– Оробела?
– А чего робеть, – сказала Ксюха. – Я не убивала никого. Чужого не брала. Зла не желала.
И шмыгнула носом. Нос был великоват, чего уж там. Но это не его забота, тут же подумал Трофим и сказал:
– Я к тебе опять по делу.
Ксюха растянула губы. Это она так улыбается, подумал Трофим. А как глаза загорелись! Ведьма! Трофим сделал вид, что он тоже улыбается, и продолжал:
– Прибрал чёрт карлу. Сам зарезался. Ну да не нам его судить. Никто не знает, что нам самим будет. – И вдруг спросил: – Ты в Мастерской давно?
– Да уже лет с десять, – ответила Ксюха.
– Небось всех тут знаешь.
– Ну, может, и не всех, – ответила Ксюха, – но тех, кто на виду, тех знаю.
– Марьян Игнашин на виду, – сказал Трофим.
Ксюха даже глазом не моргнула, но и ничего не ответила. Трофим усмехнулся, продолжил:
– Значит, на виду Марьян. И ты его знаешь.
– Он к нам не захаживал, – сказала Ксюха.
– А если не к вам, тогда куда?
– Я за ним со свечкой не ходила.
– А почему? – быстро спросил Трофим и так же быстро схватил Ксюху за руку. Ксюха попыталась вырваться – не получилось. Трофим крепко держал её, под пальцем чуялось, как бьётся жилка – быстро-быстро.
– Ну? – строго спросил Трофим. – Куда он хаживал?
– Отпусти, – тихо сказала Ксюха.
Трофим отпустил. Ксюха убрала руку, отдышалась. Трофим спросил:
– Куда Марьян ходил?
– Дальше, до угла, после налево.
– Кто там?
– Весёлые девки.
Трофим прислушался, сказал:
– Что-то у них тихо.
– А откуда будет шум?! – сердито ответила Ксюха. – Беда у нас! Царевич при смерти, царь-государь великий князь печалится, какое уже тут веселье. Вот девки сидят и молчат. Все трезвые. А раньше, бывало, как напьются, как пойдут плясать…
– Зависть брала? – спросил Трофим насмешливо.
Ксюха посмотрела на него, сказала:
– Эх! – и опустила голову. Помолчала и, не поднимая головы, продолжила: – Боярин приходил к ним и стращал, чтоб не шумели. Суки, так и говорил, не то… Ну да тебе это знать незачем.
– Что незачем? И почему?
– Потому что это бабье. А после, сказал боярин, опять будет всё по-прежнему. А пока велел терпеть. И они терпят.
– И Марьян к ним пошёл и там пропал? – спросил Трофим.
– Не знаю!
– А почему ты моим словам не удивляешься? Что, ещё раньше знала, что Марьян пропал?
– А то нет! – сказала Ксюха, раздвигая губы. – Про это все говорят.
– А что Мотька говорит?
– Какая Мотька?
– Ксюха! – укоризненно сказал Трофим. – Не смеши людей. Про Мотьку кто не знает?!
– Я!
Трофим смотрел на Ксюху. Ее всю затрясло, глаза засверкали, рот, и без того кривой, ещё сильней перекосился.
– Ксюха! – быстро прошептал Трофим. – Ты что?!
И снова схватил её за руку, и за вторую, и сжал. Ксюха успокоилась. Смотрела на Трофима и молчала. В глазах у неё были слёзы.
– Вот и славно, – продолжал Трофим. – Не надо этого. Ты же мастерица, говорят, такая, каких нигде нет, даже в Цесарской земле.
Ксюха сквозь слёзы улыбнулась. Трофим продолжал:
– Покажи мне свои рукоделия.
Ксюха перестала улыбаться и сказала:
– Отпусти.
Трофим отпустил её руки. Ксюха тут же убрала их и сказала:
– Не криви. Не нужны они тебе. Тебе нужна Мотька.
– Мотька? – насмешливо переспросил Трофим. – Да у меня этих Мотек в Москве… – Но спохватился и сказал: – Мне надо дело делать. Вот! – и достал овчинку, показал, после положил на место и продолжил: – По государеву делу пришёл. И я знаю: тебе всё известно. Дам двадцать рублей за это!
– Двадцать? – переспросила Ксюха.
– Двадцать! И больше дал бы, но нет ничего.
Ксюха помолчала, горько усмехнулась и сказала:
– Эх, дурень, дурень. Я бы тебе даром всё сказала: и про Мотьку, и про Марьяна, и про кочергу… А теперь ничего не скажу, хоть убей!
– За что?!
– За твои двадцать рублей! Свинья!
– Ксюха! – сказал Трофим.
Ксюха посмотрела на него, похлопала глазами и сказала:
– Ладно! Обещала не сказать – и не скажу. А к Мотьке… Ладно, проведу, и дальше уже сам выпытывай. Пошли!
Она встала с лежанки. Трофим встал за ней, и они пошли из горницы.
21
Дальше они пошли по переходу. Темнотища была несусветная, Трофим ничего не видел. Ксюха шла впереди, держала Трофима за руку и то и дело дёргала её, чтобы Трофим шёл быстрей. Рука у Ксюхи была хоть и костлявая, но жаркая.
Сначала они шли прямо, после повернули, поднялись по лестнице на верхнее житьё, к светлицам, как догадался Трофим. По светличному житью они тоже прошли немного, два раза повернули и остановились. Там Ксюха осторожно постучала в дверь. Дверь, хоть и не сразу, но открыли – наполовину, даже меньше, и из-за неё высунулась сенная девка – крепкая, высокая, глянула на Ксюху, после на Трофима и спросила про него, кто это.
– Сам скажет, – ответила Ксюха. – Надёжный. К твоей.
