Вспоминает Роман И., в 1999–2000 гг. командир 2-й роты 8-й бригады оперативного назначения внутренних войск, капитан:
“И вот подошел резерв во главе с комбатом. Мы со второго этажа закидывали боевиков гранатами, я стрелял “черемухой”. То есть боевики чего только не наелись — из гранатометов по ним стреляли, с АГС-17 по ним стреляли, слезоточивым газом травили.
Потом я начал спускаться со второго этажа, уже не рассчитывая, что кого-то здесь, в правом крыле найду живым. Ну, по правилам тактики, перед тем, как, значит, заскакивать в какое-нибудь помещение, нужно кинуть гранату. Так я и шел: из класса в класс. Граната, забегаем, стреляем, осматриваем. И оказалось, что в каждом помещении, в которое мы заходили, — везде лежали трупы бандитов. Где трое, где двое. Я уже был готов, к тому, что живыми я никого из тех, кто держали оборону здесь на первом этаже, не встречу. Тем более что погибшего командира взвода Комарова я уже увидел — он лежал в проходе перед классами. В класс, куда мы зашли, на пробитом пулями одеяле лежал погибший старшина, рядом — убитые боец и медик. Были еще и трупы боевиков. В общем, зрелище тяжелое. Но вот то, что произошло дальше, заставило меня по-настоящему оторопеть. Я аж холодной испариной покрылся. Слышу вдруг откуда-то из-под земли слабый голос моего замполита, мол, не стреляйте. У меня мурашки по коже, я заорал всем: прекратить стрельбу! А она со всех сторон — бой в самом разгаре. Еле-еле мы это все остановили. А я понять не могу, откуда его голос звучит. Я говорю: ты где? Он отвечает: здесь. Ну мы откинули доски, матрас и нашли его. Он подполами оказался, накрытый доской. Как он сам себя накрыл, я не знаю, лежит боком, белый весь. Я думал он поседел, оказывается, это его присыпало штукатуркой. Достали мы его — а на нем живого места нет. Голова пробита, ранение в руку, в живот. Как он живой остался — ума не приложу, ведь он полдня там, под полом пролежал. Боевики его не нашли. Он у меня покурить попросил. И почему-то мне запомнилось, что у него из живота дым шел. Я не знаю, возможно это или нет, но этот дым я запомнил. Может, у него диафрагма была пробита — не знаю. Я говорю: куда ты куришь, Магомедыч? У тебя, говорю, из живота дым уже идет. Куда ты куришь? А он будто прощаться со мной стал, мол, родителям передай, что все нормально… Я его начал успокаивать, дескать, рановато прощаешься, еще шашлыков поедим в Нальчике. Вколол ему 5 тюбиков промедола — все, что у меня было. Как выяснилось потом, это ему жизнь спасло. Его эвакуировали. У нас, кроме четверых погибших, было 12 раненых. А вот этих троих — Кавдибулы, Шилова и Морокова — мы не нашли. И неизвестно тогда было, где они, что с ними.
А на следующий день боевики переговоры устроили. Вышли на командующего группировкой. Вот только тогда мы узнали, с кем имели дело, кого и сколько уничтожили. На связи был какой-то боевик, просил похоронить тех, кто в школе у них остался. Командующий говорит: ну давайте, похороним, только вы наших заложников верните. А он отвечает, что в школе действовал отряд Басаева, который ушел и увел с собой заложников. А повлиять на то, чтобы басаевцы вернули захваченных солдат, он не может. В общем, договориться не получилось. Единственное, что удалось полезного узнать в ходе этих переговоров, это то, что басаевцы потеряли около 20 человек, больше 30 были у них ранены.
Своих бойцов — Кандибулу и Шилова — мы нашли ближе к весне, они без голов были. Опознали их по камуфляжу, по личным номерам, потом и экспертиза была. А Мороков, когда его с собой боевики из школы уводили, получил ранение. Они его оставили в Грозном у какого-то чеченца. Тот за ним ухаживал, но у Морокова началось заражение, его каким-то образом переправили в Моздок, но уже спасти было невозможно, он умер”.[59]
Этот плацдарм вокруг двух школьных зданий стал в последующие дни отправной точкой в развитии наступления здесь, в Ленинском районе на правом берегу Сунжи. После этого боя моральное преимущество полностью перешло к войскам северной группировки. Боевики были подавлены. Достаточно сказать, что буквально через день здесь, на северном направлении штурма к полковнику Груднову вышли более 30 боевиков. Они сложили оружие и предпочли сдаться, понимая, что никаких дальнейших перспектив, кроме того, что быть уничтоженными, у них не осталось.
Еще один тяжелый день
На западном направлении софринская бригада по-прежнему вгрызалась в кварталы Заводского района Грозного. Утро 29 января было привычно плохим. Видимость из-за плотного тумана не превышала 50 метров. Только в половине десятого погода позволила артиллерии начать работать. Примерно в это же время связистам бригады удалось перехватить радиообмен между боевиками, из которого стало ясно, что на нефтеперерабатывающем заводе в районе ТЭЦ сосредоточилась большая группа бандитов с кем-то из их главарей. Эту новость немедленно сообщили в штаб группировки особого района. Там к ней отнеслись со всей серьезностью, тем более что всю прошедшую ночь специалисты следили за вдруг заметно активизировавшимися переговорами боевиков. Спустя час по району ТЭЦ был нанесен массированный огневой удар, который, как показали дальнейшие события, сыграл свою роль.
