Такого обстрела я еще не видал. Какие уж тут снайперы, там небось вообще ничего не осталось, сплошная пустыня.
Из штаба ротный “восьмерки” зовет Юрку, потом меня. Я выхожу, он говорит мне взять рацию и идти с ним радистом. Смотрю на начштаба — я его персональный радист, должен быть с ним. Тот кивает — иди, мол, я уж как-нибудь без тебя. Беру рацию, натягиваю её на плечи. В этот момент зампотех, сидящий около заложенного кирпичом окна, оборачивается и говорит, что пошел пятьсот шестой. Пятьсот шестой полк идет первым эшелоном, мы — вторым. За нами вэвэшники, проводят окончательную зачистку. Все подходим к зампотеху, смотрим в бойницу.
Ожидаю увидеть что-то эпохальное, тысячи солдат, как в кино, бегущих с яростными лицами: “За Сталина! За Родину!”, но на деле все просто, буднично. На насыпи одинокой цепочкой лежит пехотный батальон пятьсот шестого полка. Пехоты совсем уж немного, не больше сотни, она лежит, растянувшись по всей длине насыпи, ожидая переноса обстрела вглубь города, чтобы подняться и пойти туда, за разрывами. Обстрел переносят, солдаты поднимаются и, как при замедленной съемке, перебежками бегут через насыпь, пересекают дорогу и один за одним исчезают по ту сторону. Бегут тяжело, приземисто, каждый тащит на себе по два пуда груза — патроны, гранаты, АГСы, станины, ленты, пулеметы, “Мухи”, “Шмели”. “Ура” никто не кричит, бегут обыденно, устало, молча, с равнодушием притерпевшегося к смерти солдата, привычно отрывая свое тело от земли, бросая его в летящий металл, уже зная, что не все будут живы, и все же поднимаясь в атаку.
Я смотрю, как маленькие беззащитные фигурки поднимаются и бегут туда, за насыпь, где их будут убивать, рвать, калечить, и мне вдруг становится страшно.
Через двадцать минут — первый “двухсотый”. Его, завернутого в плащ-палатку, вывозит наш МТЛБ. Он появляется под мостом, проходит в пролом в заборе и останавливается у нас во дворе. Еще через двадцать минут около МТЛБ уже с десяток раненых, свежие бинты не вяжутся с черными осунувшимися лицами, безумными глазами. Раненые нервно курят, поддерживая друг друга, садятся в “мотолыгу”. “Мотолыга” разворачивается, уходит в госпиталь. Убитый трясется на броне, его ступни колышутся в такт движениям машины…
Еще через двадцать минут “пятьсот шестой” возвращается. Там, за дорогой, огонь “чехов” слишком плотный, артиллерия не сделала своего дела, пехота не может взять дома, и их командир отводит роты назад. Маленькие фигурки снова перебегают дорогу, снова залегают вдоль насыпи. Снова работает артиллерия. Мы снова ждем.
..Двенадцать. Обстрел во второй раз переносится вглубь, во второй раз пехота поднимается в атаку, второй раз исчезает за насыпью. Теперь вроде успешно. Бегу в восьмую роту, которая кучкуется взводами около забора, покуривает в ожидании, нахожу ротного. Тот в очередной раз повторяет командирам взводов задачу. Те понятливо кивают. В этот самый момент звучит приказ по рации — выдвигаемся.
Мы идем со вторым взводом. Держимся всемером — ротный, Юрка, я, пулеметчик Михалыч, Аркаша-снайпер, Денич и Пашка. Взвод собирается у пролома в заборе, готовый хлынуть туда по приказу.
…Пошли!”
Продвижение штурмовых отрядов на этом направлении не было легким. К слову сказать, здесь, в районе восточной и юго-восточной окраин чеченской столицы, 506-й полк действовал с самого начала операции — с 26 декабря, блокируя выход из города. Перейдя 17 января к штурмовым действиям, он двигался поначалу так же тяжело, как и на других направлениях. Его батальоны ежедневно несли значительные потери. Это объяснялось и ожесточенным сопротивлением боевиков, и не очень выгодным “рисунком” городской застройки. Условия местности были здесь таковы, что действовать приходилось на достаточно узком участке — вдоль магистральных улиц, выходивших на площадь Минутку. Полоса наступления штурмовых отрядов справа была ограничена железнодорожным полотном с насыпью (условно отделяющим Октябрьский район от Ленинского), слева — улицей Ханкальской. Фронт полка полностью простреливался боевиками. Глубины боевого порядка, как такового, почти не было. И тем не менее действующие, как пробивной кулак, подразделения 506-го полка брали намеченные рубежи.
