Тем временем снизу стал подниматься туман, сначала накрыло палатки с пострадавшими, потом склон, потом и меня. Совсем стемнело, немного мело, и я стал ходить туда-сюда по гребешку от места переправы через первую трещину, до места переправы через вторую, чтобы не замёрзнуть, а заодно и утоптать хорошую тропу.
Часа через три я понял, что что-то пошло не так, и надо бы отсюда выбираться, пока совсем не превратился в снеговика. Но самостоятельно перепрыгнуть через трещину снизу-вверх сил уже не было, я подождал, когда какой-то ростовчанин вылез из палатки, подозвал его, слегка ошалевшего, и попросил прислать мне Василенко из грозненской палатки. Саша вылез, подошёл, я ему растолковал, что надо, он бросил мне конец верёвки, я обвязался, взялся за неё, прыгнул, помогая ногам руками, он ещё поддёрнул и вытащил меня на ту сторону.
В палатке было тепло, был чай, ноги оттёрли, но ночевать нам не пришлось: приходит уже другой ростовский начальник, говорит: с рассветом начнут поднимать пострадавших, на перевале места мало и палаток мало, а народу много, спускайтесь на поляну Нахашбита и ждите нас там. Мы донесём до поляны сами, а там дальше понесёте вы. Ну и пошли мы вниз на поляну.
Туда же, ещё раньше, мы по рации вызвали и мужиков нашего отряда для транспортировки пострадавших. Когда спустились, на поляне уже стояли несколько палаток, две из них были выделены нам, Володя Хазов сунулся в одну: на полу лужа подтаявшего снега. Говорит: ребята, здесь тепло, вода! – и полез дальше в палатку. Наконец-то можно было и поспать. Постелить было нечего, пододвинул я под голову какой-то камень и лёг на него не снимая каски. А вот Слава Смирнов спал без каски и утром самостоятельно встать не смог: его букли вмёрзли в лёд.
В процессе обсуждения ситуации было выдвинуто несколько кардинальных предложений, как его освободить от этого плена. Наконец Луконенко и Логовской немного подкопали голову ледорубами, и Слава, напуганный дальнейшими перспективами, освободился сам. У Саши Василенко опухли растёртые накануне ноги и не влезали в ботинки. Он сказал, что если без него обойдёмся, он потихоньку пойдёт следом. Попили чаю и стали прикидывать, как тащить людей вниз по крутому склону.
Только нашли подходящие для спуска снежники – видим, несут пострадавших. Мы их подхватили, за несколько минут спустили по снежникам почти до начала крутого подъёма на ночёвки и дальше вниз до дороги. Мне только оставалось подсевшим к тому времени голосом командовать смены через каждые несколько минут, чтобы не терять темпа. На дороге уже ждала машина и пострадавших увезли вниз. На этом наши сборы и закончились. Все устали, да и времени на что-то серьёзное уже не оставалось.
Альпинизм и формализм. В моей альпинистской биографии более ста восхождений, в том числе шестнадцать пятой и шестой категорий сложности; тридцать три смены инструкторской работы в должностях от командира отделения первого этапа до начспаса альплагеря Эльбрус, а также редакционная статья в журнале «Советские профсоюзы» за апрель 1986 года по поводу отпусков без содержания. Дело в том, что среди случаев, когда администрация обязана предоставить такой отпуск, в числе прочих причин есть фраза «инструкторам альпинизма для работы в альплагерях». А история этой статьи такая.
Как инструктора уезжали на работу в альплагеря? Предварительно договаривались с начальником учебной части альплагеря; он потом отбирал нужное ему количество на каждую смену и отправлял им приглашение, а на работу приглашённым письмо с просьбой предоставить их работнику отпуск без содержания согласно законодательству. На предприятиях открывали КЗОТ – ни слова на эту тему там не было. Только в комментариях была ссылка на древний, ещё Сталиным подписанный закон, давно уже необязательный к исполнению. В результате далеко не все инструктора могли поехать работать в альплагерь.
В 1985 году Юра Шортов, в то время начальник учебной части альплагеря Эльбрус, предложил мне поработать у них начспасом. Я согласился, Федерация и Управление альпинизма меня утвердили, мне выслали приглашение, на работу выслали письмо. Я, как положено, пишу на работе заявление на отпуск, ссылаясь на письмо. Заявление моё директор не подписывает, время идёт, пора уже и ехать, пишу я ещё одно заявление, отдаю секретарше под роспись и уезжаю.
Начал работать, а из Управления альпинизма приходит телеграмма, что отпуск мне на работе не дали и со мной расторгают контракт. А где лагерю брать начспаса? Начальник лагеря Шевченко говорит: Кропф, который и готовил телеграмму, сейчас где-то здесь, в Приэльбрусье, отлови его, поговори. Ну, отловил, поговорил. Кропф говорит: если все уедут, кто на предприятиях работать будет? Я возмутился: вас поставили альпинизм развивать, инструкторов растить, а вы их топите. На кого работаете? Поругались немного. Я рассказал ситуацию Шевченко, он говорит: денег у тебя нет, на билет ты ещё не наработал, вот тебе командировка в Москву, там надо двадцать пар кроссовок получить (страшный дефицит в то время) и ещё кое-какое снаряжение. Устраивай свои дела, получится – привезёшь, не получится – отправишь. Кстати, будет время – зайди к Кропфу, отдай ему одну пару кроссовок.
