Все молчали. Не жужжали мухи, не пролетала мимо моль.
– Мы не хотим никого завоевывать. Мы сражаемся, чтобы защитить своих друзей. Скорость станет нашей броней, а тишина – нашим щитом.
Он развел руки, и в воздухе засиял образ западных предгорий Эднакрэгов, как будто увиденных с большой высоты.
– К западу от Лиссен Карак стоит Стена, – продолжал Тапио, – она тянется с севера на юг у подножия гор, – он указал на башни, – мы должны миновать ее здесь. Здесь стоит королевский гарнизон, который мы уничтожим. – Он улыбнулся, демонстрируя клыки. – Так или иначе, мы никогда не признавали, что эта земля принадлежит так называемому королю Альбы.
Кто-то из повстанцев одобрительно заворчал. Остальные встревожились.
– Миновав Стену, мы должны будем двигаться быстро. Нес-с-сколько кланов медведей идет навстречу нам, и мы должны защитить их.
– А где Шип? – рявкнула одна из Стражей. Племянница Моган, Тремог. Ее сине-голубой гребень встал торчком.
Тапио кивнул:
– Здесь можно называть его имени, – он посмотрел на тонкого высокого темноволосого человека, сидевшего на помосте, – но, когда мы выступим в поход, я прошу всех забыть это имя. Мы хотим войти на территорию Альбы незамеченным, а его шпионы везде.
Он снова посмотрел на темноволосого, и тот встал. Человек развел руками и заговорил – тихо, но его голос слышался во всех уголках зала.
– Шип собирается осадить Тикондагу, – сказал он, – сегодня он принял бой на дороге, которую построили его рабы. Граф Западной стены ждал его в засаде. К сожалению, у Шипа теперь есть хорошие военачальники, и граф не преуспел. Завтра, не позже, он подойдет к крепости.
– Мы будем с ним сражаться? – спросила Тремог.
– Это трудно предвидеть, когда участвует столько сил, – честно сказал Тапио. – У нас недостаточно воинов и волшебства, чтобы встретиться с его армией в открытом бою, но, если он решит с нами сражаться, мы станем шакалами, цепляющимися за его ноги.
Гребень Тремог поник. Сама она задрожала. Редмид знал, что у Стража это признак неуверенности, а не гнева.
– Если мы не собираемся встречаться с ним лицом к лицу, зачем отправлять армию? – спросила она.
– Война – это не только битвы, – сказал Тапио. – Война – это еда, и вода, и болезни, и терпение, и гнев, и ненависть, и холод, и ужас, и хитрость, и сладкое серебро, и горькое железо, и блеск доспехов в лучах солнца или луны. Мы берем столько клинков, сколько можем потерять, столько, сколько можем прокормить, столько, сколько могут двигаться быстро. У Шипа куда больше воинов. Но может ли он прокормить их? Контролирует ли он их? Вступят ли в игру другие силы?
– Мы хотя бы спасем медведей, – добавил человек. – А потом, может быть, уйдем. А возможно, мы отыщем союзников среди врагов Шипа.
Тремог разинула пасть и заревела – у Стражей это сходило за смех.
– То есть ты не доверяешь нам свой мудрый план. Просто говоришь, как поступить. Мы что, дети людей, чтобы лгать друг другу? Ты наш предводитель. Если ты скрываешь что-то, так тому и быть. Худшее, что мы можем сделать, это уйти.
Многие засмеялись, и Тапио тоже.
– Да, я слишком часто имел дело с людьми, – признался он. – Верно, я не хочу делиться некоторыми своими мыслями. Но вкратце мой план таков: мы пройдем за Стену, найдем медведей и посмотрим, что случится дальше. Наше отступление будет безопасно. У нас достаточно сил, чтобы задержать Шипа.
– Ты и этот человек говорите так, как будто видите силы Шипа, а он не видит наших, – сказала медведица. Она убрала огромные мохнатые лапы со стола и села прямо. – Шип очень могуществен. Почему он не видит нас?
Темноволосый человек улыбнулся:
– Достаточно будет сказать, что вряд ли он посмотрит именно сюда, разыскивая лорда Тапио.
– Но если посмотрит, то сразу увидит нас, – сказал Тапио.
– Отсюда и тайна, – вмешался Редмид. – А кто этот господин?
– Я был мертв, – сказал темноволосый, – и, поскольку пока я больше умирать не хочу, я не стану открывать своего имени. Но со временем это случится. Я обещаю, что не предам никого из вас.
– Обещания людей ничего не стоят, – заметила Тремог. – Но люди учатся мудрости у Диких.
– А запад? – спросила Лири, красивая женщина из ренардов, и многие головы повернулись к ней. – Я говорю не за себя. Мой народ бродит среди озер, и меня отправили сюда с предупреждением, – она улыбнулась Фитца- лану, – с таким же приятным, какой была моя зима.
Сказочный Рыцарь склонил голову:
– Леди из народа ренардов, – сказал он своим нежным голосом, – у меня нет для тебя ответа. Запад движетс-с-ся. За великой рекой с-с-сотни боглинов ш-ш-шпионят за воинами.
Экреч поднялся из-за стола и медленно распрямился во весь рост, раскладываясь, как карманный нож. Его белая хитиновая броня и удлиненная, как у насекомого, голова выглядели необычнее всего в этом зале, полном разных тварей. Даже огромные ящеры Моган на его фоне казались привычными.
