Феодосий замолчал, покосился на царевича. Тот лежал смирно, медленно помаргивал. Феодосий скорбно улыбнулся и продолжил:
– Не томи меня, сын мой, иди. Как Зюзин скажет, так везде и повторяй. А я про это, – и он кивнул на царевича, – я как могила.
Трофим помолчал, подумал, поклонился Феодосию, поклонился царевичу и вышел.
В сенцах его уже ждали Годунов и Бельский. Трофим в душе перекрестился, подошёл к ним и, обращаясь к Годунову, сказал:
– Царевич велел снять с царицы расспрос.
– С какой царицы? – спросил Годунов. – С Нагой, что ли? С Марии?
Трофим кивнул. Годунов взглянул на Бельского. Тот усмехнулся и сказал:
– А я что говорил?! Вот где оно!
Годунов хотел было что-то сказать, но Бельский уже кликнул:
– Харитон!
Из перехода в сенцы заглянул тот самый ближний государев человек.
– Харитон, – продолжил Бельский, – отведёшь вот этого туда, куда он скажет. Живо!
Харитон поклонился. Трофим подошёл к нему и оглянулся. В царевичевых дверях стоял Феодосий. Трофим оробел. Феодосий молчал. Трофим развернулся и вышел.
36
Трофим вышел, закрыл за собой дверь и остановился посреди сеней. Голова горела. Сейчас бы шкалик, подумал Трофим. Но тут к нему подступил Харитон и спросил, куда его вести. Трофим сказал, что на медный рундук.
– И это всё? – удивился Харитон.
– Там будет видно, – ответил Трофим. – Пока что больше говорить не велено.
Харитон сердито чертыхнулся и велел стрельцам идти на медный. Стрельцы, они были с огнём, выступили вперёд и пошли. Трофим и Харитон пошли за ними. Эх, в сердцах думал Трофим, зачем он всё это затеял, сейчас бы пошёл к Зюзину в покойную… А с чем идти? Где кочерга? Но, тут же подумалось, и что с того? Это небось Зюзин и велел её украсть, и вот бы сейчас Трофим пришёл к нему и повинился бы, что не сберёг, и на кого Зюзин указал, того и взял бы. И к Ефрему! А у Ефрема это дело быстрое – язык развязывать. И вот тебе весь розыск. И Зюзин ещё дал бы пятьдесят рублей за службу. А что, не дал бы?! И тут вдруг вспомнилось, совсем не к месту, что в тот недобрый год, в Новгороде, Зюзин только одно ему дал – сапогом под дых. Это государь дал чарку водки, а Зюзин ничего не дал, а только сапогом! Зюзин не из тех, которые дают, а из тех, которые…
Много о чём ещё Трофим успел подумать, пока они дошли до медного рундука. Там они остановились, и Харитон спросил Трофима, туда ли он его привёл.
– Туда, – сказал Трофим. – А теперь мне надо ещё дальше, к государыни царицыным палатам.
– Вот зараза! – рассердился Харитон. – Не мог сразу сказать?! Да мы от царевича могли бы прямиком туда пройти.
– Я прямиком не умею, – ответил Трофим.
Харитон сердито сплюнул, полез за пазуху, достал золотой португал (у Трофима раньше был такой же) и сказал, что им нужно к царицыным палатам. Один из рундуковских сторожей встал и повёл их дальше. И уже не прямиком, как Трофима водили до этого, к Мотьке и Ксюхе, теперь они сразу свернули налево. Тут, Трофим это сразу заметил, было и светлей, и чище, воздух легче, а кое-где вообще тянуло благовониями. Так они прошли до ещё одного рундука, так называемого хрустального, как после узнал Трофим. Этот рундук и в самом деле был очень красивый, весь в самоцветах и каменьях, и сторожа там были в богатых кафтанах в золотом шитье.
– Всё? – строго спросил Харитон, останавливаясь и косясь на тамошних сторожей.
– Нет, – твёрдо ответил Трофим. – Мне надо к самой царице. Прямо к ней. Мне царев крестовый поп Феодосий велел. По цареву слову.
Харитон посмотрел на Трофима. Трофим широко перекрестился. Харитон громко вздохнул, снова достал португал и повернул его уже обратной стороной. Та сторона была с большим алмазом красной крови. Сторожа все сразу встали. Старший из них подумал и сказал:
– Но это только его одного! – и указал на Трофима.
Харитон кивнул и отступил на шаг. А Трофим, напротив, выступил вперёд. Один из сторожей вышел из-за рундука и велел Трофиму идти за ним следом. Они миновали рундук и пошли по переходу. Там на стенах, в специальных плошках, горели душистые свечи.
– Не смотри по сторонам! – строго сказал царицын сторож. – Дверей не считай! Морду вниз!
Трофим потупился. Так они прошли ещё немного, дошли до двери, перед которой стояли двое рынд, одетых в серебро. Царицын сторож остановился перед ними и посмотрел на Трофима. Тот, обращаясь к одному из рынд, сказал:
– От государя царя и великого князя. По государеву велению. К государыне царице с розыском!
И почему-то показал свою овчинку – красную. Рында удивленно отступил. Второй рында открыл дверь. Трофим вошёл в неё.
И оказался в так называемых Золотых царицыных сенях. Вот уж где было золота и разного сверкания – и на стенах, и на потолке. Даже ковры на полу, и те были златотканые. А сколько горело свечей! Дымилось благовоний! Трофим проморгался, осмотрелся. К нему подошли две боярыни – одна справа и вторая слева. Трофим снял шапку, поклонился в середину.
