– Милая моя, обычно я работаю в одиночестве. И обнаженной, – рассмеялась Гауз.
– Я так однажды делала. – Амиция тоже засмеялась.
– Разница между нами и так невелика.
Амиция опустила голову и вернулась к вышивке.
– Что это? – спросила она.
– Подарок для Габриэля. Не вставай. Он сейчас будет здесь.
Она положила руку на дверь и крикнула:
– Это мой расточительный сын? У меня для тебя подарок, дорогой. Входи.
И распахнула дверь. Правой рукой она при этом сдернула покров с птичьей клетки.
Птица оказалась больше, чем думала Амиция, но Габриэль Мурьен удивил ее гораздо сильнее.
Дело не в том, что он изменился.
А в том, что он вообще был здесь.
Габриэль утратил контроль над своим лицом и сердцем, как армия новичков, попавших в засаду. Он ослеп при виде Амиции. Невольная улыбка осветила его лицо, он взял ее руку в свою и поцеловал.
Она залилась краской.
Его мать расхохоталась.
Молоденький грифон на насесте, чудовище из земель Диких, почувствовал волну любви. Он посмотрел на Габриэля, раскинул громадные крылья и излил свою любовь в ответ. Громко крикнул, как будто его сердце было разбито.
Гауз смеялась.
– Великолепно! – сказала она. Выступила вперед, как победитель, готовый нанести удар милосердия, и поцеловала сына в щеку. – Значит, два подарка.
Амиция, позабыв про стойкость, вскочила, наступив на свою пелену. Нахмурилась, прошла мимо Габриэля с гордо поднятой головой и удалилась.
– Она вернется, – сказала Гауз. – Ты ей нужен больше ее дурацких обетов.
Габриэль дрожал.
– Я припасла для тебя такой значительный подарок. И где благодарность? Сын?
– Ты использовала ее как приманку для приручения грифона? – спросил Габриэль.
– Конечно! Мне нужна была любовь, а кто подошел бы лучше твоей возлюбленной? И это сработало! Твой собственный грифон! Хотя мне это тоже далось нелегко. – Гауз вовсе не была склонна к болтовне, но гнев на лице сына пугал ее. – Ну же, дорогой мой. Грифонов необходимо приручать любовью. Только это их и держит. Нельзя обратить грифона. Они слишком глупы. И слишком умны. А теперь он твой навсегда. Все хорошо, что хорошо кончается.
– Ты не изменилась, – заметил Габриэль и улыбнулся грифону. Подошел и прошептал ему что-то. – Сколько ему?
Гауз улыбнулась про себя, зная, что сумела его удивить.
– Примерно два месяца. Он жрет, как десяток волчат. Через шесть месяцев он станет вчетверо больше. Его мать была достаточно велика, чтобы на ней мог ездить взрослый человек.
– И ты ее убила.
– Это была дикая и опасная тварь! – вознегодовала Гауз.
– То же самое можно сказать о тебе, матушка. – Габриэль смотрел в глаза чудовищу. Оно глядело в ответ, как огромная глупая кошка.
– А ты изменился, сын. Посмотри только на себя. Сила.
– Не стоило сегодня об этом говорить. – Габриэль подошел к окну, выглянул наружу. Но не удержался и вернулся к грифону.
– Но ты действительно очень силен, – промурлыкала Гауз, – я готовила тебя к тому, чтобы стать магом. И теперь тебе поклоняются. Все они.
– Прекрати!
– Когда ты завоюешь королевство, они…
Он смотрел в огромные, безумные, восторженные глаза грифона.
– Ему нужно постоянное внимание, само собой, – пояснила мать, – ты не представляешь, сколько усилий я вложила в него, дитя мое. Я…
– Мама. Остановись.
Он повернулся, и они оказались лицом к лицу.
– Ты всегда был упрямым мальчиком. – Она шмыгнула носом.
– Ты убила моего учителя. И наставника.
– На самом деле нет. Твоего так называемого наставника убил Анри, а что до Пруденции… Честно говоря, я не знаю, что произошло.
– Ты приказала убить их.
– Как утомительно. Прекрати перескакивать с одного на другое. Убила, приказала убить? Какая разница, дитя мое? Они были никем. Она сбивали тебя с толку. Согласись, тебе стоило стать немножко пожестче. Нет?
Она положила руку ему на грудь, растопырив пальцы.
Он не возражал.
Гауз посмотрела на него снизу вверх. Когда они виделись в последний раз, он был только немного выше нее, а теперь нависал над ней, как башня. Вдруг ее зрачки расширились.
– Где сэр Анри?
– Я же не ты, – рассмеялся Габриэль, – я его не убивал. Пострадало разве что его самолюбие.
Гауз топнула ногой.
– Давай не терять драгоценное время, любовь моя. Мне многое нужно тебе рассказать. Много планов, много идей. Ты же теперь герцог Фракейский. – Она улыбнулась.
– Да, – согласился он тоже с улыбкой. Все-таки она – его мать.
Она рассмеялась низким красивым смехом.
– Сердце мое! Каждый дюйм земли вдоль Стены принадлежит нам. Граф, я и ты… какое же королевство мы создадим!
Габриэль погладил огромного грифона по перьям.
– Нет.
– Как это нет? – нахмурилась она.
– Я хочу сказать, что вовсе не собираюсь брать у тебя уроки дипломатии. Что бы ты ни задумала, я не буду в этом участвовать. И, пока мы остаемся в этой неловкой ситуации, я бы хотел упомянуть и герметические искусства. Я полагаю, что тебе нечему меня научить, и я ни в коем случае не пущу тебя в свою голову.
– Нечему тебя научить! – повторила Гауз, уязвленная до глубины души. – Ты мой ребенок! Я тебя создала!