Девка ещё раз посмотрела на Трофима и посторонилась. Трофим вошёл. Девка сразу же закрыла за ним дверь, привалилась к ней спиной и опять стала разглядывать Трофима. Потом спросила, как его зовут. Трофим назвал себя и тоже стал осматриваться. Это были маленькие сени с лежанкой в углу. На полу лежал ковёр, и стены все были в коврах. В углу светила золочёная лампадка. Сенная девка криво усмехнулась и спросила, кто его прислал. Трофим просто ответил:
– Царь.
– Как это «царь»? – недоверчиво переспросила девка. – Чем докажешь?
– Своей головой, – сказал Трофим. И спросил: – Где твоя хозяйка?
Девка велела подождать, отогнула один из ковров на стене и пропала за ним. Трофим стоял, не шевелясь, и чутко слушал…
Но так ничего и не услышал. Тогда он прочёл Отче наш. Прочел ещё и ещё раз. Из-за ковра вернулась девка и поманила Трофима рукой. Трофим прошёл мимо неё, зашёл за ковёр…
И оказался в светлице, все три окна которой были закрыты ставнями, светили только лампадки. А посреди светлицы, на широкой мягкой лавке, с такой же мягкой спинкой, сидела… госпожа не госпожа, девка не девка… одним словом, сидела тамошняя хозяйка в дорогущей летней шубе и мягких сапожках, в парчовом платке, черноглазая и чернобровая, с румянцем на всю щёку и губами тоненькими-тоненькими – и улыбалась. Вот какая была эта Мотька! Сидела и гладила кошку. Кошка была чёрная, как уголь, а пальцы у Мотьки белые и все в перстнях. Перстни то и дело поблёскивали. Трофим снял шапку и поклонился.
– Ты кто таков? – спросила Мотька мягким голосом.
– Трофим Пыжов, стряпчий, – ответил Трофим.
– Царёв стряпчий?
– Нет, Разбойного приказа.
– А! – скучающе сказала Мотька. – А мне сказали, что царёв.
– Я и есть царёв, – ответил Трофим. – Царь меня из Москвы кликнул, я приехал. И он мне сказал: Трофимка…
Мотька сердито хмыкнула и перебила:
– Царь молчит! Скоро уже неделю.
– Не молчит, – сказал Трофим, – а говорит негромко. Софрон по его устам прочёл и передал мне его слова, а царь головой кинул, что всё верно.
– А верно что? – спросила Мотька. – Неужто он тебя ко мне послал? – и переложила кошку с руки на руку.
– Нет, конечно, – ответил Трофим. – Не только к тебе. Он сказал: везде ищи.
– Что ищи?
– Этого я пока что сказать не могу, – негромко, но твёрдо ответил Трофим.
Мотька ощерилась, злобно сказала:
– Приходили тут вчера одни, выпытывали. А я им велела выметаться. Вымелись. А ты… подойди ближе.
Трофим подошёл. Мотька вдруг швырнула в него кошку. Трофим её поймал. Кошка зубами впилась ему в палец, очень больно. Трофим хотел её стряхнуть, но Мотька тут же велела:
– Не трожь!
Трофим стоял как пень, терпел. Кошка грызла ему палец, текла кровь. Мотька злорадно усмехалась. Потом махнула рукой – убирай. Трофим осторожно разжал кошке зубы и так же осторожно сбросил её на пол. Кошка мягко вскочила на лапы и сразу метнулась под лавку. Мотька подобрала под себя ноги и молча ткнула рукой, указывая, где Трофиму сесть возле неё на лавку. Трофим подошёл и сел. От Мотьки пахло ладаном и ещё чем-то очень благостным. Мотька молчала. И Трофим молчал. Глаза у Мотьки были очень злые, настороженные. И так же зло она спросила:
– С чего это царь вдруг тебя приметил?
– А он и не вдруг, – сказал Трофим, – он давно меня знает.
– Он всех знает, – прибавила Мотька, – и всех насквозь видит. А кого не видит, тому сразу голову долой! – И тут же велела: – Рассказывай!
– О чём? – спросил Трофим.
– О том, как он тебя приметил. В первый раз.
– Мне нельзя об этом говорить.
– А ты ему после скажи, что забыл, что нельзя.
– Он не поверит, – ответил Трофим. – Скажет, этого забыть нельзя.
– Почему нельзя?
– Да потому! Когда царь брал с меня слово, он ножик достал…
И тут Трофим снял с себя шапку и показал своё сверху обкорнанное ухо.
– Царь? – спросила Мотька. – Ножиком?
Трофим кивнул.
– Я у него спрошу! – сказала Мотька.
Трофим пожал плечами – спрашивай.
– Спрошу-спрошу! – очень сердито повторила Мотька. – Ну а у меня ты что хотел спросить? Ведь не просто так сюда пришёл. Ну так чего?
– Много чего, – сказал Трофим, – да я не тороплюсь.
– И это верно! – подхватила Мотька. – Нам спешить некуда. Так, может, пока чарку поднести? – И, обернувшись, окликнула: – Любка!
– Не надо Любки! – сразу перебил Трофим. – И чарки не надо.
– Боишься, отравлю? – спросила Мотька. – Да я, будет надо, и так околдую!
И стала смотреть на него очень пристально. Трофим усмехнулся. Мотька злобно приказала:
– Ты в глаза смотри!
Трофим смотрел, не моргая. Долго они так друг на друга смотрели. Трофима пробил пот, но он не стал утираться, потому что, его так учили, нельзя.
Мотька первая тряхнула головой, сказала:
– Чёрт крещёный! Говори, зачем пришёл?! – злобно спросила Мотька. – Не то кликну сторожей!
Трофим вместо ответа показал овчинку. Мотька аж перекосилась вся, воскликнула: