Сталин кивнул, и Василевский с Рокоссовским расстелили на столе огромную карту-склейку от Балтики до Черного моря, с нанесенным на ней положением советских и германских частей на 21 июня 1941 года.
Маршал Шапошников взял карандаш.
– Видите, товарищ Сталин, как близко придвинуты к границе немецкие резервы и как пусто у них даже в оперативном тылу? Это, конечно, дает возможность немецкому командованию спешно вводить в дело дополнительные силы, но в этой возможности и кроется ловушка. Основные удары по плану «Барбаросса» противник нанесет в Белоруссии и Литве 2-й и 3-й танковыми группами. Для того чтобы сорвать замысел немецких генералов, необходимо остановить противника, 3-ю танковую группу генерала Гота вот здесь – у Алитуса, и 2-ю танковую группу генерала Гудериана вот здесь – у Кобрина. Основная задача не дать немцам сомкнуть клещи вокруг частей наших 4-й, 10-й и 3-й армий.
– Так вы, Борис Михайлович все же планируете допустить немцев на советскую территорию? – спросил Сталин.
– На отдельных участках это неизбежно, товарищ Сталин, – ответил маршал Шапошников, – общая численность РККА пять миллионов штыков, полтора миллиона из них находятся на западных рубежах в первом стратегическом эшелоне, миллион во втором, остальные обеспечивают безопасность наших рубежей на Кавказе, в Средней Азии и на Дальнем Востоке. Таким образом, противник в начале войны будет иметь более чем двукратное превосходство над нашими частями первого и второго стратегических эшелонов, которое на направлениях главных ударов можно будет считать десятикратным. А за счет растянутости наших войск в глубину может получиться и так, что наша рота при поддержке двух танков и батареи сорокопяток должна будет противостоять полнокровной немецкой пехотной дивизии. Чтобы хотя бы сравняться с группировкой вторжения, нам надо будет за полгода до начала войны провести всеобщую мобилизацию и довести численность РККА до уровня военного времени в десять-пятнадцать миллионов штыков.
– Нет, – сказал Сталин, подумав, – на такой шаг мы пойти не можем. Войну, как вы правильно сказали, вначале необходимо выиграть исключительно армией мирного времени. Именно для этого мы и собираемся воспользоваться помощью наших потомков. Продолжайте, Борис Михайлович.
Маршал Шапошников кивнул и сказал:
– Все именно так, товарищ Сталин. Мы с коллегами рассчитали, что если даже убрать растянутость наших частей в глубину и более рационально перегруппировать войска на приграничных территориях, то немцы все равно будут превосходить наши части по живой силе и технике. На второстепенных направлениях – примерно в полтора раза, а на направлениях главных ударов – в пять-шесть раз. При этом, как я уже говорил, у немецкого командования будет возможность быстро снимать силы с второстепенных участков, перебрасывая их на направления главных ударов. Без помощи из будущего самым реалистичным был бы вариант поэтапного отступления с рубежа на рубеж с целью сохранить от уничтожения костяк армии мирного времени и, проведя мобилизацию, стабилизировать фронт по Днепру и Западной Двине. План, который мы рассматриваем сейчас, совершенно иной, и он основан на том, что численное превосходство германских войск будет с лихвой перекрыто превосходством в качестве вооружения, отличной выучкой и высоким боевым духом наших войск.
– Хорошо, – сказал Сталин, – давайте, как мы и собирались с самого начала, поговорим о вооружении. Товарищ Катуков, теперь вы нам расскажете о новых танках, которые мы можем приобрести у Российской Федерации?
Полковник Катуков прокашлялся.
– Танк Т-55М2, товарищ Сталин, имеет боевой вес тридцать семь с половиной тонн. Двигатель дизельный, мощностью в шестьсот двадцать лошадиных сил. Танк вооружен стабилизированной нарезной пушкой Д-10Т2С, калибром сто миллиметров и длиной ствола в пятьдесят шесть калибров, зенитным пулеметом ДШКМ калибром двенадцать и семь, и пулеметом СГМТ калибром семь шестьдесят два. Бронирование: лоб башни двести миллиметров, борт башни – сто шестьдесят миллиметров, лоб корпуса сто миллиметров, борт корпуса – шестьдесят миллиметров стальной брони. Танк способен поражать вражескую бронетехнику и пехоту на любых реальных дистанциях боя и практически неуязвим для вражеских средств ПТО. Угрозу ему могут представлять только минные поля. Но на этот случай предусмотрена установка танковых противоминных тралов. Основные достоинства данного танка – высокие боевые характеристики, межремонтный ресурс около двадцати тысяч километров, простота в управлении и надежность механизмов. Немаловажным плюсом является и то, что к танковой пушке Д-10Т2С, в девичестве именовавшейся морским орудием Б-34, в СССР уже налажено производство боеприпасов.
Вся остальная техника: боевые машины пехоты, бронетранспортеры и самоходные гаубицы, также на порядок превосходят все современные образцы. Так что, товарищ Сталин, если вспомнить об изменениях в авиации, нашем новом стрелковом оружии, а также об изменениях в тактике, то считаю вполне реально перекрыть численный перевес противника нашим качественным превосходством. Не числом, как говорится, а умением.
– Очень хорошо, – сказал Сталин, искоса глянув на Берию, – теперь скажите мне, где, на каких участках фронта собираются воевать наши союзники из РФ?
– Экспедиционный корпус, товарищ Сталин, – сказал генерал-полковник Шаманов, – мы бы хотели поставить на самых опасных местах. По одной мотострелковой и две артиллерийских бригаде в районах Бреста и Августова, оттуда наша дальнобойная артиллерия сможет доставать тылы 2-й и 3-й танковых групп. По одной мотострелковой и одной артиллерийской бригаде в Гродно и Граево. Самые сильные группировки – по три мотострелковых, две артиллерийских и одной танковой бригаде планируется развернуть перед фронтом наступления основных ударных группировок гитлеровцев, в районы Кобрин – Жабинка, и Алитус – Друскининкай. Если мы сумеем остановить ударные группировки Гота и Гудериана, выбить немецкую технику, подорвать боевой дух противника, то все остальное, при некоторой подготовке, конечно, Красная Армия сумеет сделать и сама. По крайней мере, товарищ Шапошников считает, что у нас есть для этого шанс.
Сталин задумчиво повертел в руках карандаш.
– Хорошо, – сказал он после некоторой паузы, – в общем обстановка нам ясна. Есть мнение, что сначала нам необходимо лично посмотреть на образцы техники из Российской Федерации, увидеть ее, так сказать, в действии. Поэтому встречаемся завтра в восемь утра в Кубинке. Там, на месте и поговорим обо всем более предметно. А сейчас, товарищи, все свободны, за исключением товарища Берии. Все, до свидания.
Когда военные вышли, Сталин взял со стола трубку и, набивая ее табаком из разломанной папиросы «Герцеговина Флор», задумчиво сказал:
– Лаврентий, как говорят наши потомки в будущем, у меня к тебе есть вполне конфиденциальный разговор.
– Слушаю тебя, Коба? – сказал Берия, устало протирая пенсне.
– Видишь ли, Лаврентий, – начал Сталин, – есть некоторые вещи, которые я могу обсуждать только с тобой и ни с кем другим. Ты меня понял?
– Понял, Коба, – эхом отозвался Берия.
– Сейчас нам надо, наконец, принять окончательное решение, – жестко сказал Сталин. – Что нам поменять, а что оставить как есть. Тут и помимо нападения Гитлера открываются такие бездны, в которые и заглянуть-то страшно…
– Если ты, Коба, о «деле Клоуна», то это не бездна, а клоака, смердящая и зловонная, – ответил Берия. – Стоило чуть копнуть, и понесло таким троцкистским смрадом, что хоть святых выноси. Всех можно брать хоть завтра. Техника у потомков, конечно, мечта для чекиста: микрофоны размером с муху, аппараты, снимающие звук с оконного стекла, камеры, делающие снимок чуть ли не за километр.
– Лаврентий, – жестко сказал Сталин, – брать их пока не спеши. Надо будет посмотреть – кто еще примкнет к этой, так сказать, антипартийной группировке. Да и потом, не стоит сейчас затевать большой процесс, не время. Товарищ Путин меня об ЭТОМ особо предупреждал, и он прав. Тоньше нам надо работать и аккуратней. Но глаз с этой компании не спускай – мало ли что.
– Генералы? – спросил Берия. – Павлов?
– Павлов в Минске, – ответил Сталин, – и трогать его нельзя… Пока нельзя. Если мы его уберем, то немцы могут изменить планы, а нам этого не надо. Пока не надо. Убирать его, Лаврентий, мы будем в последний момент, когда Гитлеру уже будет невозможно что-либо изменить. Сейчас меня больше беспокоит Москва. Тимошенко меняет в Московском округе Буденного на Тюленева.
– Коба, – задумчиво сказал Берия, – по данным потомков, Тюленев числится «мутным». Вроде в архивах на него ничего нет, но он провалил, ну или провалит, все, что ему было поручено. Так же, как Мерецков, Козлов, Кузнецов, да и сам Тимошенко.
– Не нравится мне все это, – Сталин чиркнул спичкой, – с Павловым этот Тюленев где-нибудь пересекался?
– Да вроде нет, – ответил Берия. – А что?
– Видишь ли, Лаврентий, – сказал Сталин, сделав первую затяжку, – пуганая ворона куста боится. Сейчас мы с тобой знаем, что в тот раз что-то пошло не так, и хотим это предотвратить. Правильно?
– Правильно, – кивнул Берия, – и в чем дело?
– А дело в том, Лаврентий, – сказал Сталин, – что исправляя наши старые ошибки, мы вполне можем наделать новых, ничуть не хуже прежних. Кадры же остались все теми же самыми, да и мы с тобой все те же.
– Теперь мне понятно, – сказал Берия, – ты как всегда прав, Коба. Но в любом случае теперь нам известны как трусы и предатели, так и те, кто не сломался даже в самых тяжелых условиях немецкого плена. Алавердов, Ершаков, Макаров, Огурцов, Карбышев, Романов, Никитин…
– Карбышев, Карбышев… – Сталин как бы покатал фамилию на языке. – Дмитрий Михайлович, кажется?
– Так точно, Коба, – ответил Берия, – он самый.
– Есть мнение, – медленно проговорил Сталин, – что с назначением Тюленева нам надо переиграть. И вообще, в ТОТ РАЗ в начале войны у нас в высших эшелонах НЕ ТЕ люди оказались НЕ НА ТЕХ местах. Понимаешь?