Как только позволила погода, к боевым действиям приступили штурмовые группы 1 — го и 2-го батальонов, продолжив выбивать мелкие группы боевиков. Активно работали минометные батареи бригады, подавляя цели в глубине обороны боевиков и перед фронтом штурмовых отрядов. Командиры батальонов в один голос докладывали, что количество бандгрупп на направлениях их действий заметно увеличилось.
К половине первого туман окончательно рассеялся и противоборствующие стороны смогли воочию наблюдать друг друга. Бандиты, кажется, только этого прояснения и ждали. Потерявшие за истекшие сутки ряд ключевых объектов и оттесненные из кварталов вглубь района, боевики предприняли яростную попытку вернуть утраченные позиции, перейдя в контратаку сразу на нескольких направлениях.
Плотный огонь они обрушили на позиции 2-го батальона, сутками раньше достигшего рубежа по улице Индустриальная. В бою от разрыва гранаты, выпущенной из подствольника, получил ранение командир 2-го батальона майор Олег Закупнев. Ему на смену был срочно направлен начальник разведки бригады подполковник Тимофеев. Но Закупнев остался после перевязки в боевых порядках, продолжая управлять действиями подчиненных, и только вечером, когда его батальон закрепился на занятых рубежах, передал должность прибывшему офицеру и был эвакуирован в госпиталь. С начала штурма — 17 января — в батальоне это был уже второй командир, получивший ранение.
Одновременно с атакой на 2-й батальон, боевики попытались выбить сотрудников ОМОН и СОБР из двухэтажки и “дворца” на левом фланге полосы действий бригады, там же личный состав 3-го батальона вступил в жестокий бой с еще одной бандгруппой в районе спортзала.
Атаковали боевики и позиции 1-го батальона. В середине дня на всех направлениях действий бригады шли бои, причем боевики использовали кроме ручного стрелкового оружия 82-мм минометы, зенитные установки ЗУ-23 и даже неуправляемые реактивные снаряды (НУРС). Штаб бригады напряженно следил за развитием обстановки, одновременно анализируя действия своих штурмовых отрядов и боевиков. Становилось очевидным, что невиданная доселе активизация атакующих действий бандгрупп неслучайна. Выросшая на порядок интенсивность их переговоров в эфире, увеличение численности бандгрупп перед фронтом бригады и на территории соседнего нефтеперерабатывающего завода, демонстративная активизация боевых действий в полосах штурма батальонов бригады (что, кстати, было расценено штабом бригады и ее командиром как отвлекающие действия, хитроумный маневр, призванный сковать федеральные войска на конкретном участке города) — все это наводило на мысль, что главари бандформирований в Грозном замыслили нечто серьезное. Возможно — прорыв.
Опасений комбригу добавил доклад командира разведроты, которая вела пристальное наблюдение за территорией нефтеперерабатывающего завода. Он сообщил о появлении там новых групп боевиков, зенитной установки ЗУ-23 и БТР.
О сложившейся обстановке и действиях бандгрупп командир бригады проинформировал штаб группировки особого района. Там к его словам отнеслись более чем серьезно. Сегодня мы уж знаем, что Булгаков в те дни также внимательно анализировал ситуацию с возможным прорывом боевиков. И стекавшиеся в штаб доклады разведчиков, командующих направлениями, командиров воинских частей сформировали вполне определенную картину, когда стало ясно, что исход боевиков из города неизбежен. Ханкале важно было не ошибиться со временем и с направлением прорыва. Доклад Фоменко, думается, добавил определенности в эти предположения.
В середине дня на связь с бригадой вышел генерал Булгаков. Командующий волновался по поводу происходящего на направлении ее действий. И судя по всему, у него были на то основания.
Итак, 29 января к двум часам пополудни штурмовые группы 2-го батальона при поддержке огня минометных батарей начали теснить боевиков. Разведывательная рота отсекла им возможность рассредоточиться.
В три часа дня с территории заводской зоны по штурмовым группам 2-го батальона открыли огонь четыре 82-мм миномета боевиков, а по танкам ими был произведен пуск НУРС. По докладам командиров штурмовых групп, появились проблемы с эвакуацией раненых, их некому было выносить с передовой, не оголяя боевые порядки. Интенсивность боя просто не позволяла это делать. Раненых по сравнению с прошлыми днями было значительно больше.
Тогда вглубь района, в боевые порядки, с носилками пешком двинулись военнослужащие санитарной роты, которая располагалась на ШЩ бригады на высоте 206,4. Сопровождать их отправился старший лейтенант Сергей Кузенный, помощник комбрига, хорошо знавший местность и все проходы, ведущие к штурмовым отрядам. Задача для него была привычной, он и до этого уже не раз занимался эвакуацией раненых, в том числе и прямо с поля боя.