Она разделась и забралась в кабину. Бросила на дно губку и повозила ее ногами, сгоняя остатки смытого с Грозного песка. Добавив горячей воды, закрыла за собой дверь. От усталости, нахлынувшей вместе с обжигающим потоком, девушка буквально съехала спиной по стенке кабины на пол. Стекло быстро покрылось изнутри каплями испарений и все еще суетящийся за полупрозрачной стенкой Грозный, то отряхивающийся, то катающийся по полу, казался каким-то странным, ни на что не похожим существом.
Вера осмотрела себя: вся исцарапана, в синяках, мутные разводы растеклись по коже, а вместе с грязью расплылась высохшая кровь. Она вспомнила о своем странном обете не смывать с себя крови Ника, покуда не найдет спасительного пристанища, и вдруг заплакала, осознав, что именно так все и получилось. Хлынувшие слезы еще сильнее разбередили душу, и Вера уже не просто плакала, она содрогалась всем телом от рыданий, закрывая ладонями рот и кусая губы, чтобы не завыть во весь голос.
Грозный вдруг заскребся снаружи, заскулил.
– Перестань!
И этот всплеск раздражения немного остудил бушующий внутри порыв жалости к себе. Девушка с решительностью встала на колени и активными движениями принялась смывать, сгонять, стряхивать с себя грязь, которой стала даже кровь погибшего друга, который должен был остаться теперь только в ее памяти. Немного успокоившись, окончательно устав от движений и словно пребывая в полудреме, она намылила тело, совершенно не обращая внимания на прилепившиеся к куску мыла грубые волоски собачьей шерсти, даже с пеной царапающие кожу в нежных местах, помассировала ладонями и мочалкой бедра, живот, грудь, спину и окончательно очистилась свежим потоком горячей воды. Разморенная, снова опустилась на дно, чувствуя как брызги колотятся в кожу. Она понимала, что засыпает, и ничего не могла поделать с собой.
Испугалась вдруг на миг, что все это подстроено и что в вино, возможно, было подмешано снотворное. Страх заставил ее очнуться, чтобы понять: это очередной бред воспаленного усталостью воображения, мания преследования в чистом виде.
Снова подумав о Нике, она залилась слезами.
– О, если бы ты знал, – шептала она, обращаясь к погибшему другу, – как я устала все решать самой и всего бояться.
Но Вера отдавала себе отчет, что еще не прошло даже суток с того момента, как она потеряла товарища, и теперь, раскиснув до невозможности, она фактически предает его.
Она снова начала впадать в полудрему.
Девушку окутали зыбкие видения, воспоминания пережитого дня. Промелькнули подобно фильму или сну, похожему на фильм, в конце которого она вдруг увидела незнакомого мужчину. Он стоял, окруженный высокими травами и смотрел прямо на нее. Ей казалось, она где-то уже встречалась с ним. Загорелый, широкий в плечах, с нестрижеными, но чистыми и гладко приглаженными полуседыми волосами, всклокоченной бородой, с усами, он совершенно не казался страшным и опасным, как те страхолюдные солдаты, которые охотились за ней. Пейзаж по бокам и сзади незнакомца был размазан, словно фокус зрения сосредоточился только на нем – на человеке, которого Вера почему-то ощущала родным и близким. Ей казалось, она находится совсем рядом с ним. Хотя она не видела своих рук и ног, но при этом чувствовала, как стебли щекочут ноги, и дует теплый, даже немного горячий ветерок, такой приятный и густой, что похож на потоки воды. Она не смущалась того факта, что она стоит перед мужчиной совершенно голая. Не понимала только, откуда он появился, этот незнакомец. И почему ей кажется, что она его знает на самом деле.
Но вдруг картинка съехала и Вера поняла, что это видение – обман, чужой взгляд, который она каким-то образом перехватила. Лохматая фигура неожиданно вынырнула откуда-то сзади, как будто просочилась сквозь ее тело, и это оказался Грозный. Он подбежал к человеку, неся в зубах палку, а тот склонился перед ним и начал гладить по голове, говоря что-то ей неслышное.
Девушка неожиданно встрепенулась, как это иногда бывает во сне, и с удивлением обнаружила, что находится в душевой кабине. Видение было таким настоящим, что возвращение в реальность как раз и показалось ей болезненным оборотом сознания. Уже не спрашивая себя, откуда взялась эта картинка, Вера закрыла воду и провела ладонью по запотевшему стеклу, чтобы увидеть морду застывшего перед кабиной Грозного.
– Это он, твой хозяин? – спросила она и сдвинула дверь, впуская внутрь прохладный воздух, а с ним и заскучавшего пса.
Грозный пролез внутрь и улегся рядом с Верой, положив голову ей на грудь. В его умных огромных глазах читалась тоска.
– Он хороший человек?
Пес лежал, не шевелясь, будто гипнотизировал девушку взглядом.
Один только Грозный способен был вселить в нее надежду, да собственно, это и происходило в данную минуту, потому что Вера ощутила, как исходят от него импульсы тепла.
– Спасибо тебе за поддержку. – Она погладила его. После чего поднялась, преодолевая слабость, тянущую обратно на дно. – Только где же теперь искать твоего хозяина?