– Ты кто такой, холоп?! – спросила одна из боярынь, та, что потолще.
– Я Трофимка, – ответил Трофим. – Порфирьев сын Пыжов, стряпчий Разбойного приказа. Пришёл к матушке-царице. По государеву делу!
Последние слова он сказал громко, во весь голос. И строго посмотрел на боярынь. Толстая как будто оробела. А тощая насмешливо ответила:
– Много вас здесь всяких шляется. Царским титлом прикрываетесь! А чем докажешь, что ты царев?
Трофим, ничего не говоря, повернулся боком и показал своё подрезанное ухо.
– Как у Малюты! – прошептала тощая.
– А может, я и есть Малюта! – строго сказал Трофим. – А ты кто такая?
И вдруг вытащил целовальный крест, ткнул его тощей и велел:
– Целуй!
– А я что? А я что?! – зачастила боярыня. – Такая моя служба – сторожить.
– Раньше надо было сторожить, – назидательно сказал Трофим. – А теперь что? Досторожились!
И решительно пошёл вперёд, к дальней двери, всей в самоцветах. А ещё там, при двери, на лавочках, сидели царицыны сенные девки, или боярышни. Завидев подходящего Трофима, они поспешно повскакали на ноги.
– Государь стряпчий! Батюшка! Куда ты?! – опять зачастила тощая боярыня. – Где же это видано этак к царице вхаживать? Не ровён час перепугается и скинет.
Трофим остановился.
– Что?! – спросил он настороженно.
Боярыня усмехнулась, но молчала. Её товарка, толстая, сказала:
– Ты, государь, так не спеши. Царица, дело молодое, мало ли. Я мигом!
И быстро вошла, мимо сенных боярышень (девок), в ту дверь, в самоцветах. Трофим стоял, посматривал по сторонам и думал, что ему теперь обратного хода нет. Боярышни теснились в стороне и на Трофима не смотрели. Боярыня, которая осталась, тощая, стояла рядом и, думал Трофим, если он без спросу сунется к двери, она в него вцепится и исцарапает так, как его Гапка никогда не царапала.
А та боярыня, что зашла к царице, толстая, никак не возвращалась. Трофим прочёл Отче наш и подумал, что если он здесь ничего не вызнает, то не сносить ему головы. Но и если вызнает, то, может, это будет даже хуже, ибо что здесь можно вызнать да и про кого? Даже вспоминать о нём робость берёт.
Тут тихонько приоткрылась дверь, из неё выглянула давешняя боярыня и поманила Трофима рукой. Он вошёл в дверь.
Войдя, он сразу низко поклонился. И так и остался стоять. Боярыня шепнула:
– Чего встал на пороге?
Трофим прошёл вперёд и поднял голову. Напротив него, на высокой золочёной лавке, сидела царица и улыбалась. Царица была очень красива и очень молода. Одета она была – конечно, для царицы – просто: на голове небольшой бархатный кокошник, обшитый мелким скатным жемчугом, а сама в чёрной атласной душегрейке на куньем меху и в красных немецких сапожках с золотыми пряжками.
– Государыня царица матушка, – сказал Трофим. – Холоп твой Трофимка Порфирьев сын Пыжов пришёл тебе розыск чинить. Государь послал.
И поклонился.
– Розыск? – удивлённо переспросила царица и поморщилась.
– Розыск, матушка, – с поклоном повторил Трофим. – По государеву делу. И спешно.
Царица молчала. Трофим осмотрелся. Горница там была небольшая, вся в простых коврах, окна занавешены, возле икон лампадки. А сбоку, возле царицыной лавки, у неё в ногах, на маленькой лавочке, сидела девка с развёрнутой книгой и, округлив глаза, смотрела на Трофима. Рядом с девкой стояла та самая боярыня, которая его и привела сюда.
– Ступайте, – сказала царица.
Боярыня и девка вышли. Трофим поклонился. Царица сказала:
– Подойди.
Трофим подошёл. Царица махнула рукой. Трофим опустился перед ней на колени. Царица важно улыбнулась и спросила:
– И ты вот так, на коленях, будешь мне розыск чинить?
– Буду, матушка, – кротко ответил Трофим.
– Тебя и вправду царь послал?
– Грех слово царское кривить. Послал.
– Что-то никогда я тебя при нём не видывала.
– Так он же, матушка, всё время здесь обретается, а я в Москве. Это мы с ним раньше были вместе, когда он в Новгород ходил. И там он меня и пометил.
Трофим повернулся, показал подрезанное ухо и продолжил:
– Теперь я его всегда узнаю, и ему меня ни с кем не спутать. За ухо взял – и подрезал его.
Трофим замолчал. Царица тоже молчала, улыбалась, а у самой на лице ни кровинки не осталось. Трофим усмехнулся и продолжил:
– Ещё у Малюты было такое же ухо. Государь его после Твери пометил. А меня после Новгорода. И ещё подал чарку хлебного вина. Очень сладкое было вино!
Царица ещё больше побледнела и тихо спросила:
– Так это ты тот человек?
– А что, – спросил Трофим, – царь про меня говаривал?
Царица не ответила. Потом вдруг сказала:
– Можешь встать.
Трофим поднялся с колен. Но он и теперь оставался много ниже сидящей царицы. А она скривила губы и насмешливо спросила:
– Так ты что, пришёл сказать, что это я во всём виновата? Что это я Ивана, старшего царевича, убила, да?
– Но… – начал было Трофим.