Габриэль коротко поклонился ей, гордясь собой. Мать пугала его, но, видит бог, он держался и не показывал этого. Он сцепил ладони, чтобы они не дрожали.
– В моей голове год обитал Гармодий. – Каждый слог падал, как камень из требушета.
– Ты работал с золотом? – спросила она.
В эфире, своим вторым зрением, она увидела, как он взял золотой лучик и ее собственное дыхание – зеленого цвета – и сплел их в амулет. И протянул ей маленький геркулесов узел из розовых шипов.
Она приняла его.
Он взорвался розовыми лепестками, распространяя волну аромата.
– У меня есть собственные планы. Тебе в них места нет. – Габриэль поклонился. – Признаю, иметь грифона мне действительно хотелось.
Гауз склонила голову и отступила на шаг, побежденная.
– Как тебе будет угодно, мой могущественный сын.
Годы практики помогли ей спрятать торжествующие нотки в голосе. «Мой сын! Я верну тебя, и вместе мы будем править всем!»
Часом позже Гэвин нашел своего брата в одиночестве в его покоях. Нелл доложила о нем.
Габриэль скармливал дохлого цыпленка – прямо в перьях – грифону, который рос буквально на глазах. Воздух загустел от запаха этой твари – кровавого, мускусного, животного.
– Ты жив? – спросил Гэвин. – И что это, ради бога?
– Жив, – вздохнул Габриэль, – мне больно, тревожно и грустно. Как будто мне снова пятнадцать, – он бледно улыбнулся, – зато она подарила мне грифона! Очаровательный, правда?
Гэвин рассмеялся и налил себе вина.
– Я бы тоже хотел грифона, но, видимо, не заслуживаю. Значит, внезапное желание завалить каждую девку, которую я вижу…
– Это грифон. Ничего не поделаешь. Они излучают любовь, пьют любовь… думают любовью.
– Господи, действительно как в пятнадцать лет! Прекрати это!
– Ты имеешь в виду внезапные приступы желания или воздействие на нас нашей матушки?
Габриэль подбросил куриную голову, огромный коготь перехватил ее в воздухе, а клюв перемолол. Габриэль отошел в сторону, а Гэвин схватил его, как будто бы они боролись, и обнял.
– Нет, – сказал Гэвин, – мы не дети, и мы не будем вставать на чью-то сторону. Когда мы были еще юнцами, она разделила нас и завоевала.
Габриэль коротко обнял его и отстранился.
– Она использовала против меня Амицию.
– Слышал бы ты ее советы насчет леди Марии. – Гэвин покраснел при мысли о них. – Кажется, я не смогу просто уехать в Лиссен Карак и бросить тебя, – он пожал плечами, – с ней Анеас, между прочим.
– Знаю. – Габриэль положил руку брату на плечо. – Иногда ты бываешь лучшим братом, какого только можно желать. Иди к своей даме. Я останусь с матерью, – он вздохнул, – и с Анеасом.
– И твоей возлюбленной, монашкой.
Габриэль сел и обхватил голову руками.
– И с ней.
– Ну, зато никто не скажет, что мы неинтересная семейка. – Гэвин сел напротив брата. – Почему ты выбрал монашку? Я согласен, что она хороша. Я даже сам был ею увлечен, но…
– Знал бы ты, как часто я задаюсь этим вопросом. Порой мне кажется, что я охотник, попавшийся в собственный капкан.
– Ты пытался ее заколдовать?
– Что-то вроде того. – Габриэль криво улыбнулся. – Каждый раз, когда ты считаешь себя очень умным, есть вероятность обнаружить, что ты страшно глуп.
– На собственном опыте знаешь? Кстати, если ты собираешься меня отпустить, мне стоит прекратить пить.
– Чем меньше свидетелей, тем лучше.
– Она все еще собирается сделать отца королем севера? – спросил Гэвин, уже взявшись за дверную ручку.
– Это мелочи, дорогой братец, – угрюмо ухмыльнулся Габриэль. – Она полагает, что я стал герцогом Фракейским, чтобы защитить границы.
– А нет? – Гэвин обернулся, не убирая руки от двери.
Тишина стала напряженной. Сэр Габриэль встал и положил руки брату на плечи.
– Гэвин, когда-то у меня были планы. Теперь они изменились. – Он отвернулся. – Я не могу ответить.
Гэвин кивнул и снова обнял брата.
– Ты мастер неоднозначности.
– Передавай леди Марии мои наилучшие пожелания.
Совет севера начался без шума и церемоний, чего никто не ожидал. Утром все собрались в большом зале крепости. В трубы не трубили, и даже герцогиня несколько присмирела.
Во главе стола сидел сэр Джон Крейфорд в добротном зеленом гамбезоне и таких же шоссах. Все остальные выглядели по-деловому, за исключением герцогини. Она восседала напротив сэра Джона в высоком деревянном кресле, которое принесли ее люди. Ее окружали служанки, а оделась герцогиня в бархатное платье, затканное золотыми изображениями грифонов.
С правой стороны стола сидели Амиция, представительница аббатства Лиссен Карак, и лорд Уэйленд – имя не самое известное, но Грегарио, лорд Уэйленд, был вождем мелкопоместных лордов северного Брогата, Холмов и земель к югу от Альбинкирка. Сам он славился как хороший мечник и одевался по последней харндонской моде. Рядом с ним сидел его союзник и старый друг, главный конюший, красивый щеголеватый мужчина лет пятидесяти в вышитом зеленом гамбезоне, тоже знаменитый мечник и один из богатейших землевладельцев севера. Ближе всех к герцогине оказался сын Хранителя Дормлинга, высокий юноша с жестким лицом. Имя его было Аллан, а в землях Хранителя его называли Мастером Дормлинга.