Ей снова почудился образ незнакомца. Особенно его живые яркие, полные заботы и переживания глаза.
И внезапно Вера поняла, где видела эти глаза и черты лица, показавшиеся ей знакомыми – на той фотографии, что стояла на полке серванта в гостиной!
И тотчас, как эта мысль возникла в ее голове, в сознание девушки ворвались картины чужих воспоминаний. Старик, еще не слепой!.. Тот мужчина – его сын!.. Какая-то пожилая женщина, вероятно, мать незнакомца. Этот дом – немного другой, недавно отстроенный. Улицы, дома, деревья – те самые, которые она видела в телепатическом послании Грозного.
Звуки и запахи снова проникли в ее сознание. Послышался ласковый приятный голос. «Грозный, Грозный…» – повторял мужчина. От него исходил чувствительный, но не отталкивающий, а напротив, притягивающий запах мужского тела, смешанный с дымом костра и едва ощущаемым горько-терпким цветом полыни. В этом сочетании ароматов и приглушенного бархатистого голоса Вера обнаружила сильное возбуждающее начало. Этот мужчина был определенно старше ее, и намного, вероятно, годился в отцы. Но от него исходила такая решительность, чувствовались такой ум и твердость характера, что она многое бы отдала, чтобы оказаться рядом с ним. Она готова была отдать ему саму себя, и душу и тело, лишь бы только следовать за этим мужчиной, как послушная собачка, и оставаться с ним рядом навсегда, делать все, что он пожелает. И принимать все его решения, как свои собственные…
С открывшимся ей знанием Вера очнулась от нахлынувших видений.
– Так старик – его отец?! И ты знал это. Ты шел сюда?! – смотрела она в глаза Грозного.
Ей сразу стало понятно, как щенок нашел дорогу. Он увидел места, которые когда-то подглядел в сознании своего хозяина. Узнал их и передал ей. Он знал, кто такой старик. И потому вел себя в доме уверенно.
«А Иван Федорович? Знает ли он, кто настоящий хозяин Грозного?»
Быть может, он догадывается, но боится говорить об этом вслух, или даже спрашивать.
«Так надо поговорить с ним!»
Она вскочила с этой мыслью и распахнула дверь. После кабины, все еще хранящей тепло, в ванной комнате показалось довольно прохладно. А вместе с тем ее сознание охладила еще одна мысль.
«Что-то произошло между ними, между отцом и сыном. Кажется, какая-то серьезная размолвка…»
Вера на секунду удивилась тому, откуда это знает, но вспомнила, что так всегда бывает, когда после «сумрачной» болезни вдруг вспоминаются какие-то факты и кажутся совершенно чуждыми. Она сейчас даже готова была поверить, что сама бывала в этом доме, и не единожды.
Это немного отрезвило ее, и Вера решила, что не стоит пугать старика сейчас, когда она сама до конца не уверена в этих видениях. Пусть в голове что-нибудь утрясется, тогда она обязательно поговорит со стариком. А сейчас и самой пора спать.
Она вспомнила, что не взяла с собой сменной одежды и, чтобы не надевать старую на чистое тело, стащила с веревки одно из огромных полотенец, закуталась в него почти целиком, оставив только босые ноги. Ступая гудящими от изнеможения ногами и погружая пальцы в податливый ворс густого ковра, Вера направилась в гостиную, чувствуя, что сейчас опять уснет, прямо на ходу. Сил на то, чтобы расстелить постель уже не оставалось. Не снимая полотенца, она накинула сверху покрывало и, незаметно для самой себя, погрузилась в крепкий сон, все еще думая о том причудившемся мужчине, сыне хозяина дома, не подозревая, что и он – реальный, во плоти и крови – в эту самую минуту тоже думает о ней.
8
Кто-то подергал Рокотова за рукав и прервал такой сладкий пьянящий сон.
Андрей повернулся на спину и потер глаза. Так не хотелось выплывать из стремительно исчезающих подробностей. Он только успел задержать в памяти фигуру привидевшейся ему девушки, – той самой, о которой трепался Гарик, – не зная, такая ли она на самом деле, какой ее нарисовало разыгравшееся воображение Рокотова, дразнящее пикантными подробностями женского тела.
– Что? – спросил он и с трудом разлепил воспаленные от усталости глаза.
Перед ним стоял капитан Кит и внимательно рассматривал дисплей ближнего анализатора, который гудел и попискивал внутри, мерцая огоньками.
– Как дела? – повернулся капитан к Андрею.
Рокотов отер ладонями лицо, сильно-сильно помассировал пальцами мочки ушей, разгоняя кровь. Кажется, стало легче. Только образ девушки теперь окончательно растворился, как ни жаль было отпускать его.
– Да вроде все в порядке, – ответил он, посмотрев на приборы.
– То есть хочешь сказать, что все помнишь и ничего не забыл? – спросил Кит.
Андрей вспомнил притворство Эдика и неожиданно понял, что уже бесполезно делать удивленную рожу и прикидываться, будто не узнает Кита.
Он раскрыл рот, чтобы сказать что-нибудь, но Кит предупреждающе вскинул ладонь.
– Ладно, можешь не притворяться. Эдик уже раскололся.
Кит вытер ладонью уставшее лицо, немного опухшее и казавшееся лиловым в слабом искусственном свете.