33-я бригада внутренних войск, переброшенная из района Старой Сунжи сюда, получила задачу обеспечивать правый фланг штурмового отряда полка. Потом батальон внутренних войск был переведен на левый фланг. Действуя за штурмовыми отрядами, 33-я бригада выставляла по всему периметру района блокпосты и опорные пункты. Это было очень важно, потому что проникнуть в район боевики уже не могли, что явилось ддя них неприятным открытием. Ведь по опыту первой чеченской кампании именно стремительно проникавшие в тылы войск небольшие банды, кочующие по всему городу боевики, наносящие удары в самых неожиданных местах, подрывали общую систему обороны, заставляли войска разбиваться на мелкие группировки, отдельные опорные пункты, которые по нескольку дней вели бои в полном окружении. На этот раз тактика была другой — тылы и фланги наступающих штурмовых отрядов были надежно прикрыты. Боевики уничтожались и выдавливались из захваченных районов, которые после блокирования тут же подвергались зачистке подразделениями ОМОН и СОБР Слаженные действия подразделений Минобороны, составлявших штурмовой кулак, подразделений внутренних войск и милиции позволили с первых же дней на восточном направлении захватить инициативу.
Евгений Кукарин, в 2000 г. командующий группировкой войск особого района г. Грозный на восточном направлении:
“Часа за два до заката мы полностью останавливали боевые действия, закреплялись, чтобы каждый почувствовал локоть друг друга. И так получалось, что на нашем направлении мы держали практически сплошной фронт. Надо отдать должное подразделениям ОМОН, СОБР В то время как войска занимали рубежи, они сразу же проводили так называемое “заполнение” района. Не было ни одного случая отказа в выполнении поставленной задачи с их стороны. И омоновцы, и собровцы быстро проводили зачистку района и после этого не уходили, а оставались в занятом квартале на ночь. Всех задержанных тут же сдавали сотрудникам Министерства юстиции — с нами ведь работали и отряды ГУИН. Они выполняли и свою непосредственную работу — сопровождали задержанных в фильтрационные пункты для выяснения их причастности к бандформированиям, а кроме того, здорово работали гуиновские снайперы, их подготовка была на высшем уровне.
Таким образом, в результате всего комплекса мероприятий район оказывался полностью занятым, и на занятую нами территорию уже никто из бандитов не мог просто так просочиться, пройти незамеченным. Если только по отдельным ходам своим подземным — и то редко. Но и в этом не было большого смысла, потому что район был полностью заполнен федеральными подразделениями. Не то что раньше — три блока поставили, а остальная территория — не наша.
А с утра мы снова начинали расширяться, брали один, два, три квартала. Опять закреплялись. За счет такой последовательности достигли динамики”.
Конечно, столь слаженные действия не могли возникнуть на пустом месте. Здесь сказалось множество факторов: и общее грамотное руководство, выражающееся в четкой постановке задач наступающим подразделениям, и устойчивая связь между всеми участвующими в штурме подразделениями. Даже этот избитый и мучительный вопрос все же был разрешен. А кроме того, и элементарные человеческие взаимоотношения, установившиеся между командирами частей Минобороны, внутренних войск, подразделений милиции. Что называется, процесс “присматривания” друг к другу протекал очень быстро. И в дальнейшем разногласий в действиях почти не было. Все работали в одной упряжке и прекрасно понимали друг друга. Это явилось мощнейшим фактором уверенности в действиях.
РОССИЙСКАЯ ПРЕССА О КОНТРТЕРРОРИСТИЧЕСКОЙ ОПЕРАЦИИ В ЧЕЧНЕ
“Независимая газета ”. 19 января 2000 года
“Вторник начался с сообщений о том, что операция по освобождению Грозного от боевиков вступила в решающую стадию. Федеральные войска с двух сторон пробились к центру чеченской столицы, в разных районах города шли ожесточенные бои…
…Продвигаясь к площади Минутка, подразделения федеральной группировки взяли под контроль поселок Пригородный, 15-й военный городок и больницу. Военные, избегая слова "штурм", отвели на так называемую решающую стадию 3–4 дня. Командующий восточной группировкой федеральных сил Геннадий Трошев, говоря о событиях в Грозном, заявил об изменении тактики ведения операции в городе.
<…>
На самом же деле вчерашний день вряд ли стал переломным в продолжающейся уже много недель осаде Грозного. Можно даже сказать, что "решающая стадия" началась с первыми ожесточенными боями на окраинах города. Просто военные целенаправленно, шаг за шагом, в течение всего последнего времени пытались овладеть территорией столицы, а какая-либо "завершающая фаза" рано или поздно должна была наступить. А в том, что военное командование, несмотря на многие предостережения, ни за что бы не отказалось от планов штурма, сомневаться можно было только в начале операции.
Итак, в самое ближайшее время любой ценой над Грозным будет вывешен российский флаг. В действительности в городе не осталось ни одного более или менее приличного здания, которое могло бы быть украшено триколором. Единственным разумным аргументом в пользу овладения Грозным могло бы стать освобождение мирных жителей от гнета бандитов. Но и этот довод неубедителен, поскольку, как бы грамотно ни воевали федеральные силы, при ожесточении боевых действий существует опасность того, что "освобождать" уже будет почти некого. Сейчас же в городе еще остается немало мирных жителей, что следует хотя бы из официальных данных МЧС, согласно которым за время контртеррористической операции по гуманитарным коридорам из Грозного вышли 7768 жителей.
<…>
Но в стремлении военных овладеть руинами есть неумолимая логика войны. Армия, пустившаяся в боевые действия, не может не выполнять своих непосредственных функций — огневого подавления противника и продвижения вперед”.