Самолётом, как белый человек, из Минвод я прилетел в Москву, приехал на работу, захожу к директору, он мне говорит: а, явился! Давай пока на работу, а я посмотрю, как тебя наказать. С тем и ушёл. Получил я снаряжение, кроссовки (все почему-то размеров с 36-го по 39-й), с мешками заявляюсь в Управление, Кропф выходит из-за стола (они там все в одной комнате сидели), за руку здоровается: это ты кроссовки получил? У меня племянница давно хочет, не можешь одну пару уступить? Указание на его счёт я имел, одну пару отдал и уехал в лагерь работать.
Приезжаю, а там Назаренко, инструктор из Харькова, возмущённый всем этим безобразием, со своими ребятами подготовил ругательное письмо в Управление. Я говорю: это хорошо, но толку не будет. Проблема касается не только меня, всех инструкторов, Управление её решать добровольно не будет, их надо заставить. А вообще надо вносить дополнение в КЗОТ, а реально это сделать можно, если будет указание с самого верха. И написали мы письмо в Политбюро ЦК КПСС. А чтобы придать ему вес, решили собрать под ним подписи инструкторов. В свои выходные, вместо того, чтобы ходить на восхождения, ездили по лагерям, собирали там митинги, зачитывали письмо и просили подписать. Причём подписывали по разработанной форме: ФИО полностью, домашний адрес, место работы, инструкторская квалификация, партийность. И хоть и страшно было, но многие подписывали: наболело. Собрали где-то полтысячи подписей.
Потом, уже осенью, Назаренко приехал ко мне, пошли мы в приёмную ЦК и попросили нас принять. Нам сказали: письмо сдайте вон в то окошко, спасибо, ответ получите в установленном порядке. Но мы не сдавались, продолжали настаивать. В конце концов, вышел к нам какой-то мужик, повел нас длинными коридорами, с переходами, передал другому мужику, тот завёл в большой пустой кабинет, усадил нас, сел сам, представился, взял письмо, внимательно прочитал. Ну и что, говорит, вы хотите? Мы объяснили нашу проблему. Сказали, что это связано с безопасностью в альпинизме и качеством учебной работы и что надо бы подправить КЗОТ в части обязательности предоставления отпусков без содержания инструкторам альпинизма на время работы в качестве таковых. Он говорит: ладно, подумаем, что можно сделать. С тем и расстались.
Уже зимой по каким-то делам захожу в Управление альпинизма. Кропф говорит: а я вас ищу, телефона нет, вот, письмо написал, чтобы пришли, поговорить надо. Ваше письмо для предложений отправили в ВЦСПС, оттуда копию прислали нам, надо что-то делать; вот, надумали собрать всех подписавших, кто недалеко живёт, поговорить, посоветоваться.
Надо бы мне согласиться, но очень я не люблю собрания и всё с ними связанное. Нет, говорю, в этом необходимости. ВЦСПС имеет право законодательной инициативы, вот и посоветуйте им внести дополнение в КЗОТ. Нет уж, говорит Кропф, сами советуйте. Посадил меня в машину, заехали сначала за ещё каким-то мужиком, потом поехали в ВЦСПС. Там пришли к кому-то из руководства, объяснили ему, чего что мы хотим. Он говорит: а мы-то причём? Почему всё на нас валят? Да вы, говорю, вообще не при чём, и письмо, как видите, не вам адресовано. Давайте сделаем вот как: мы напишем ещё одно письмо туда же, с просьбой направить его в нужную инстанцию, так как вы к этому отношения не имеете. Он резко сбавил тон, посидел, подумал. Сделаем, говорит, так: сначала статью в «Советские профсоюзы», чтобы уже этим летом вы могли на что-то ссылаться, потом займёмся с юристами подготовкой дополнения.
Вот так и появилась статья.
Потом грянула перестройка, всё пошло кувырком, вопрос повис в пустоте и рассосался в ней. Но всё-таки с 1986 года несколько лет польза от статьи кому-то могла быть: журнал был в авторитете, его выписывали все профкомы и подобные разъяснения были обязательны к исполнению. А я больше этим не занимался, да и от альпинизма отошёл постепенно, столкнувшись с парадоксом: чем выше должности, тем хуже люди. Я только немного высунул голову туда, где живут наши вожди, и постарался побыстрее унести её назад, к людям.
У истоков промышленного альпинизма. В конце 1977 года в районе села Дубаюрт было начато строительство крупного цементного завода (впоследствии его главным энергетиком стал член секции альпинизма ДСО «Буревестник» Петр Федин, сейчас он председатель совета директоров Красной поляны в Сочи). В горах в районе Дубаюрта был организован карьер по добыче сырья для цементного завода.
Крутизна склона, по которому прокладывали витки серпантина на вершину, где собирались начать разборку, составляла приблизительно градусов пятьдесят. Дорогу строили в соответствии с проектом и планом производства работ, взрывая породу (взрывы были мощные) и выбирая её потом карьерным экскаватором. Занималось этими работами Грозненское управление треста «Союэпромэкскавация». Когда начали второй виток серпантина, выяснилось, что из-за большой крутизны склона куски породы постоянно падают вниз, перебивая кабель под напряжением шесть киловольт, который экскаватор тянет за собой. Кроме того, из-за падения камней произошло несколько несчастных случаев, по причине чего перед каждым взрывом экскаватор стали отводить вниз, что, естественно, сильно снижало темп работ.