботу, да еще летом, вызвали на работу?! Когда все на рынке, в том числе и директор школы?!
– Ваша сноха так сказала, – отвела глаза повариха. – Кто же ее будет проверять?
– Так. Понятно. А моя дочь?
– Варвара Ивановна нам не докладывается.
– К Ваньке, значит, полетела, порадовать, – горько усмехнулась Кабанова. – Что ж, сработано чисто… Ты вот что. Поесть мне приготовь, а то я на тюремных харчах отощала.
– Это я с радостью, Мария Игнатьевна! Чего изволите на обед покушать?
– Мяса хочу, да с кровью. Мне сейчас силы нужны. Стейк приготовь с печеной картошкой. Да, еще: принеси-ка мне в кабинет кофейку покрепче.
Повариха торопливо ушла на кухню, а Кабанова поднялась на второй этаж, к себе в кабинет, и долго стояла у окна, глядя на безоблачное пепельно-голубое небо. Ее настроение было отнюдь не безоблачное, напротив, в душе у Марии Игнатьевны все почернело.
Принесли кофе. Кабанова все никак не могла решиться. Ее, похоже, загнали в угол, и выход был только один: договариваться с врагами. По принципу: не можешь задушить – обними и жди. А случится удобный момент – сожми покрепче руки. И никто на тебя не подумает. С Кудряшом они не договорились, тот не собирался уступать ни пяди. Оставался лишь один вариант. И Мария Игнатьевна, стряхнув оцепенение, потянулась к мобильному телефону.
Номер Кулигина был в записной книжке еще с тех счастливых времен, когда дети Кабановой ходили в школу и с ними почти не было проблем. Старый учитель привычек своих не менял и номера телефона тоже. Мария Игнатьевна дозвонилась до Кулигина легко.
– Я вас слушаю, – сказал он с легкой заминкой. Видимо, пытался сообразить: кто звонит?
«Он ведь весь город выучил, – усмехнулась Кабанова. – Где ж ему всех нас переписать. А богатые или бедные для него все одно. Главное, дети мои в точных науках себя мало проявили. Разве что Варвара порою радовала…»
– Это Кабанова.
– Ага, – удовлетворенно сказал Кулигин. – Значит, вас все-таки выпустили.
– Уголовное дело возбуждено, – сухо напомнила Мария Игнатьевна. – И я пока главная подозреваемая. Меня посадили под домашний арест.
– И что вы хотите?
– Поговорить хочу, разве не ясно? – сказала она, раздражаясь.
– Поговорить или договориться? – спросил Кулигин.
«А он неглуп», – с неприязнью подумала Кабанова. И сказала:
– Это уж как получится. Я к вам приехать не могу, и в любое другое место тоже. Придется уж вам ко мне.
– Это возможно лишь при одном условии, – напряженно сказал Кулигин.
«Он мне еще условия ставить будет! Выделывается!» – взвилась Кабанова, но сдержалась, ответила спокойно:
– Что за условие?
– Вы расскажете мне правду о том давнем ограблении банка.
– Хорошо, – сказала она после почти минутного раздумья. Кулигин терпеливо ждал. – Вы ведь и так ее уже знаете.
– Я могу только догадываться. На основании своих математических расчетов.
– Приходите, – решительно сказала Мария Игнатьевна. – Жду.
Пока Кулигин шел к ней, Кабанова допила кофе и попыталась дозвониться до сына. Тихон, судя по всему, еще спал. Телефон он не брал. Мария Игнатьевна догадывалась, что сын ушел в запой. Выйдя из-под контроля, принялся наверстывать упущенное. А она, его мать, ничего сделать не может: подписка есть подписка. Дело только-только раскручивается, остается сидеть и ждать.
Кабанова скрипнула зубами. Все летело в тартарары, весь ее привычный образ жизни. Мир, казалось, рухнул. Варя уехала к Кудряшу, Катерина якобы пошла на работу. Кабанова не очень-то в это верила. Она теперь вообще никому не верила. Пашка, верный пес – и тот предал! Мэрша голову подняла! Танька Пролетаева к следователю прибежала! Кругом одни враги! А Степан горе водкой заливает! На него положиться нельзя…
…Хлопнула входная дверь, и вскоре на лестнице раздались шаги.
– Туда ли я попал? – с удивлением спросил Кулигин, открыв дверь в кабинет. – Ворота настежь, никто не встречает. Где Глаша-то?
– Там же, где и все, – мрачно сказала Мария Игнатьевна. – Личные проблемы решает. Мои уже никого, кроме меня, не волнуют… Коньяку хотите? Или виски?
– Нет, спасибо, – Кулигин оглянулся: куда бы сесть.
– Где понравится, там и садитесь. В этом доме больше нет никаких правил.
Кулигин осторожно присел в обитое черной кожей кресло.
– Говорят, жара скоро уйдет, – Лев Гаврилович деликатно кашлянул. – Еще каких-то пара дней, и начнутся дожди.
– А не поздно? – усмехнулась Кабанова. Дань традиции: начинать любой разговор с погоды.
– Дождь нужен, – вздохнул Кулигин.