Говорил Экреч сериями различных выдохов, как зверь, помогая себе движениями суставов и надкрылий, когда ему нужны были согласные. При этом у него одновременно получались какие-то стуки и треск, которые отвлекали от слов.
Он не знал, насколько неуютно остальным в его присутствии.
– Я могу говорить про запад, – проскрипел он. – Наш враг, настоящий враг, покорил своей воле рои дельты и оставил нас в покое. Слишком часто он призывал нас. Наш договор с ним истек. Я не могу сказать больше. Но запад движется. Война, о которой мы говорим, скоро начнется.
Сказочный Рыцарь поклонился:
– Может статься, это существо и его народ храбрее нас всех. Они пришли так далеко на восток, чтобы помочь нам, когда их собственные дома под угрозой.
– Наш договор с волшебником закончен. Он повел нас по ложному следу и должен быть наказан. – Экреч, кажется, задрожал, зашуршав при этом, как сухие листья.
– А что защитит нас здесь? – спросила Тамсин.
– Дым и ложь, – пропел Тапио, – и двадцать миллионов карибу.
Экреч поднял челюсти. Этот жест Билл Редмид счел за согласие.
– Река копыт, – сказал Экреч, – ни один Дикий и даже тысяча человеческих рыцарей не пройдут по пути реки копыт.
– Значит, на шес-с-сть недель этот полуос-с-стров в безопас-с-снос-сти, – сказал Сказочный Рыцарь.
Тем же вечером Шип увидел на небесах, как Тапио Халтия защищает свой дом. Это было могущественное заклинание – как будто он перенес всю свою крепость в другую сферу. Поначалу этот выбор показался странным. Такая декларация силы говорила Шипу, что Сказочный Рыцарь не доверяет ему больше и ожидает нападения. Но чем больше он думал об этом поступке, тем сильнее он ему нравился. Тапио только подтвердил то, что Шип и так уже знал: он был сильнее, хотя и не настолько, чтобы уничтожить старого ирка. И поэтому ирк спрятался в панцирь, как черепаха, чтобы никто на него не напал.
– Глупец, – сказал Шип. – Взяв Тикондагу, я стану сильнее бога.
Он с удовольствием подумал о том, как подчинит себе Гауз, и вздрогнул, когда избыток силы переполнил его тело. Если великий волшебник вообще способен был ощущать удовольствие, то мысль о покорении Гауз и о ее силе, которая окажется в его распоряжении, приносила ему больше всего радости.
В глубине души он злился.
– Когда я сделался настолько примитивным? – спросил он у воздуха вокруг.
– Будь доволен, – сказал Эш.
На этот раз он явился во плоти и казался человеком, стариком, подтянутым и бодрым. Кожа у него была черная – не такая, как у ифрикуанцев или жителей Дар-эс-Салама, но такая, как сажа. Он носил простые крестьянские одежды грязно-серого цвета. В руках он держал косу и песочные часы.
Шип посмотрел в ночь.
– У тебя новая личина, – с неудовольствием отметил он.
– Очень старая, – хрюкнул Эш.
– Ты что, богатая харндонская девка, у которой по платью на каждого поклонника?
Эш задумался. По крайней мере, лицо его застыло. Тишина длилась и длилась, и Шип почувствовал, что не получит ответа. Такое часто случалось. Именно благодаря этому Шип понял, что он инструмент, а не союзник.
– Может, и так, – признал Эш вдруг.
Старый учитель – давным-давно, когда Шип еще был мальчиком, человеческим мальчиком, школяром, – велел ему не задавать вопросов, ответа на которые он слышать не хочет.
«Зачем я это вспомнил?» – подумал Шип. Но все равно задал свой вопрос:
– Или же то, как мы воспринимаем тебя, определяется нашей сущностью? Эш рассмеялся. Не презрительно и не глумливо, а весело и радостно.
– Ты хороший ученик, волшебник. На самом деле я всегда выгляжу одинаково. Это вы, разумные, пытаетесь придать мне какой-то облик.
Шип не боялся ночи и не боялся бездны. Он посмотрел Эшу в глаза:
– Это касается и людей, и животных. Если называть щенка шавкой, он научится кусаться и брехать.
Эш проговорил – кажется, искренне:
– Я пытался целую вечность и сумел изменить облик единожды. Может, дважды или трижды. Да, даже на меня влияют верования окружающих. Как и на тебя и на других разумных.
Шип посмотрел на звезды. Указал на них рукой:
– А они? Правда ли, что, как говорят астрологи, это всего лишь лучи света далеких сфер? Бесконечных сфер?
Эш вздохнул:
– Шип, если я расскажу тебе все, что знаю, ты прольешь на меня дождем серу и огонь.
– Ты цитируешь писание.
Эш снова рассмеялся – на сей раз презрительно:
– Все цитируют писание, Шип. Или переписывают его под свои нужды.
– Мы возьмем Тикондагу?
Эш нахмурился:
– Да. Твой план – слишком сложный, слишком хитрый, слишком явно выстроенный на твоей мечте о мести – прекрасен, и он сработает. В этой сфере нет ни одного разума – кроме моего, – способного постичь этот план.
– Ты мне льстишь.
– Разумеется. Если ты настаиваешь на том, чтобы считать меня учителем, я веду себя как учитель.
– А потом?
Эш, кажется, пожал плечами – во всяком случае, плечи старика дрогнули. Может быть, он смеялся.