– Ну, так что? – не выдержала Мария Игнатьевна. Хватит политеса! – Дожали вы меня?
– Нет, я всего лишь деньги нашел.
– Какие деньги? – вздрогнула она.
– Я уже говорил о том, что в конце девяностых – начале двухтысячных в Калинове орудовала банда.
– Да уж! Весь город об этом знает!
– Эти деньги у вас, – тихо сказал Кулигин. – У меня есть точные математические расчеты, – он полез за пазуху.
– Не надо, – поморщилась Кабанова. – Не у меня они. Теперь это стены: рынок, магазины, офисы… Выходит, ты думаешь, что я – главарь банды?
– Если бы это было так, я пришел бы сейчас не к вам, а в полицию.
– Хорошо, я все расскажу. Мы здесь одни. Здесь нет прослушки, а у вас, надеюсь, нет с собой диктофона? – она опять перешла на «вы». Разговор был серьезным.
– Я такие вещи не делаю, – поморщился Кулигин. – Все должно быть честно. Я просто хочу узнать правду.
– Помешался на своей правде, – в сердцах сказала Мария Игнатьевна. – Когда кругом одно ворье, правда – это сарай, извиняюсь, с говном, который все обходят стороной, потому что больно уж воняет. Никому неохота в это говно окунаться.
– Потому что все и так замазаны, – усмехнулся Кулигин. – Свое-то не воняет. Но оставим аллегории. Итак, я внимательно слушаю.
– Начну издалека, иначе не получится… – Кабанова задумалась, потом медленно заговорила: – После школы я в Москву учиться поехала, а кавалеров моих в армию забрали. Так уж получилось, что проводила я двоих, хотя ждала одного Степана. Все надеялась, что Ваня не вернется. Десант все-таки. Вернулись оба.
– Но вознаградили вы одного, – деликатно кашлянул Кулигин.
– Я замуж за него хотела, – горько сказала Мария Игнатьевна. – Все к тому и шло. И вдруг – предложение из областного центра. Степан тогда на стрельбах отличился. Ему и предложили денежную работу. А Дикой мой всегда был до денег жадный. Сказал: разбогатею и вернусь. А я вдруг поняла, что беременная. Иван, муж мой, с меня тогда слово взял: ребенка он на себя записывает, а я об его бывшем лучшем друге забываю. Я, конечно, поклялась, но сердцу разве прикажешь? Десять лет мы, в общем, неплохо жили. Ваня в гору пошел, инкассатором стал, потом и старшим. Степан тоже выслужился. Хозяин был к нему щедр. Будущий наш губернатор. И вот поехала я как-то за покупками в областной центр. Случайно мы с ним встретились, в супермаркете, со Степаном-то. А встретились и поняли, что жить друг без друга не можем. Иван не узнал, нет. Я молчала.
– Да уж, молчать вы умеете, – вздохнул Кулигин.
– Муж словно почувствовал. И вдруг говорит мне: «Маша, давай уедем». Куда, спрашиваю? А он мне: за границу. Господи, какая заграница! И тут я слышу: «Там он тебя уж точно не достанет. Я бы его убил, да нельзя. Боевой товарищ, да и не он один виноват». Вот с той поры и началось. Уехать, да еще и за границу – деньги нужны. А Степан тем временем поднялся. Покушение предотвратил. История была громкая, во всех газетах об этом писали. Муж зубами скрипел: ишь ты, герой!
– Понимаю: надо чем-то крыть, иначе бы он вас потерял, – кивнул Кулигин. – Банальный любовный треугольник: двое мужчин – одна женщина.
– Опять ты со своей математикой! Думаешь, мне было легко? Можно сказать, что это я во всем виновата. У моих родителей дача была. Рядом с Косыми. Так что, когда мой отец умер и Зининых маму с папой тоже на кладбище отнесли, мы с ней оказались соседками. Потом, конечно, я эту дачу продала…
– Понятно: хотели прошлое забыть, – кашлянул Кулигин. – С дачи-то все, похоже, и началось.
– Это была случайность! Я зашла по-соседски к Зине, уж не помню зачем. А вы знаете, как народ живет в этих дачных поселках. Не деликатничает. Да и она хороша: впопыхах дверь не заперла. Увлеклась, видать. В общем, я захожу – а Зина из погреба вылезает. Мне-то что? Но Зинка вдруг аж затряслась от страха. Я, говорит, за картошкой в подпол лазила. Господи, какая картошка, конец августа? Все давно уже молодую подкапывают. Я и сказала об этом Ивану, вроде как смехом. Врет, мол, Зинка, небось, кубышку зарыла. А муж вдруг стал серьезным. «В погребе, значит»… Про пистолет, который Зинаида купила, мой муж сам узнал. В «качалке». Он ведь всех ментов в городе знал, и бывших тоже, – усмехнулась Кабанова.
– И пошел искать Копалина, бывшего рецидивиста. Они сколотили банду, и первая, к кому залезли с вашей же легкой руки, была Зинаида Косая. Ну а дальше подельники вошли во вкус.
– Я не знала, клянусь! Иван хотел увезти из Калинова меня и сына! Моего мужа невозможно было остановить!